Артамошка Лузин. Албазинская крепость (Исторические повести)

Чалык повернулся спиной. Отец посмотрел на добычу, но опять не проронил ни слова. Больно укололо это охотничье сердце Чалыка. Он насупился, и тогда отец молча показал на небо. С запада неслись мутные, тяжелые тучи.
— Видишь?
— Однако, буря? — удивился Чалык.
— «Буря»!.. — передразнил его отец. — Один по тайге бродишь, лук хорошего охотника думал тебе давать, а ты…
И отец долго учил Чалыка, как безошибочно угадывать погоду, умело отыскивать путь по солнцу и звездам, находить лучший корм оленям.
— Кто в тайге не видит дальше полета стрелы, тот глупее старого зайца, — строго поучал отец.
…Одой принес немного жирной рыбы. В Чуме радовались, женщины торопливо возились у очагов. Отец сказал:
— Еда есть — будем сыты. Есть ли корм у наших оленей? Кто примечал?
Сыновья враз ответили:
— В этих местах, отец, огонь не ходил по земле, голубых и сочных мхов много. Наши олени сыты.
Налетела буря, и ударил сильный дождь.
Дрожала земля. Ветер ломал деревья, бешено рвал покрышки чумов, шесты жалобно скрипели. Мужчины кутались в шкуры, женщины хлопотали у очагов. В дымоход захлестывал дождь, и костер в чуме горел плохо: дым не шел в дымоход, а прижимался к земле. Темнело в глазах от едкого дыма, даже собаки не находили места, вертелись у входа и жалобно взвывали.
— Тыкыльмо, — крикнул сквозь слезы Панака, — потуши большой костер, закрой плотнее дымоход! Мерзну, как мышь на снегу, плачу от дыма, как старая баба!..
Три дня лил дождь и завывал свирепый ветер. В чумах все отсырело и размокло.
Чалыка трясло от холода. Хотелось есть, но никто не поднимался. Дождь барабанил по кожаной покрышке; размокли ремешки и стали скользкие, как лягушки. Крупные капли падали на лицо, а ему лень было вытереть эти капли, и они холодной струйкой поплыли по спине. Чалык крикнул:
— Чум наш прохудился! Дождь меня достал!
— Дождь тебя не пожалеет. Встань, иди и заложи дырку берестой.
Чалык нехотя встал и заложил дырку запасенной берестой.
Дождь лил, и холодные струи стали тревожить и Панаку и Тыкыльмо.
— Дождь на нас беда как озлился. Однако, вставать пора.
Все встали, дрожа от холода. Надели сырую одежду. Панака налил в деревянную чашку медвежьего жиру и вышел из чума. Он выбрал высокий пенек и поставил чашку.
— Не сердись, пей! — обратился он к дождю и пошел обратно в чум.
Дождь не переставал. Старый Панака задумался:
«Дождь может сожрать наш чум», — и потрогал его разбухшую покрышку.
— Еды на одно варево, как жить будем? — спросила жена Одоя.
— Дождь — не снежная буря, — ответил сердито Одой и, взяв лук и стрелы, ушел в лес.
Ходил он недолго, принес двух зайцев и несколько лесных голубей.
Чалык вышел из чума. В это время меж туч показалось солнце.
— Солнце! — обрадовался он.
Все выглянули из чумов, но солнца уже не было — туча скрыла его. Одой засмеялся. Чалык, обиженный, пошел в свой чум, но Панака ласково положил ему руку на плечо:
— Мужичок говорит правду: скоро выйдет солнце и убегут тучи.
Панака пошел к пеньку, заботливо поправил чашку с медвежьим жиром и что-то долго шептал, поднимая глаза к небу.
Дождь перестал лишь на другой день. Рассеялись тучи, и солнце бросило людям свои ласковые, горячие лучи.
Ожило стойбище. Вместо чумов стояли одни лишь закопченные шесты, покрышки были сняты и повешены для просушки в тень, чтобы не скоробилась промокшая кожа на солнце. Женщины развесили сушить мокрые одежды, обувь и постели. Мужчины поправляли свое оружие.
— Мужичок наш подрос. Не пора ли ему дать лук настоящего охотника? — оттачивая нож, спросил Панака Одоя.
Одой не соглашался с отцом:
— Не натянуть Чалыку лосиную тетиву, слабы еще у него руки.
Обиделась мать:
— Руки Чалыка крепче сучьев лиственницы, силой выйдет он в отца моего Бертауля.
Подошел Чалык. Все замолчали: зачем тревожить сердце парнишки! В руках Чалык держал маленького зверька.
— Брось! — крикнул в страхе отец. — Это крыса-вонючка, человеку от нее только горе!
— Беда!.. — заплакали женщины.
Чалык испуганно вскинул руками, и крыса, мелькнув, скрылась в траве.
Молча собрались и перекочевали на другую сторону горы. Место, куда спрыгнула крыса-вонючка, отец долго топтал ногами и угрожал ножом в ту сторону, куда она скрылась. «Страшная крыса, она всегда несчастье несет, — подумала Тыкыльмо. — Дорогую жертву надо дать духам, чтобы спасти чум от большой беды».
Когда Панака покружился вокруг костра и бросил в огонь от каждого человека жертву, все успокоились.
Чалык несмело спросил:
— А зачем дым?
— Эко ты, «дым»! — передразнил Чалыка отец. — Дым режет глаза, а без дыма как кожу обделаешь? Без дыма не видать бы тебе новых унтов.
— А от комаров какая польза? От них даже дедушка-медведь по земле катается, олени падают и человек плачет.
— Эко ты, «плачет»! — рассмеялся отец. — Для лягушек и пташек комар вкуснее мозга сохатиного.
Чалык задумался. Отец деловито осведомился:
— Чалык, ладный ли у тебя лук?
Глаза у Чалыка забегали, как зверьки; красными пятнами покрылись смуглые щеки.
— Из моего лука только зайца можно убить!
— Хо-о! — засмеялся отец. — Заяц тоже добыча, сырая печенка зайца веселит сердце… Много ли силы в твоих руках?
Чалык рассердился и, чтобы показать свою силу, стал разбрасывать шесты чума.
— Хо, сын, — остановил его отец, — медведь бережет свою берлогу, лисица — нору, птица гнездо. Зачем же ломать нужное?
Чалык смотрел злыми глазами. Отец ласково спросил:
— Метко ли стреляешь?
— Глаз-то у него меткий, — сказал Одой.
— Тогда начнем силу рук пробовать, меткость глаз Чалыка пытать.
— Нового лука все равно нет, — ответил Чалык.
— Лук у Саранчо думаю выменять для тебя.
Точно пламенем обдало Чалыка, радостью и гордостью переполнилось сердце. Можно ли подумать, что в руках у него очутится лук работы славного Саранчо — непобедимого охотника Катагирского рода! Род Катагиров известен всей тайге, как род лучших охотников и стрелков. Луки, сделанные Саранчо, славятся на всю тайгу и тундру, от великой реки Енисея до Лены, от Ангары до самого Ледовитого океана. За такой лук не жалеют люди тридцати оленей да в придачу дают десять золотистых лисиц. Рассказывали, что князь Путигирского рода отдал за лук Саранчо свою старшую дочь да в придачу двадцать лучших оленей.
Слава об охотнике Саранчо гремела по всей тайге. А лук самого Саранчо вызывал у всех восхищение и зависть.
Рассказывали, что свой лук он делал целый год. Лук его был изготовлен из неизвестного крепкого корня; этот корень Саранчо парил в десяти кипятках, проклеивал светлым, как слюна оленя, клеем, вываренным из пузыря большого осетра. Сверху обложил белой костью, золотистой берестой и красиво отделал черным серебром. Тетиву скрутил из сухожилий старого лося. А когда Саранчо натягивал на лук тетиву, то позвал своих братьев да соседа, славного охотника Каркуля. С большим трудом они натянули тетиву.
Все долго вертели лук в руках, от зависти кусали губы. Каркуль же, придя в чум, взял свой лук. Посмотрел на него да как ударит о землю. Лук отскочил и попал в огонь очага. Тетива лопнула. Каркуль от злости и зависти упал на шкуры и сердился до темной ночи.
Из своего лука Саранчо стрелой с костяным наконечником насквозь пробивал дикого оленя. На празднике метания стрелы он на лету десять раз попал в брошенную табакерку.
Все кричали, как безумные, славили имя Саранчо. Старый князь, вожак эвенков, начальник праздника, на глазах всех собравшихся убил лучшего своего оленя и преподнес Саранчо самый дорогой и почетный подарок — горячий мозг оленя.
А красавица Аталия, дочь князя, подала Саранчо на острие своего ножа дымящееся сердце оленя.
Ел Саранчо дорогие кушанья и замазанные жиром руки обтирал о свой драгоценный лук. Все завидовали ему. Молодые охотники ходили вслед за ним, как ходят молодые волчата за старым волком. Каждый искал случая потрогать руками лук Саранчо.