Зеркальные миры. Хранители Эрохо (СИ)
— Тано… — всхлипнула Радана. В сердце словно вошла ледяная игла.
— Какой я тебе тано, девочка?
Радана представила, как он улыбается, по щекам пробежали первые слезы.
— Маклери…
— Так-то лучше, по имени всегда правильнее, да и не северянин я, зачем же тано величать, даже если любимый? Во дворе шум поднимется, довольно громкий, но ты уж, будь добра, сиди смирно. Что бы ни показалось… кто бы ни закричал.
Радане стало страшно, еще хуже, чем раньше. Слепое предчувствие беды обернулось бедой настоящей. Она как могла гнала от себя дурные мысли, но понимала: Маклери больше не увидит.
— Когда петухи прокричат второй раз, выбегай из комнаты и домочадцев зови, укройтесь у соседей. Днем сможете вернуться, — он запнулся, но добавил: — Если будет куда возвращаться.
Радана кивнула, потом сообразила, что из-за двери не видно, и заверила:
— Да.
— Умница, — похвалил Маклери. — Ты все правильно сделаешь, и жить вы будете по-прежнему… как раньше, слышишь?
— Маклери, — голос задрожал и сорвался. — А ты?..
Ответа не дождалась. Словно холодком из-под двери повеяло, даже досочка не скрипнула. Как пришел, так и ушел — бесшумно.
На душе было так муторно, хоть волком вой. Радана встала на колени и тихо позвала:
— Маинька, серое облачко, иди ко мне.
***
Собак убили в первую очередь — чтобы не подняли шум. Коты ушли сами: умные звери заранее чувствовали, где оставаться не стоит, да и привязанностей не имели. Облаченные в серое нингуны застыли посреди двора, стояли полукругом и как-то неуверенно. Порой, когда со стороны закрытых ворот налетал ветер, твари едва заметно колыхались, будто лохмотья тумана на ветру, только, увы, не бесплотного. Маклери следил за ними из опустевшей конюшни. Нингуны чуяли живое за двести шагов, будь то человек, зверь или птица, но к нему это не относилось. Он умел путать следы и скрывать присутствие: и свое, и, когда нужно, лошади. Противники отличались силой и ловкостью, но умом не блистали, даже фразы при разговоре составляли неверно.
Он прикрыл глаза, сосчитал до десяти и открыл вновь. Одному против семерых не выстоять. Будь здесь герцог, все сразу стало бы проще, но Веласко должен вернуться только к завтрашнему полудню. Если его ждать, твари не только свое количество приумножат, но и погубят людей, Маклери не собирался допускать этого по вполне понятным причинам. Надо же, так глупо на пятом десятке влюбиться… даже в юности он вел себя осмотрительнее. Сказал бы кто год назад, что он в одиночку станет препятствовать ритуалу, — рассмеялся бы, а то и побил бы дурака. Такая неосторожность впору только глупцам да юношам пылким; впрочем, теперь корить себя бессмысленно.
Маклери вынул кинжал: простой, без каких-либо украшений, на нем даже клейма мастера не было, — не управляющему герцога носить, а разбойнику. Однако подобного оружия в Нозароке, а то и во всей Кассии не знали. Тишину спящего города и мертвенно застывшего трактира нарушил уверенный петушиный крик, пусть всего на мгновение, но он разорвал сковавший душу холод. Трехгранный клинок поймал скользнувший меж досок луч ночного светила и впился в кожу, Маклери стиснул зубы, на запястье над тремя старыми шрамами появилась алая полоса.
Когда крови натекло достаточно, он туго перебинтовал рану и приник к доскам. Одна из фигур — ближайшая к конюшне — заколебалась особенно сильно. Соседние качнулись, словно желая ее удержать, но не успели. Нингун медленно повернулся и то ли пошел, то ли поплыл. Ступни нелюдя едва касались земли, и двигался он совершенно бесшумно.
Отлично! Круг нарушен, а значит, необходимую отсрочку Маклери получил. Конечно, оставшиеся шестеро могут образовать новый, но предпочтут дождаться насытившегося соплеменника. Герцог говорил, нингуны — не порождение Эрохо, кто-то их призвал. Неизвестно как. Тогда было не до историй — они воевали с парисцами. Размножаться сами нингуны начали уже потом: каждый раз большой ценой для себя и только в двадцатое полнолуние, раз в половину аньо. Жаль, герцог рассказывал нечасто, жаль, Маклери слушал вполуха, жаль, все случилось так спонтанно и он никого не успел предупредить. Но особенно жаль умирать, только познав счастье. Скрипнувшая дверь положила конец всем сожалениям разом: тварь пришла на запах крови.
Вероятно, нингун думал, будто в конюшню заползла раненая собака. Считать твари не умели: не хватало ума даже на то, чтобы понять, сколько псов охраняли трактир, а скольких убили. Существо хотело есть, остальное его не трогало. Маклери дал ему возможность склониться над лужицей крови и ударил. Клинок вошел в шею, из треугольного отверстия в месте, где у людей пульсирует живительная жила, повалил сизый туман. Нингун не издал ни звука, развеявшись.
— Слишком легко, — прошептал Маклери, саданув ногой по доскам, выскочил во двор. Времени катастрофически не хватало, а требовалось еще наделать побольше шума и увести за собой хотя бы часть нингунов. Оскверненный ритуал продолжать не станут, но и рядом с Радушкой им делать нечего. Главное, не подставиться и не дать зажать себя в угол.
Мелькнувшую сбоку тень он заметил чудом, зато две другие не пропустил, перекатился через плечо, словно случайно задев пустую бочку. Та упала на бок и с грохотом покатилась в ноги ближайшему нингуну. Тварь подпрыгнула, зависла в воздухе, бочка врезалась в забор, наделав еще больше шума.
— Грохота не любим? А если так? — Маклери подхватил с земли увесистый камень и швырнул в голову еще одному нингуну. Тот ожидаемо уклонился, а «снаряд» прошил насквозь сразу три кувшина, неосмотрительно оставленных во дворе на ночь Дорой.
Напали на него бесшумно, с трех сторон. Маклери всадил кинжал под капюшон первому сунувшемуся, хотел вытащить, но плечо пронзило острой болью, руку свело, он едва успел отступить.
Нингун исходил туманом, когда оставшиеся приперли его к стене деревянного сарайчика. Хайме хранил в нем всякую всячину: от вил и запасной сбруи до сундуков со старым обмундированием. Маклери подпрыгнул, уцепился за край низкой крыши — умей нингуны стрелять, он был бы чудесной мишенью, — подтянулся. Крепость крыши оставляла желать лучшего, но его вес держала. Он поднялся и, осторожно ступая, пошел к противоположному краю. Сарай вплотную примыкал к забору. Добраться до него, а там уж Перла вывезет.
Маклери едва успел пригнуться — над головой просвистело; кинулся в сторону. Шеи чуть коснулся зловещий холодок, но оглядываться и принимать бой не стал. Крыша сарая принялась глухо поскрипывать. Двоих она выдерживала чудом, а ведь остальные нингуны уже лезли наверх. Перемахнув через забор, услышал треск и надсадный низкий вой. Похоже, ему снова повезло, и один из преследователей не только провалился, но и на что-то напоролся… насадился. Ох, да какая сейчас разница?!
Перла фыркнула, почуяв хозяина, но даже с ноги на ногу не переступила. Нингуны ей не нравились, но бросать Маклери она не собиралась.
— Выноси, старушка! — пегая шестилетка моревийской породы считалась одной из лучших кобыл в конюшне герцога, но вряд ли она выстояла бы долго против скорости нелюдей. — Нам бы до особняка добраться.
Фырканье послужило ответом. Маклери пронзительно свистнул, а потом закричал:
— Эй, горожане! ПОДЪЕМ!!!
— Да к…какого?.. — раздалось из окон ближайшего дома.
Хлопнули ставни лачуги напротив:
— Эй, кто тут?..
— Грабят! Горим! — взвизгнула какая-то женщина. — У Фелки опять мордобой, чтой-ля?
— У самих вас мордобой, — хрипло отозвалась другая. — Сами не спят, другим не дают, а туда же. Фелка им не угодила, а?! Да на себя бы посмотрела, Лизаньдра… Тьфу!
— Совсем ополоумели. Ночь на дворе… — не выдержал басовитый голос с какого-то чердака.
— А ты мне рот не затыкай! — не унималась первая женщина. — Вы поглядите на него…
— Зовите стражу!
Маклери усмехнулся и сдавил бока Перлы. Копыта гулко простучали по мостовой, вторя им, прозвучал еще один петушиный призыв.