Вечная зима (СИ)

Так и пришел Добромир в Вержавск: щетинистый голубоглазый мужчина красивых черт лица с растрепанными русыми волосами средней длины, местами морщинистый, но морщины те пускай и прибавляли возраст, да только он был ему к лицу. Некоторые женщины сразу заприметили его, но вот он сам заприметил одну лишь Софию: хрупкую и нежную с виду, но вострую и сильную внутри. Акамир передал Добромиру избу воина-героя эпохи Солнцестояния, убитого стаей волков во время охоты, а уже после отправлял его на задания всякие, с которыми тот всегда справлялся. Ингварр долго присматривался к Добромиру, но лишь из осторожности и страха за селение, а позже и страха за свою сестру. Он углядел их вместе случайно, в один из вечеров, когда Добромир и София говорили на крыльце его избы. Испугался же тогда Ингварр за чистоту сестры, и вызвался отправиться на охоту с Добромиром, дабы прознать о нем все и убедиться в его помыслах. Так они отправились на охоту, на которой пробыли около трех дней, а вернулись с мясом, да шкурой. Ингварр сдержанно отозвался о Добромире, заметив лишь, что Акамир явно перехвалил дорогого приезжего, однако в целом он не смеет препятствовать сестре в выборе суженного. София осторожно отнеслась к словам брата, боясь своим решением посеять раздор в селении, но уже вскоре, по совету самого Акамира, она все же вышла замуж за Добромира, а через год у них появилось дитя, к которому тот же Ингварр уж больно прикипел. “Глазенки-то Софины, лицо не её, но…а может, скорее отдаленно напоминает её. А кожа-то! Кожа-то явно её. Такая же бледная-бледная!” — поговаривал он, глядя на ребенка с такой искренней любовью, как если бы этот ребенок был его собственным. Ребенок и впрямь не особо походил на Добромира, однако разговоров об этом не было, да и незачем подобные разговоры разводить.
Вскоре Ингварр охладел к Софии, а Добромира и вовсе избегал. Весь свой досуг он проводил дома, в одиночестве, и выбирался наружу лишь ночью, дабы пройтись по селению, а порой и днем, ибо голод гнал его на охоту. Акамир лично навещал его, но результатов это не дало — Ингварр не сказал ничего путного, но вовсю говорил об отце, который “умер невесть за что”, да и вообще его родители есть великие мученики. София была серьезно обеспокоена поведением родного брата. Его мысли о родителях обращались к теплым воспоминаниям, которые оканчивались рассуждением о смерти их и ранили её душу. Сколько не пыталась она поговорить с ним, он не шел навстречу её протянутой руке. Лишь в последнюю неделю Ингварр стал все чаще появляться у всех на виду, да и разговорить его стало проще, только вот ни с Софией, ни с Добромиром он не искал никакой беседы. Однако сейчас он даже не смел попросить кого-то другого сообщить Добромиру о сборе, но сам без лишних слов вызвался передать слова Акамира. В общем, необъяснимой странности человек, и мысли его оставались в страшной кучности.
— Доброго дня, Добромир, — Ингварр вошел скромно, после чего тихонько присел в самый дальний угол и уткнулся взглядом в миниатюрные фигурки идолов, в ряд выставленные на полочке у окна. Отложив меч, Добромир почесал щетину и сам отвел взгляд от Ингварра, ибо зачем же смущать его, да и самому смущаться.
— Наш дорогой собрат Акамир собирает воинов для шествия к селению Блестовит, — слова трепетали на губах, словно листья на ветру, но Ингварр безуспешно пытался подавить в себе волнения, да вот эта мера лишь усиливала его. — Буду ждать тебя в его избе.
— Я услышал тебя, Ингварр, не волнуйся, — Добромир натянул на себя Камырную кирасу, состоящую из плотно связанных меж собой каменных пластин, и, вложив меч в ножны, подал его Ингварру, как знак примирения и готовность предложить дружбу. Тут Ингварр вскочил с лавки, раскланялся, внезапно и спешно добавив, что ни капли не волновался, но просто витал в своих мыслях и все никак не мог спуститься, после чего выбежал из избы. Добромир не счел нужным даже окликнуть своего собрата, допустив лишь до себя мысль о возрастающей безумности оного. И ведь не без оснований было так полагать! Собравшись, Добромир быстро добрался до избы Акамира, где застал всех участников предстоящего похода. Обнявшись со всеми, Добромир пожал руку Акамиру и изъявил готовность двинуться в путь. Акамир обернулся к сыну, поцеловал того в лоб, и, потрепав по голове, пообещал вскоре воротиться. Затем он помолился о своем здравии и здравии своих собратьев перед выстроганными из дерева идолами, и они, наконец, двинулись в путь. Говорить о том, как группа вышла в лес, и как провожали её чуть ли не со слезами на глазах, мы не будем, но расскажем о собратьях Добромира.
Ратибор был самым старшим в отряде, но отнюдь не самым опытным. Седина уж давно прослеживалась меж его длинных черных волос, неряшливо свисающие до плеч, а обезображенное временем и одним единственным “сражением” лицо, вдоль которого пролегал заметный шрам, отпугивающий женщин похлеще, нежели Бука детей. Шрам, как уже было сказано, был получен им во время сражения со стаей волков, когда ему было немногим меньше шестнадцати. История проста: отец, недовольный разгильдяйством сына, взял его с собой на охоту, где их и окружила голодная стая. Отца сразу же загрызли, а Ратибору удалось прибить камнем двух зверей и уйти вниз по реке. Об этом долго говорили в селении, однако мать Ратибора называла подобные разговоры “пляской на костях мужа”, отчего Акимир запретил распространяться об этом.
Гладко выстриженная борода была единственным его достоинством, что он и сам не раз подчеркивал, причем делал это зачастую в присутствии женщин. Оно и понятно, ведь женщины никогда не зарились на него всю его сознательную жизнь, да и дело ведь не только в изуродованном лице, но и в гнусном характере. Любитель поспорить ни раз выводил из себя многих, однако проблема в сущности была не в предмете спора, а его, что ни на есть, существовании. Он любил спорить обо всем, даже если мысли его в этом деле были скудны. Многих также раздражала его неприкрытая словесным искусством лесть в сторону Акимира, причем лесть огульная, совершенно безумная, от которой и сам Акимир стремился укрыться. Сам Ратибор однажды обмолвился о том, что совершенно не стесняется себя, а свою лесть считает высшей степенью доверия к кому-либо, тем более к Акимиру, которого считает вторым отцом. Акимир с присущей ему скромностью утверждает, что он является отцом всем жителям селения, а за слова Ратибора приносит личные извинения.
Белослав был юношей плюгавым и человеком, вечно уязвленным кем-то или чем-то. Что ему не скажи, так жди глубокомысленной речи о том, как обидел его выражением неосторожным, хотя никто и не находил там обиды. В противоположность этому юноша был забавен: постоянно шутил, смеялся, улыбка на устах его присутствовала часто. За это его и любили в селении, но некоторые видели в его радости долю глупости и наивности, что, собственно, характерно для людей его возраста. Паренек был высок, смугл, на вид лет двадцати пяти от роду, средними каштановыми волосами, заплетенным в хвост, глазами черными-черными, а также редкой бороденкой, которую он все отращивал, лелея мечту о густой бороде.
О самом Акимире говорить много не придется. Бледный коренастый мужчина тридцати лет с густой рыжеватой бородой и короткими русыми волосами. Любой выход за пределы селения не проходил без его участия, а его показная удаль и бесстрашие водрузили его на место главного в селении. Одно время средь жителей ходила легенда о том, как Акимир голыми руками разорвал волколаку пасть, но сам он скромно открещивается от этого, называя это враками, а также извиняется за эту легенду. По словам Ратибора, Акимир собственными руками лишил жизни трех волколаков, но немногие доверяют его словам, но это не умоляет всех дел Акимира. Власть не развратила его, да и нынешнюю эпоху она мало кого развратит, а скорее лишь обременит.
Группа продвигалась чрез лесные тернии. Акамир возглавлял ход, могучими шагами протаптывая тропинку средь бездонных сугробов, под которыми спали пышные от снежного одеяния ели и тополя. Ратибор шел следом, держась как можно ближе к Акамиру. Белослав же, по причине юного ума, не имеющего должного контроля над эмоциями, то и дело пытался отойти от группы, однако Акамир неустанно одергивал его от этих попыток. Мальчишка неопытный, даже на охоту его не брали, отчего и горели сейчас глаза его. Уж больно засиделся он в селении, а сейчас, наконец, ощутил глоток свободы, который, при любой неосторожности, может и горло обжечь. Ингварр шел позади, погруженный в собственные думы и, казалось, ничто не может его отвлечь. Добромир замыкал их строй, следуя по тропе несколько расхлябано. Он то и дело запинался на ровном месте. А все от того, что взгляд его был намертво прикован к задумчивому Ингварру. Добромир вдруг ускорился и уже было хотел протянуть к Ингварру свою дрожащую от лютого мороза руку, но в последний момент одернул её, все же не решившись побеспокоить его внимание. С течением времени ход все замедлялся. Морозы крепчали, вой ветров невольно разбудил страх в сердцах доблестных воинов. Всякий треск находил отклик в душе каждого мужа, а далекий хруст снега заставлял их каменеть в ужасе, представляя внезапное нападение безжалостного волколака.