Тайна Змеиной пещеры (Повесть)

Афонька согласился.
Но самым невыносимым наказанием для Рыжего было то, что его заставили всю дорогу тащить на себе раненую Зинку. Заправски сидя на плечах, она держалась за Афонькину шевелюру. Оглядываясь, Зинка кричала ребятам:
— Это ему, рыжему мерину, не только за сено наказание, это ему и за аистенка!
Когда ручейки пота, стекая по щекам, попадали Рыжему в уголки рта, он недовольно фыркал. Когда мокрые пряди, прилипая ко лбу, закрывали ему глаза, Рыжий начинал спотыкаться, его качало из стороны в сторону. Зинка шпорила его босыми пятками.
— Но, Рыжий! Скачи поживее, не то в милицию отведем!
Вслед за Афонькой и Зинкой бежала толпа мальчишек и девчонок. На все лады они подбадривали Афоньку.
— Держись, Афоня!
— Не трусь, прорвемся!
— Зин, хватит тебе! Дай прокатиться!
Афонька замедляя шаг, мычал от злости, но свергнуть с плеч хохотавшую Зинку не решался. Вокруг него прыгали и кувыркались слободские сорванцы, с которыми лучше не связываться, пока они вместе, а он, Афонька, один. Чуть сзади идут Яшка и Антон.
Антону не хотелось расставаться с Яшкой. С ним хорошо хоть где. Среди поселковых не страшно, не подведет Яшка. И среди слободских интересно с ним. Яшка больше всех белого света повидал.
— Может не поедешь? — в который раз спрашивал Антон. — Поставим другую сетку в омуте, в пещере заночуем. Тоже интересно. Там теперь тоже «уркум-мукру» на стенке нацарапано.
— Надо ехать, — степенно отвечал Яшка. — Мне с отцом потолковать надо.
— А когда мы того, что сетки и рыбу забирает поймаем? Ты обещал.
— Не торопись, поймаем. Как возвращусь. Кто в первый раз не поймался, того во второй непременно потянет опять. Попадется.
В мыслях своих Яшка уже был далеко, за дальними далями. За морями и песками в раскрашенных как на картинке горах. Там, где его отец-непоседа бродит по склонам, ищет какие-то камни.
— Ты, знаешь, Антон, тянет меня в горы, как отца. В горах мне снится степь, а тут не хватает ущелий, пещер, обвалов. А еще, понимаешь, поклялся я разгадать тайну Змеиной пещеры. Это проклятое «уркум» не дает мне никакого житья. Вспоминаю, когда я нацарапал рядом с ним свое «мукру», мне показалось, что привязан к этой тайне. Может это чепуха на постном масле, а может и нет. Откуда человеку знать, что ждет его в горах за самым ближним перевалом, когда идет он по незнакомой тропе. Такое вдруг откроется, что и присниться не может. Так и эта старая тайна. Есть в ней свой перевал, только бы дойти, докарабкаться до него, а там… И омут, и потрошитель сеток, и Рыжий, — это так, семечки, если взяться да разобраться. В горах, у самой границы, — вот это да! Там настоящие нарушители лезут. Бывают случаи, пацаны, вот такие как мы с тобой, задерживают их и получают награды.
Зинку ссадили с Рыжего у самого ее двора. Хотели взять под руки, чтоб помочь ей доковылять до порога, но она вырвалась, чмокнула одуревшего от усталости Афоньку и вприпрыжку побежала домой. С порога крикнула, заливисто и радостно смеясь:
— Одурили дурака на четыре кулака! Спасибо, Афоня!
Рыжий опустился на землю. Он мог вынести насилие над собой. Но обмана, такого обмана от девчонки, от конопатой Зинки, которая больше всех донимает его своими дразнилками, такого он перенести не мог. На глазах у целой толпы огольцов она посмеялась над ним безнаказанно.
У него не было сил, чтоб в голос заплакать. Злость трясла его. Окружавшим его ребятам показалось, что Рыжий беззвучно плачет.
— Ну что, Афоня, — спросил подошедший Антон, — будешь убивать аистов? Будешь колхозное сено губить?
Афонька молчал и тогда за него ответил Яшка:
— Не будет. Ну что он, дурак, что ли? Давайте, ребята, расходиться по домам. И чтоб никто об этом ни гу-гу. Он перед нами провинился — мы его и наказали. Должен понять, что не только нам вредит. А не поймет, тогда пусть с ним председатель да участковый занимаются.
С тем и разошлись. Расставаясь с Антоном, Яшка неожиданно спросил его:
— Ты когда-нибудь рыжие камни видел?
— Видел. Под кручей около Самары. Там еще родник бьет. А что?
— Да так, ничего, — неопределенно ответил Яшка. — В горах встречаются камни ржавые, как железка.
— Ну и что? — недоумевал Антон.
— Я тебе уже говорил, что лазутчик Ашир-бея, которого в перестрелке смертельно ранили, повторял одно и то же: «ржавый камень», «ржавый камень». Если подумать, то может в этих словах и смысл есть. Понимаешь?
Антон откровенно признался:
— Ничего не понимаю.
— А я начинаю понимать, — тут Яшка неожиданно встрепенулся, вскинув лицо к небу. — Гляди, гляди. Звезда упала. И прямо на восток. Держи руку. Не пройдет и месяца, как я привезу тебе разгаданную тайну Змеиной пещеры.
  
 Глава пятая 
 
Не зря колхозный шофер Митька любил повторять всюду: «Я грю, что самый сильный магнит на всем белом свете — в моем газике. Кто мимо идет — остановится. Непременно всякого тянет рукой машину потрогать. А ребячью мелкоту притягивает, грю, как железные опилки — кучами».
Одна-единственная полуторка на весь колхоз и впрямь тянула к себе и малого и старого. Люди уже привычно глядели на колесный «ХТЗ» и гусеничный «ЧТЗ», на комбайн, так удивлявшие их несколько лет назад. Даже автомобиль, если он едет через село и, не останавливаясь, скрывается за окраинным поворотом, тоже не ахти какая невидаль. Но когда в колхозе появился свой газик, свое бегающее чудо, которое каждый вечер ставят в гараж, как лошадь в конюшню, а по утрам так же деловито выводят — в это поначалу поверить было трудно. Каждому хотелось потрогать машину, похлопать по кузову. И, если Митька отвернулся, нажать на сигнал — магическую пуговицу в центре руля, весело кричавшую свое бип-бип.
«От этих сигналов я, грю, скоро заикой стану», — сердился Митька. Но помочь ему ничто не могло. Отбоя и от взрослых и от детворы не было. И виновата была не только машина, у которой был «самый сильный магнит». Таким же магнитом был и сам Митька.
Ребята раскусили его сразу: кричит, сердится, а на лице — улыбка. На голове у Митьки стриженый ежик. Глаза с усмешечкой. Худощавый. И самое удивительное для ребят — Митька говорил не по-украински, а по-русски. Дразнил мальчишек хохлятами, и никто на него не был в обиде. Одевал он голубую футболку с белым воротничком и шнуровкой на груди. Схватит, бывало, мальчонку за руку, обзовет «вездесущим» или «любопытной Варварой, которой нос оторвали», подведет к мотору, прикоснется к проводку и мальчишку легким током так и пронижет до пяток. Смеются.
Что Яшка получил от отца телеграмму, знало все село, а что его повезут на станцию на машине, кроме Митьки, знали немногие. Антон удивился: для одного Яшки отец дал машину. По воскресеньям для поездки на базар и то с трудом давал.
— Киргизия — это тебе не базар, — растолковывал ему Яшка.
В гараж они пришли, как только взошло солнце. Митька дал им по мокрой тряпке и разрешил протереть машину. Попросил накачать запаску. Приладил насос и сказал:
— Качать до тех пор, пока весь дух из вас в камеру не перейдет.
Качали, качали — весь дух вышел, а камера мягкая. Тогда Митька с улыбкой и говорит:
— Давайте я добавлю. — Добавил, и враз колесо готово. Довольный такой стоит. Ребята на него смотрят и тоже радуются неведомо чему. А он им вдруг и говорит:
— Сейчас махнем на станцию. Нам опаздывать нельзя. Жена ко мне из Донбасса приезжает. Поняли? Надо встретить. Григорий Иванович отпустил до обеда. Отвезем Яшку, а оттуда привезем жену и коробки с киноаппаратурой прихватим. Все ясно?
Как не понять человека, если к нему жена приезжает, и он этому радуется. Он и сам, Митька, в село из Донбасса приехал. Председатель затянул его в такую глухомань. И Митька не тоскует по городской жизни. Ему лишь бы колеса под ним крутились, да баранка была в руках. Да что там ни говорите, а в расчет надо брать и то, что в Донбассе шоферов много, а здесь. Митька один, как король.