Кожное лекарство (ЛП)

Кейб слушал, но, в конце концов, не выдержал. Он спросил Седобрового, не точил ли тот зуб на старину Вирджила Клея.
Старик вздохнул.
— Точил ли я зуб? — переспросил он. — Я индеец, Тайлер Кейб. Мы точим только ножи и томагавки, разве ты не знал?
Седобровый снова вздохнул.
— Однажды, около года назад, я и мой свояк Роберт Солнечная Птица — самый добрый, самый весёлый человек, которого я когда-либо встречал, да простит он меня за женитьбу на моей языкастой гадюке-сестрице! — шли по дороге из Фриско…
Они везли с собой повозку с брёвнами для пристроек в резервации. Они заплатили за них серьёзные деньги.
Мимо проезжали повозки с рудой, и никто не обращал внимания на двух индейцев, пока не появился одинокий всадник.
Вирджил Клей.
Вначале он показался вполне приятным: остановился около повозки Седобрового и спросил о погоде, утверждая, что только индейцы умеют точно предсказывать погоду. Солнечная Птица кивнул, соглашаясь с этим утверждением, поднял лицо к небу и пообещал, что всю следующую неделю сохранится сухая погода.
Клей поблагодарил индейцев и попросил спичку, чтобы поджечь сигару.
— Да, он казался тогда приятным человеком, — вздохнул Седобровый. — И только эти глаза… Крохотные, близко посаженные бусинки, в которых плескалось безумие…
Скорпион в человеческом обличии.
Клей поджёг сигару, затянулся, выхватил пистолет и застрелил Роберта. И прежде чем Седобровый успел стереть с лица брызги крови своего свояка, Клей сдёрнул его с повозки и бил рукоятью пистолета до тех пор, пока лицо индейца не отекло настолько, что он не мог открыть глаза.
— Так что ты прав, Тайлер Кейб… Наверно, мне стоит не забывать точить томагавк. Наверно, в глубине души я по-прежнему не даю ему затупиться.
Седобровый рассказал всё, что знал о Вирджиле Клее.
Ходили слухи, что он негласно властвовал над всеми индейскими территориями, продавал виски, убивал и грабил как краснокожих, так и белых везде — от Арканзаса до Канады.
Однажды его отдали под суд в Форт-Смит за что-то, связанное с кражей скота и подделкой клейм… Но оправдали и отпустили.
В Уиспер-лейк он крепко держался за сэра Тома Йена с тех пор, как последний появился в городе около месяца тому назад.
— Полагаю, остальное семейство не лучше? — хмыкнул Кейб.
— Хуже, — ответил Седобровый. — Намного хуже.
По словам индейца, единственным человеком, посмевшим перечить семье Клеев и оставшимся после этого в живых, был Джексон Диркер.
Шериф сразу же ясно дал понять Клеем: пока они соблюдают закон, он не вышвырнет их из города, но стоит кому-то из их вшивого семейства плюнуть на тротуар, и Диркер отправит отряд в их горное поселение и выжжет всё к чертям собачьим.
Да, осталось Клеев немного, но и один старик Элайджа Клей — отец Вирджила — стоил десятка. Он был вылитый сынок, но более крупный, более злой и более грубый. Возможно, он даже считал, что запекание младенцев на вертеле на лужайке перед домом — обычное времяпрепровождение для воскресного вечера.
— Всё настолько хреново, да?
— Да, тёмная сторона его велика, — кивнул старик. — И когда индейцы так говорят, это значит…
— Да, я знаю.
Кейб решил, что ничего хорошего в этом нет. Даже если он выберется из этой передряги, семейство Клеев в покое его не оставит.
Придётся постоянно оглядываться.
Наверно, Диркер найдёт это забавным: один безумный южанин охотится на другого.
— Но знаешь, Тайлер Кейб, я — индеец, и иногда мы переходим черту. У меня хорошее воображение, и я умею читать. Веришь? Мне нравится читать их повести и романы, и я верю всему, что там написано. Все эти рассказы о том, как краснокожие нападают на поезда, похищают женщин и детей… Это позор на весь наш род. Я уверен, что белые бы так никогда не поступили. Не убивали и не жгли селения. Хорошо, что белые пришли на эти территории и разобрались с нами, краснокожими дьявольскими язычниками. Я действительно благодарен им за это.
Кейб проигнорировал это замечание и закурил новую сигарету.
— Если завтра или послезавтра ты увидишь, что за мной едет это ублюдок Элайджа Клей, предупреди меня, — попросил он.
— Предупрежу… Если буду трезв.
Кейб спросил, за что индеец угодил за решётку.
Седобровый некоторое время молчал.
— Точно не скажу. Я был тогда пьян. Но полагаю, я что-то вытворил. Может, снял скальп с какого-то невинного, богобоязненного белого, а может, помочился на кого-то. Что-то вроде того. Меня часто ловили за подобными занятиями, и иногда — одновременно за тем и за другим.
Индеец запнулся. Наконец, он прищёлкнул языком и вздохнул.
— В общем, что бы я ни сделал, это должно быть чем-то плохим, ведь так? Никто же не бросает в камеру только за то, что ты индеец?
— Нет, белые так не сделали бы. Мы слишком уважаем ваш народ.
Старик хлопнул себя по колену.
— Ты прав. Но на минуту… я испугался, мальчик.
— Ты не похож на человека, которого можно легко испугать, старик.
Седобровый вздохнул и разразился тирадой о том, что он простой дикарь, а мир белых так сложен и так быстро меняется… И это его пугает.
Всё, чего индеец хотел от жизни, это небольшой вигвам и костёр, вокруг которого можно танцевать нагишом.
И бизонью шкуру.
И жевательный табак.
И женщину… или даже двух.
Несколько лошадей и стадо.
И свой участок земли у реки.
И нарядное платье, раз уж Кейб спросил…
— Ладно, я понял, — хмыкнул Тайлер.
— Да, похоже, я переборщил. Это всё из-за моего пристрастия к огненной воде. От неё мысли в голове путаются, и я не могу мыслить чётко.
Разговор перешел на то, что Кейб делал в Уиспер-лейк, и он рассказал старику всё, что мог.
Индеец согласился с мнением Диркера о том, что Душитель Города Грехов в конце концов нашёл своё пристанище.
Кейб пересказал все слухи, которые поведал ему в «Оазисе» бармен Карни: про линчевателей, про нападения животных и растущее напряжение.
— В окрестностях есть две мормонские деревни, Тайлер Кейб, — сказал Седобровый, теперь уже совершенно серьезно. — Одна из них — Искупление — некогда была шахтёрским городком. Мормоны установили там свои порядки. Многие здесь, в Уиспер-лейк, обвиняют жителей Искупления. Но они ошибаются. Искупление — обычный городок.
— А что насчёт Избавления?
— Это другое дело, — ответил индеец. — Я устал. Может быть, в другой раз я расскажу тебе об этом месте, но не сегодня. Если буду…
— Трезв?
— Ага.
— 15-
Кейбу удалось поспать два-три часа, прежде чем он проснулся от звона ключей, проворачивающихся в замке камеры.
Дверь распахнулась, и в проёме появилась высокая фигура.
Голова Кейба раскалывалась с похмелья, глаза слипались, во рту будто насыпали песка, и мужчина не был вообще уверен, проснулся он или нет.
Но он точно знал, что перед ним стоит Джексон Диркер.
— Мне жаль прерывать твой сладкий сон, Кейб, — произнёс шериф. — Бог свидетель, отдых тебе необходим. Но тебе придётся пойти со мной. Нам нужно поговорить.
Собравшись с силами, Кейб попытался принять вертикальное положение. Голова закружилась, а к горлу подступила тошнота.
— Чёрт, — простонал Кейб. — Чувствую себя куском дерьма.
В соседней камере индеец храпел громче, чем пила, вгрызающаяся в дерево.
Один знакомый рассказывал Кейбу, что индейцы тихие и за ночь даже ни разу не всхрапнут. Похоже, он не был знаком с Седобровым.
Кейб плеснул в лицо пару пригоршней воды, отхлебнул из кувшина и помочился в ведро. Пару капель упало на сапог.
Постанывая и морщась, он поплёлся за шерифом в кабинет.
Диркер подал ему чашку горячего кофе.
— Выпей, — кивнул он. — Ты мне нужен бодрым и свежим… Насколько это, конечно, возможно.
Кейб залпом опустошил чашку. На вкус кофе напоминал помои, но горячий напиток сделал своё дело — стало легче.