Зеркальные миры. Хранители Эрохо (СИ)

  
Зеркальные миры. Хранители Эрохо
   
Пролог
 
Виски ломит, медленно нарастает низкий гул, вокруг — только зеркала и туман. Здесь постоянно клонит в сон, особенно в первые минуты, если их перетерпеть, станет легче. Должно, по крайней мере. Амари едва не до крови закусывает губу, но боль почти не приносит облегчения, голова кружится, появляется отвратительный солоноватый привкус во рту. Тело не слушается: он словно во хмелю, хоть и не пил. Кажется, сделает шаг и непременно упадет, а если коснется даже кончиками пальцев тумана под ногами, то больше никогда не встанет. Амари не знал, откуда в нем эта уверенность, но если не верить себе, то кому же? Сердце бешено колотится о ребра, и это хорошо: кровь несется по жилам быстрее и скованность движений пропадает.
Давящий серый свет, бьющий откуда-то снизу. Грязно-зелёный туман ползет над полом, пытается дотянуться, свивается мглистыми щупальцами. Мерзко! Противно. Невыносимо… Холод пробирает до костей. Если Амари схватят, то на этот раз ему не вырваться. Куда ни взглянешь, в бездну уходят бесконечные коридоры. Не так уж и страшно очутиться в зеркальной зале, жутко не видеть собственного отражения. Словно не существуешь… будто уже умер. Это не его мир, а чужая извращенная реальность. Сама она существовать не может — изменяется сообразно вкусам тех, кто в нее приходит, — кто сильнее, тому и подчиняется, а сильный в этот раз, уж точно, не Амари.
— Тебе не нравится… — Гул, давящий на уши, рассыпается нежным звоном, мглистые щупальца опадают пеплом. Звучание чужого голоса наполняет душу покоем. Это обманчивое чувство, но оно лучше бесконечного кошмара из тумана и зеркал.
Амари кивает и рассматривает существо. Чудо — иначе и не назовешь. Огромные фиалковые глаза и золотистые локоны, очень тонкие черты лица — как на картинах старых мастеров. Она красива. Настолько, что у него перехватывает дыхание, и хочется сделать шаг навстречу: взять ее за руку, хоть подобное кажется едва ли не кощунством, преклонить колено и пропасть навсегда. Отречься от памяти и себя самого. Ради нее.
— Не смей, — негромко, без эмоций или даже намека на них, но сильный, немного хрипловатый баритон бьет по нервам, словно кнут по беззащитной коже. Амари вздрагивает, когда слышит этот голос, и видит закутанную в черное фигуру. Зеркала трескаются. Бесконечные коридоры, ими порожденные, разрезают уродливые провалы и морщины.
«Если шагнуть в них, получится ли уйти?» — думает Амари и делает шаг, затем другой.
— Очнись! — голос незнакомца ему знаком, но Амари не помнит имени.
— Ты можешь дать ответ. Ты можешь согласиться, — в глазах «чуда» бескрайним морем плещется нежность, улыбка кажется искренней. Она поднимает руку, зовет. Кажется, за ее плечами покачиваются самые настоящие крылья. Она богиня — воплощенная мечта, мифической правица — которой почти невозможно сопротивляться.
— Нет. Прочь, — шепчут непослушные губы. Амари не хочет кричать, но слова внезапно обретают силу.
По зеркалам пробегают трещины, коридоры искривляются еще больше. Бьется стекло, словно осенние листья, опадают к ногам осколки. Один из них прочерчивает длинную алую полосу по щеке. «Чудо» смеется: звонко, с горчинкой.
— Спокойней, — незнакомец в черном смеется каркающим надсадным смехом, откашливается, и через мгновение, показавшееся Амари вечностью, ровно произносит: — Что это, если не отказ?
Амари отрывает взгляд от крылатого создания и смотрит на него. Незнакомец отбрасывает в сторону плащ, остается в черном моревийском одеянии. Он спокоен, чуть небрежен, расслаблен, но за нарочитой леностью движений скрывается нетерпение. Неистово и жадно горят глаза: невозможные, ярко-зеленые — как по ночам у кошек. Стоять у него на пути — безумие, и Амари отступает.
— Нет, — повторяет он.
Две фигуры — черная и белая — устремляются к нему. Сомнений в том, что его убьют, не остается, страха — тоже. Чьи-то холодные пальцы касаются плеч, сжимают, а потом с силой отталкивают.
— Не лезь! — звенит в ушах, и Амари кубарем летит на пол.
Там, где он только-только стоял, дерутся двое. От быстрых, едва уловимых движений рябит в глазах. Солнца здесь нет и быть не может, но на клинках играют блики. Или, вероятно, это искры от соприкосновений? Когда в руках у крылатой красавицы возникла длинная тонкая серебряная игла? Когда ее противник успел выхватить шпагу?..
  
Часть I. Глава 1
 
— А вы, как всегда, галантны, молодой рэй, — у ЖустианыКсабри низкий хрипловатый голос и очаровательная улыбка. Ей далеко за сорок, и она мать его лучшего друга, погибшего немногим больше двух аньов назад.
— Благодарю, моя рэя, — Амари склонил голову в поклоне-кивке. — Я счастлив видеть вас.
Он не мог предотвратить смерть Руперта: Амари не было тогда в Кастелле. Младший принц династии Рейес пребывал на побережье и, даже загнав десяток коней, не добрался бы до столицы вовремя. Прощальное письмо друга настигло его через двадцать дней после отправки тела в фамильный склеп в замке Ксарье на юге Фарты. Ничего уже не удалось бы изменить.
Амари всегда считал, тратить ночь перед дуэлью на прощальные письма — глупая традиция, ведь бессонница и хорошее фехтование плохо сочетаются. Жаль, друг придерживался иного мнения. После его послания Амари понял, что эта традиция еще и жестока. На краткий миг Руперт показался живым и даже обещал приехать на побережье, если все хорошо сложится. Не сложилось. Он погиб.
— Уверяю, ваше высочество, это взаимно. Я давно не посещала столицу, — изящная рука, скованная широкими золотыми браслетами, невесомо коснулась виска, убрала за ухо выбившийся из высокой замысловатой прически локон. В перстне на мизинце сверкнул крупный бриллиант.
— Я понимаю, — Амари не хотел этой встречи, боялся не решиться посмотреть графине в глаза, а с ней вдруг оказалось легко и тепло находиться рядом. Память больше не ранила, рождала лишь сожаление и печаль.
— С тех пор как Руперта не стало, я не могла заставить себя приехать. Если бы не обстоятельства, то так и сидела в своей глуши.
В белоснежную беседку, увитую красным плющом, неспешно поднялся Перан. Он наполнил бокалы, поставил на резной круглый столик поднос с фруктами, осведомился, не нужно ли господам еще что-нибудь, и ушел.
— Ты же знаешь, как относился к тебе Руперт и мой муж, — продолжила графиня, стоило слуге скрыться за кустом сирени. — К тому же я не верю в честную дуэль.
Амари отпил вина, оно неожиданно показалось горьким.
— Не представляю, почему он пошел на Часовую. Вспылить мог бы я, но не Руперт.
— В любом случае мы не узнаем, — Жустиана отвела взгляд, сделав вид, будто праздничное убранство парка интересует ее куда больше разговора. — В этом есть нечто символичное, не находишь? Во дворце танцуют и веселятся, а мы с тобой грустим о прошлом.
— Возможно.
— Грусть — удел старух. Слышишь, мой мальчик? — ее веер коснулся руки Амари. — Мне никогда бы и в голову не пришло винить тебя.
«Почему она прибыла столь внезапно? Отчего не предупредила?..» — Амари не знал. Сначала ему казалось, графиня убита горем. Потом он решил, будто Жустиана возненавидела всех, кто не смог отговорить от дуэли на Часовой и тем, возможно, спасти ее сына. Оказалось, она все это время пыталась выяснить причины, приведшие к его смерти.
Раньше она терпеть не могла балы и суету столичной жизни и никогда не одевалась столь вычурно, не носила много украшений. Когда судьба отобрала у нее сначала старшего сына, а потом и мужа, Жустиана сняла траур через два дня, заявив, что у графини Ксабри слишком много дел и мало времени для горя. Однако сейчас она облачилась в серое траурное одеяние — слишком роскошное. Шею обвивали жемчужные и алмазные нити, высокую прическу венчала золотая диадема. Пока графиня не уединилась с Амари в беседке, она напропалую кокетничала и любезничала с придворными.