Морриган. Отраженье кривых зеркал (СИ)

Дар зеркалицы позволял не только использовать Изнанку, чтобы отыскать скрытые символы, следы и магические знаки, но и чтобы призывать ее на помощь, напитываться ее силой. Это даровало зеркальным ведьмам неоспоримые преимущество. Вот только пользоваться ими постоянно – значит, раньше времени загнать себя в могилу. Хождение по Изнанке выпивало не только магическую силу, но и драгоценную жизненную энергию. Хотя ведьмы по обыкновению жили дольше обычных людей, растрачивать отпущенный судьбой срок понапрасну никому не хотелось. Поэтому Морриган пользовалась чарами «вхождения в Изнанку» только в исключительных случаях. И сейчас как раз-таки был именно такой случай.
Держа свечу в руке, Морриган поднесла ее к поверхности зеркала. Описала в воздухе знак пламенем свечи, и он так и повис застывшими в пространстве оранжево-красными искрами. Прошептала: «Anedoare maes liffede». С каждым сорвавшимся с губ звуком ее тело становилось все более легким, все более невесомым. Борясь с тошнотой, Морриган на мгновение прикрыла глаза. Видеть, как собственное тело распадается на части – зрелище не самое приятное даже для нее, за несколько лет в качестве Охотницы повидавшей немало жутких вещей.
Алое платье, плеть-молния на поясе – все рассыпалось красными искрами, в отличие от знака, тут же растаявшими в воздухе. Через несколько мгновений Морриган полностью слилась с отбрасываемой зеркалом тенью, стала ее частью, ее продолжением. И когда она сделала шаг вперед, то не увидела собственного отражения – лишь собственную тень, скользнувшую по полу спальни.
Это не абсолютная невидимость – невидимой Морриган могла становиться, лишь прячась в других тенях. Да и долго в таком обличье не проходишь – каждая минута, проведенная на Изнанке – в царстве теней и духов, выпивает из смертных жизнь по капле. И тела женщин Фитцджеральд в любой момент могли забрать в Дом смерти – местный аналог морга, а значит, у Морриган было по меньшей мере две причины не тратить время понапрасну.
Невесомая, бесплотная, она выскользнула из окна – быть тенью легче, чем человеком. Скользнула по стене, как удлиненная черная капля, слилась с тенью, которую отбрасывала скамейка в саду, перепрыгнула в тень каменной, увитой плющом ограды. До островка в центральной части Пропасти, где находился королевский замок – единственное здание, удостоившееся отдельного солнца, добралась, не утруждаясь игрой в прятки, но сторонясь случайных – и неслучайных – прохожих. Затем, когда Тольдебраль вырос перед ней погрузившимся в сон каменным исполином, юркнула в тень кустов и так, перебежками, добралась до стены и скользнула в приоткрытое окно.
Пахло смертью, слезами и неизбежностью. Запаха крови не было – дух зеркала убивал бесшумно. Морриган повезло, что осведомители Доминика О`Флаэрти узнали о смерти королевы Пропасти так скоро, а крылья Бадб позволили ей так быстро узнать нужную информации. Совсем скоро сюда слетятся и стражи Пропасти, и местные журналисты – здесь была всего одна, но своя собственная газета, вещающая о самых крупных и громких событиях Нижнего города.
А пока в четырехэтажном особняке находились только плачущие или бледные до синевы слуги. Их жизнь только что развалилась на глазах – неизвестно, как поступит с ними новый хозяин города и замка.
Морриган беспрепятственно проникла в комнату, где обнаружила первое тело. Худое тело в строгом темно-синем платье, пигментные пятна и морщины на коже, волосы – перец и соль, и белого намного больше. По словам Доминика, Агнес Фитцджеральд было не меньше пятидесяти семи лет, и выглядела она даже старше. А ведь веретницы могли потребовать у темных сил и молодости, и красоты. По всей видимости, ни то, ни другое Агнес не интересовало.
Морриган быстро оглядела лежащее на кровати тело. Сейчас она была подобна слабому призраку – могла касаться материального мира, но не могла ощущать его и влиять на него. Правда, гуща тэны, облаком повисшая в воздухе, была видна невооруженным взглядом – как и то, что на теле убитой королевы Пропасти не было ни единой раны. Бадб не соврала и не приукрасила. Морриган сорвалась с места, чтобы изучить треснувшее зеркало в углу спальни, но быстро потеряла к нему интерес – посторонней сущности в нем она не ощутила. Перешагнула книгу – смерть настигла Агнес Фитцджеральд в момент, когда она читала труды Эсекка Брайса – талантливого, но несколько зацикленного на своей магической науке алхимика прошлого века. Неудивительно: женщину с такой суровой, строго-чопорной внешностью не ожидаешь увидеть читающей дешевые любовные романы.
Еще два женских тела обнаружились этажом ниже, каждое – в своей спальне. В каждой – треснувшее зеркало с душой жертвы. Разочарованная, Морриган собралась было покинуть особняк, но взгляд на последнее из зеркал заставил ее замереть на месте. Ведьминское чутье зародило слабую искру сомнения, и стоило только повнимательнее вглядеться в отражение, как стало ясно: ей определенно стоило в этой комнате задержаться. То, что в обличье тени Морриган находилась одновременно в двух мирах – в мире живых и в мире теней, на Изнанке, позволило ей увидеть то, чего не заметила Бадб. Странный рисунок чар – тонкий след, мерцающей паутиной покрывший тело младшей дочери Агнес Фитцджеральд – миловидной девушки лет двадцати пяти с тонкими губами и чуть вьющимися волосами до плеч. Оно тонуло в гуще тэны и Морриган лишь чудом его не пропустила. И, уже приглядевшись, почувствовала биение жизненных токов.
Оливия Фитцджеральд была жива. Пусть и находилась в некоем подобии комы – судя по тому, что прежде дух зеркала действовал только по одной схеме и в его арсенале кроме вытягивания души и вселения в чужие тела, не было других умений, кома – это весьма хитроумные защитные чары, призванные спасти Оливию от насланных на нее зеркальником смертоносных чар.
Разбудить ее Морриган была не в силах – можно попробовать расплести плотным коконом окутавшие молодую имэс Фитцджеральд чары, но легко повредить нити, связывающие разум и тело. А это чревато: Оливия может или умереть, или погрузиться в настоящую кому, из которой ее не вытащит ни один целитель, или же проснуться, но потерять рассудок.
Морриган нужна была Оливия. В отличие от Рианнон, которая явно стала случайной жертвой, Оливия могла знать, зачем зеркальник напал на их семью или кто руководил его действиями, если они имели дело с некоей сущностью, а не бывшим человеком. Это происшествие отличалось от остальных хотя бы тем, что жертв было три. Значит, это целенаправленное нападение на королевскую семью. Оливия могла знать своих врагов. Могла знать тех, кто обладал достаточной силой, чтобы сотворить такое.
К тому же… В каждом из трех зеркал была запрятана чья-то душа. Но если Оливия жива, то чья душа находилась в третьем зеркале? Кого-то из слуг? Гостя? Ответ напрашивался сам собой: третья душа принадлежала человеку, чье тело дух зеркала забрал себе. Надолго ли? Вряд ли. И если Морриган не докопается до истины в кратчайшие сроки, то будут и новые жертвы. А если жители Пропасти прознают, кто – пусть и против воли – пропустил убийцу в тщательно охраняемый от чужаков Нижний город… скажем так – проблем ей не избежать.
Морриган выскользнула из комнаты. На этом же этаже, в общей зале, она обнаружила тех, кого искала – судя по белым балахонам, целительниц Дома Фитцджеральд. Она подкралась к одной из них, стоя позади и слившись с ее тенью, коснулась бесплотными пальцами ее висков. «Etara kamoalas», – сорвалось с губ едва слышное. А затем, наклонившись к самому уху светловолосой целительницы, прошептала:
– Ты сомневаешься, что Оливия Фитцджеральд мертва. Тебе кажется, что ты заметила нечто странное. Тебе нужно вернуться к ней и все проверить.
– Проверить, – эхом отозвалась она.
– Что? – вскинула голову вторая находящаяся в комнате целительница, с тонкой фигурой и заплаканным лицом.
– Мне нужно кое-что проверить, – уже увереннее повторила жертва ведьминских чар.
Она направилась в комнату Оливии Фитцджеральд. Морриган проследовала за ней, сильно нервничая – в любой момент в особняк могли ворваться стражи Пропасти. А значит, действовать нужно было быстрее.