Тайна Змеиной пещеры (Повесть)

Ребята потеряли счет времени. «Поедет мимо или заглянет в лесок?» Сорока куда-то улетела. Стало душно. Встать бы или хоть перевернуться на спину, расправить плечи.
Старшой и Костя лежали каждый в своем укрытии. Если бы ребята не знали об этом, можно было подумать тут никого и близко нет.
Снова появилась сорока. Ее гнездо чернело на высокой подсохшей ветке терновника.
Внезапные глухие удары заставили ребят вздрогнуть. Камень, что ли кто перевернул? Тяжелые вздохи и, наконец, сердитая брань.
— Эй, выходи! — позвал ребят Костя.
Они поднялись. У Антона дрожали ноги. Яшка чувствовал себя увереннее. Вышли на полянку. Возле камня на спине лежал Починкин. Глаза навыкате, руки связаны. На траве, поблескивая, валялась финка с круглой рукояткой. Антон удивился — финка и ножны подделаны под велосипедный насос. Так вот что Починкин носил за голенищем!
Костя сидел на камне, старшой перевязывал ему плечо. Затем вдвоем отгребли листву от камня и вытащили оттуда рацию.
— Вот такие дела, мальчики, — улыбнулся Костя.
Старшой поставил Починкина на ноги, подошел к ребятам.
— Спасибо за службу, — сказал и, как взрослым, пожал Яшке и Антону руки.
Антон отозвал Костю в сторону, спросил насчет денег — фальшивые они или нет? Куда, мол, девать их?
— Приноси в сельсовет, посмотрим. Старые или новые?
— Старые.
— Тратьте на здоровье. Немцы наших денег знаешь сколько на оккупированной территории нагребли? На всякий случай принеси одну красненькую. Ну, пока. — Костя подмигнул ребятам, взял велосипед и пошел вслед за Починкиным и старшим.
На поляне остался лежать камень да возле него тяжелая терновая палка.
  
 Глава девятая 
 
Домой Антон возвращался с опаской. Он помнил, в каком настроении оставил утром мать. Уверенности Антону придавало лишь то, что человек со шрамом над губой схвачен. В эти минуты шпиона, наверно, везут в райцентр. Парашюта уже нет, тайны не существует. «Уркум-мукру» можно не опасаться. «Пойду к матери, — решил Антон, — и все растолкую. Интересно, что она скажет, когда узнает, кому продала велосипед».
На крыльце, обхватив руками колени, сидел Сережка. Возле Сережки над блюдцем с молоком трудился Подкидыш. Увидев Антона, Подкидыш завилял хвостиком, заскулил, потом и вовсе перевернулся на спину. Катаясь по полу, он продолжал облизываться.
Антон взял Подкидыша на руки, прижал к себе и сел рядом с Сережкой. Только теперь он подумал, что виноват перед другом. Ушел из дому, а ему ничего не сказал. Сережке грустно без отца, без матери. И Антон, как нарочно, отбился от него, не берет с собой.
Сережка молча сорвался с места и убежал на улицу. Теперь Антону окончательно стало ясно — Сережка обиделся. Это же Яшка так распорядился, но разве все объяснишь? И матери как-то надо сказать, что велосипед она продала вражескому лазутчику и кто его знает, как теперь быть с теми проклятыми деньгами.
— Ма-ам, — позвал Антон. — Ма-ам!
Мать вышла к нему сразу. Неожиданным для Антона было выражение ее лица. Она чему-то тепло улыбалась.
— Легла на минутку, — как будто извиняясь, сказала мать, присаживаясь рядом. — Явился мне сон. Вроде пошла я за водой… И приснится же такое! …Иду обратно с полными ведрами, гляжу на наши окна и диву даюсь: цветы, цветы… Все заставлено цветами. Любо посмотреть. Увидела, что занавеску чуточку закрывают цветы, думаю, приду, поставлю ведра и непременно настежь открою окна. Пусть все видят мои цветы, пусть людям приятно и радостно станет. И к чему бы это? Что-то хорошее случится. Сынок из города вернется или отец наш будет ехать из госпиталя на фронт да и заглянет к нам хоть на часок.
Глядя на мать, Антон облегченно вздохнул. Все оборачивалось для него как нельзя лучше. Теперь уж обо всем можно рассказать, и мать выслушает его по-хорошему.
Так оно и вышло. Мать только успевала руками всплескивать:
— Ну, ты скажи! Ну, кто же мог подумать про такое!
Услыхав про то, что деньги, может быть, фальшивые, мать кинулась к швейной машине, выхватила из выдвижного ящика червонцы и снова появилась на крыльце.
— На их, отнеси в сельсовет! Фальшивые или нет, все одно отдай. Проживем без них. Ох, ну ты подумай только, какая напасть!
— А как же велосипед, если деньги отдать? — поинтересовался Антон.
— И не притрагивайся к нему. Пусть его. После всего, что ты рассказал да что случилось, не нужен он. Да и то сказать: тебя и без велосипеда по суткам дома не бывает. А был бы велосипед, так и вовсе.
— Ну, я пойду, мам? В сельсовет.
— Иди, иди, да поскорее возвращайся. Расскажешь потом.
Антон, не дослушав, выбежал на улицу.
Встретив Зинку, Антон удивился, глядя на нее: щеки надутые, губы сжатые, нос задран. А идет так, как будто по первому льду, боясь провалиться, еле-еле земли касается.
Первыми ее словами были слова таинственного заклинания:
— Уркум-мукру.
— Уркум-мукру, — ответил Антон и для пущей важности оглянулся.
— Лежит? — спросила Зинка.
— Лежит.
— Хорошо. Я никому ни полслова не сказала. Ни маме, ни девчонкам, никому другому.
— Молодец.
Зинка улыбнулась:
— Уркум-мукру.
— Уркум-мукру, — ответил Антон и пошел дальше.
Долго он еще видел перед собой улыбающуюся Зинку и ее хитрые глаза, в которых, как показалось Антону, мигали светлячки.
Васька Пухов, за которым зашел Антон, встретил его вопросом:
— Ты, Антон, тоже не спал ночью?
— А ты откуда знаешь?
— Ниоткуда. Я никак не мог уснуть, — признался Васька. — Бабушка ночью подошла ко мне, наверно, догадалась, что я не сплю, и спрашивает: «Что с тобой, внучек?» А я как раз про это думал, про парашют. Она меня спросила. И я чуть было спросонок не выложил ей тайну. Хорошо, что слова в горле застряли. От натуги или еще от чего-нибудь я аж поперхнулся. И вдруг ни с того, ни с сего: «Уркум-мукру», говорю ей. Опомнился — и р-раз ладонью рот… А она: «Свят-свят, — говорит. — Заболел ты, что ли?» Тут я и давай притворяться, что сплю.
— Ты, Вась, гляди, даже во сне никому не рассказывай, — предупредил Антон.
— Не… ни за что. Только я заметил — Петька Таганок с Рыжим водиться стал. Как ты думаешь, не расскажет?
— Пусть попробует. У тебя Сережки не было, не приходил?
— Тебя увидел и зачем-то спрятался.
— Бери его и айда со мной. Такое интересное дело, жутко. — Антон загадочно подмигнул Ваське и вышел со двора. Не успел он отойти и ста шагов, как его догнали Васька и Сережка. Васька от избытка чувств обнял Антона, Сережка последовал его примеру. Так, в обнимку, они сделали два-три шага, а потом не сговариваясь пустились бежать. Что делали Афонька с Таганком под обгорелым черным ветряком, сказать трудно. Не могли же они заранее знать, что Антон с ребятами будут идти мимо ветряка. Знать не могли, а засаду устроили. Может купались в омуте? Или снова делали вылазку за Самару? Парашют не дает им покоя: был и нет. Ускользнула от Рыжего добыча. Да, Петьке Таганку не удалось выслужиться перед Рыжим.
Как бы то ни было, Афонька выскочил из-за ветряка на перехват. Не говоря ни слова, ухватил Антона своими лапищами за грудки и ну покачивать из стороны в сторону.
— Признавайся, куда дели парашют? Считаю до трех, нет, до пяти! — Афонька был злой не на шутку. Щеки покрылись белыми пятнами. Сопел он, как бодливый козел. — Если не признаетесь, заявлю. Ха-ха-ха, — смеялся дурашливо Афонька, — посадят, как миленьких. Отца теперь твоего, Антон, нет, заступиться некому.
— Ничего, сегодня брат из города приедет, — нашелся Антон.
Это еще больше подхлестнуло Афоньку. Он сжал зубы от злости. За спиной у него стоял Таганок и тоже на всякий случай приготовил кулаки.
«Нет, уж лучше Афоньку не дразнить сейчас, — подумал Антон, — с ним надо по-другому, по-хитрому».