Если ты назвался смелым

Конечно, можно больше не ходить вместе ни на концерты, ни в театр. Но тогда папа, вспоминая, что я одна сижу дома, все равно будет упрекать себя. И Тоня тоже.
С тех пор, как Тоня поселилась у нас, я после уроков опрометью летела домой. Дома, с ними, мне хорошо. Но хорошо ли им со мною? Конечно же, вдвоем им лучше.
А выпускной класс не шутка. Мне надо много заниматься. Почти все вечера я сижу дома за уроками. И они никогда не бывают вдвоем.
Так как же быть?
  
Еще о призвании
 
 Мы, выпускники, часто обсуждали, куда идти учиться дальше. Мальчишки, те давно решили, кто куда пойдет. А я все никак не могла понять, что мне нравится, кем я хочу стать. Допустим, врачом. Очень благородная профессия. Но от вида крови у меня сжимается сердце. Агрономом? Но я даже на подоконнике ни одного цветочка не вырастила. Химиком? Модная профессия. Но я терпеть не могу, не понимаю я химию.
Не я одна была такой «неопределившейся». И почему-то все мы решили поступать на литературный факультет.
А пока что я пристрастилась шить. Тоня привезла свою машину со странным названием «Тикка» [3]. Машина была кремовая, с никелированными деталями. Шила удивительно легко, совсем беззвучно.
С помощью Тони я сшила себе блузку. Она-то и заставила меня задуматься: а правильно ли я делаю, что собираюсь поступать на литературный?
Вот как это получилось.
Пришла из школы. Папа и Тоня на работе. Решила закончить блузку — прометать петли. Понадобился сантиметр.
Швейные принадлежности хранятся у Тони в чемоданчике. Я раскрыла его. Сверху лежала голубая пушистая фланель. Развернула ее и ахнула: Тоня шила малюсенькие вещи — чепчики, рубашечки…
Я бережно сложила шитье, убрала чемоданчик. Села на диван и как-то совсем по-другому, чем раньше, оглядела нашу комнату.
Кровать, мой диван, шкаф, стол, этажерка, Тонина машина… А куда поставить кроватку? Папа как-то сказал, что подал заявление на квартиру.
— Дадут, но не так скоро. Скоро не обещали,— вздохнул он тогда.
— Ну, ничего…— Тоня тоже вздохнула.
Вот почему они вздыхали! Теперь я припоминала подробности разговора о новой квартире.
— Не успевают строить,— говорил папа, словно оправдывался.— Кадров, наверно, строительных не хватает.
Много строек у нас в Риге. И на каждом ограждающем стройку заборе, припомнила я, висит выцветшая доска с размытыми огромными, взывающими словами: «Требуются!»
Так для чего же мне становиться литератором? Ведь даже тетя Анна как-то сказала нам со Скайдрите:
— Дался вам этот литературный! Окончите и насидитесь, чего доброго, без работы.
Вот ведь оно как оказывается: литераторов хватает, а строители требуются. Так и стояла у меня перед глазами доска с этим словом.
А что самое важное для такой, как я, «неопределившейся»? Чтоб профессия была нужна. Строить будут всегда. Это точно. Так почему бы мне не стать строителем?
Когда пришли с работы папа и Тоня, я так и сказала:
— Пойду в строительный.
За два часа я все обдумала и решила твердо: так и только так.
— Глупости,— отмахнулся папа.— Не женское дело.
А Тоня как-то странно на меня посмотрела, когда я горячо подкрепила свои доводы:
— Что может быть благороднее —построить людям квартиру? Живет семья в одной комнате. Малышу кроватку даже негде поставить. Мы построим дом, и людям дадут целую квартиру. Чем плохо?
Наверно, она догадалась, почему я так говорю.
Со следующего дня до выпускного бала в школе меня называли не иначе, как «наш строитель». Я гордилась этим.
Тройка по математике на вступительных экзаменах решила все: на строительный факультет я не попала по конкурсу. Скайдрите же поступила на литературный. Могла бы поступить и я. Сидела бы сейчас на лекции, а не брела неведомо куда. Задумалась до того, что прошла мимо магазинов, даже не заглянула ни в один.
А, не все ли равно! Я шла и шла вперед. Вот памятник Ленину. Колонна за колонной подходят к нему школы. Ребята кладут цветы — так у нас принято первого сентября. Давно покрыт цветами гранитный постамент. А колоннам конца не видно. Идут с развернутыми знаменами, под барабанный бой. Белые ленты в косах у девочек, белые, нарядные передники. У мальчишек только один раз в году бывают такие ослепительные воротнички. В торжественной тишине кладут цветы и проходят дальше, освобождая место следующим. Море цветов, море ребячьих лиц. Сосредоточенных у самого памятника, веселых и беззаботных, когда смешались ряды.
Нет, не могу, не могу я смотреть на это! Трудно и горько мне быть здесь праздной зевакой.
Сажусь в троллейбус, еду обратно, к дому. В конце концов там такие же магазины. Очень нужно таскаться по городу с набитой сумкой!
Еду и думаю, что же делать дальше. Задумавшись, проезжаю свою остановку. Выхожу возле самых ворот какой-то стройки.
Грузовик с кирпичами въезжает в ворота. Иду за ним. В конце концов, если я все-таки строитель по призванию, должна я как следует разглядеть хоть одну стройку?
  
Да будет так!
 
 Стройки часто показывают в кино перед началом фильма. Движутся ажурные стрелы кранов. Жадно грызут землю ковши экскаваторов. Оседают под грузом кузова самосвалов. Мужественные лица строителей красиво улыбаются во весь экран.
А тут, за забором, полнейший хаос. Валяются обломки досок, куски кирпичей. Перекрученная, перепутанная ржавая проволока хватает за ноги. Крупный колючий песок набивается в босоножки.
По фасаду дома — выгоревший транспарант со словами: «Здесь строит комплексная комсомольско-молодежная бригада, соревнующаяся за звание коллектива коммунистического труда».
Девчата в неуклюжих брезентовых комбинезонах тащат из недостроенного дома носилки с мусором. Вывалили, подняли столб ядовитой меловой пыли. Идут обратно.
Я иду за ними. Вместо лестницы круто положены доски с набитыми поперек планками. Доски качаются, перил нет, и я жмусь к шершавой, неоштукатуренной стенке. Вот и последний этаж. По обе стороны лестничной площадки — длинные коридоры.
Настежь открыты окна и двери комнат. Веселый, насквозь просвеченный солнцем сквозняк развевает мою юбку. Этот же сквозняк доносит гулкие удары и свист. Кто-то работает в дальней комнате и насвистывает в такт ударам. Потом низкий, глуховатый мужской голос поет негромко: 
 
 
Если ты назвался смелым,
 
Чтоб войти в семью мою,
 
Должен ты отважным делом
 
Смелость доказать свою… [4]
 
 
Иду на голос, заглядываю в комнаты. В последней, опустившись на колено, стоит парень. Легко, будто играючи, заколачивает молотком гвозди в чистенькие, желтые, недавно проструганные половицы. Комбинезон с лямками по плечам, выцветшая, не застегнутая на груди ковбойка. Рукава засучены выше локтей. Вместо кепки носовой платок с четырьмя узелками по углам.
Он то свистит, то мурлычет себе под нос, лихо колотит молотком и ничуть не боится попасть по пальцам. Потянулся за доской и увидел меня. Выпрямился, мгновение смотрел мне в глаза и вдруг улыбнулся. В самой глубине глаз будто зажглись крохотные лампочки и осветили все лицо — широкое, лобастое, блестящее от пота, загорелое. Чуточку дрогнули губы, блеснул косо поставленный остренький зуб, а глаза прижмурились.
— Интересно, да? — спросил он с насмешкой. Молчу, тихонько пячусь к выходу.
— Работу ищешь, что ли? — спрашивает без насмешки, серьезно.
— Да-а,— тяну я.— Вроде того…
— В институт, что ли, не попала? — угадал парень.
— По конкурсу не прошла,— бормочу я, удивляясь, как он угадал.
— Да, нынче без стажа худо. Куда держала-то?
— В строительный.