Кожное лекарство (ЛП)
За исключением рабочих в приисках два-три раза в год город посещали старатели.
Рассвет был сочетанием магазина, борделя, офиса оценщика и салуна. Здесь был виски. Женщины. Азартные игры. А для невезучих шахтёров, которые не захотели уезжать, когда руда подошла к концу, город стал ещё и домом.
Если рвать задницу, промывая песок от рассвета до заката, то можно, в принципе, наткнуться на парочку самородков… Которых хватит лишь на то, чтобы купить бутылку виски, сыграть пару игр в карты, доползти до дома и проспаться к утру.
Большинство из местных домов напоминали хибары. Многие разломали и растащили на дрова.
Но если вы были не слишком привередливыми и не возражали против врывающегося сквозь разрушенные стены ветра и дождя, льющегося через дыры в крыше, то пристанище вы себе найти смогли бы.
Вот такой была жизнь в пришедшем в упадок шахтёрском городке.
* * *
Наступила ночь, и в Рассвете стемнело.
Красная земля, которая проглянула из-за пучков порея и гутиеррезии, превратилась в жидкую грязь после прошедшего ливня. Казалось, везде лилась, текла и капала вода.
Джек Тёрнер, выдув бутылку виски, стоял и мочился на здание напротив магазина. Он обмочил всю правую штанину и уже пытался стряхнуть последнюю каплю дрожащими руками, когда заметил вдалеке всадников.
Несмотря на тёмную ночь и всё выпитое за вечер спиртное, Джек разглядел, что было их шесть или семь. Тихие фигуры на тихих лошадях. Ни разговоров, ни смеха, ни бормотания.
Ничего. Совсем.
Только чавканье копыт, погружавшихся в грязь. И ещё шорох одежды и приглушённый звон шпор и упряжи.
Они продвигались колонной один за одним внутрь молчаливого Рассвета.
Тёрнер стоял, покачиваясь, по-прежнему сжимая в руке член, и на одно безумное мгновение ему показалось, что глаза всех всадников светились в темноте ярким жёлтовато-зелёным светом. Как у подошедших к пламени костра волков.
А затем он моргнул — и всё исчезло. Может, всё дело в кутерьме в его голове после выпивки? Иногда после неплохого кутежа и не такое привидится!
Всадники приближались, молчаливые, как мраморные надгробия.
Тёрнер хотел их окликнуть, но был слишком пьян.
Он ввалился в лачугу, стоящую в нескольких метрах, запер дверь на засов, чтобы такой же бедолага не завалился на уже занятую кровать, нашёл на полу свой спальник и упал. Всё, хватит на сегодня.
Только Тёрнер начал проваливаться в объятия Морфея, как всадники миновали его хижину и остановились напротив магазина. Лошади зафыркали.
На краткий миг Тёрнер словно ощутил какой-то запах… Резкий, мускусный, напомнивший ему вонь из гадюшника… Но тогда он не связал его со всадниками.
Может, это несло от его штанов?
И с этой мыслью Тёрнер отключился.
* * *
В магазинчике Хили рассказывал байку о том, какой гигантский самородок он вымыл из реки в далёком 1849-ом. Будто бы он был настолько огромен, что мужчина чуть не выбросил его обратно, пока тащил по склону вверх. Говорил, что потребовалось два мула и трое здоровяков, чтобы дотащить слиток до офиса оценщика.
— Но я это сделал, — говорил Хили. — Ещё как сделал! Благодаря ему два месяца не знал проблем с выпивкой, картами и горячими цыпочками. Может, будь я умнее, я бы положил часть в банк под проценты, но чёрт бы всё побрал, разве кто-то назовёт меня умником?!
— Аминь, — кивнул неопрятный шахтёр, отрывая оставшимися от зубов пеньками полоску вяленого мяса.
Все захохотали. Хили тоже рассмеялся. Он мог себе это позволить.
Если начистоту, из всех мужчин в помещении он был единственным, кому было из-за чего радоваться.
Он владел магазином. Он владел комнатами на втором этаже. Он собирал значительную часть выручки со своих шлюх. Выпивка принадлежала ему. Продовольствие тоже. Бочки солонины и горы ветчин.
В Рассвете всё, что имело ценность, принадлежало Хили.
Он уже давным-давно бросил горнодобывающее ремесло, справедливо рассудив, что торговлей заработает в разы больше, чем рытьём руды. И если все остальные мужчины в комнате выглядели тощими, доведёнными до отчаяния бродягами в изодранных тряпках, выдаваемых за одежду, то Хили был румяным дородным мужчиной, у которого рубашка еле сходилась на пузе. Его безмерный живот служил причиной бесчисленных насмешек, но Хили с горделивой ухмылкой отвечал всем, что не против такой платы за свой успех.
За несколькими столами местные шлюхи пытались развести своих потрёпанных клиентов на те крупинки золота, которые те вымыли сегодня на прииске. Около полудюжины человек играли в покер засаленными картами и замусоленными фишками в ярком свете светильников.
Шлюхи хохотали, мужчины пили, игроки проигрывали… Обычная, ничем не примечательная ночь в Рассвете, и единственным, кто останется к утру в плюсе, был Хили.
Внезапно двери распахнулись, и в помещение вошли двое мужчин в серых плащах. У обоих на головах были надеты широкополые шляпы, отбрасывающие тень на лица. И только глаза их блестели, как надраенные медяки.
Все, кто был в комнате, замерли, не спуская глаз с незнакомцев.
А двое мужчин остановились на несколько секунд, окидывая взглядом сидящих. За их спинами в темноте всхрапнула лошадь. Или не лошадь…
Чужаки закрыли двери.
И медленно взглянули на каждого посетителя пустыми, мёртвыми, изголодавшимися глазами. Глазами волков, взирающих на стадо и прикидывающих, кого им съесть первым.
Странники переглянулись, кивнули друг другу и плавно, как змеи, скользнули вглубь заполненного людьми салуна.
Загремели шпоры, прошелестели полы плащей.
Мужчины не спешили, любуясь сваленными в кучу кирками и лопатами, бочками с солониной и бобами, испачканными шахтёрами…
И, похоже, им понравилось то, что они увидели.
Незнакомцы ухмыльнулись, обнажив ряды острых жёлтых зубов.
Один из них был с бородой, а второй — гладко выбрит с испещрённым шрамами подбородком.
Они прислонились в барной стойке, положив на столешницу одинаковые обрезы Ремингтон. Они не произнесли ни слова, но никто не мог оторвать от них взгляд. Возможно, каждый присутствующий ощущал нечто странное, дикое, клубящееся внутри вошедших; то, что заставляло внутренности стягиваться в тугой узел.
Было в новых посетителях что-то необъяснимое. Тяжёлый, тошнотворный запах скотобойни и могильника. Такой запах исходит от диких собак, которые от голода жрут любую найденную в лесу мертвечину.
Хили с трудом сглотнул застрявший в горле комок.
— Хотите выпить, парни? — спросил он.
Бородатый мужчины глухо, лающе рассмеялся.
— Слышал, Худ? Мужчина интересуется, не хотим ли мы пить?
И снова рассмеялся.
— Ты хочешь пить, сынок?
Худ погладил покрытый шрамами подбородок.
— Думаю, да. Но я не вижу здесь своего любимого напитка. Похоже, мне придётся откупорить собственный бочонок. Ты же понимаешь, о чём я, Кук?
— Кажется, понимаю.
Шахтёр у барной стойки с висящим на поясе ремингтоном 1858 года калибра.44, не выдержал:
— И какого хрена это значит?
— Слышал, Худ? Человек хочет знать, что это значит.
Худ рассмеялся. Отрывистый металлический смех, напоминавший стук молотка по изгороди.
Нечеловеческий звук.
— Слышал, слышал. Похоже, этот парень просто не понимает, кто мы такие.
— Может, покажешь ему? — спросил Кук.
— Похоже, придётся.
Хили нервно облизал губы и незаметно опустил руку на лежащий под барной стойкой армейский карабин.
— Нам здесь проблемы не нужны, парни. Люди просто выпивают, расслабляются и играют в карты. Думаю, вам стоит поступить так же.
Худ снова ухмыльнулся, и эта улыбка могла принадлежать только закопанному в землю два месяца назад трупу.
— Это угроза?
Шахтёр с сорок четвёртым калибром кивнул.
— Ты чертовски прав, парень. Будь мирным и дружелюбным… Иначе ничего хорошего можешь не ждать. Вас тут всего двое, а нас — человек двадцать, плюс-минус. Тебе стоит это учесть.