Сделай погромче

В одну секунду учительница физкультуры лесбиянка миссис Кроун в синем спортивном костюме обхватила Гретхен за талию, а пожилая школьная медсестра поспешила к Стейси Бенсен, и все девчонки, пораженные, застыли вокруг, раскрыв рты, и сильно бились их нежные чистые сердца. И вот, вот та часть, которую Гретхен в своих рассказах почти всегда опускала: несмотря на все драки, в которых она участвовала прежде, с грубыми торчащими девицами, когда жирная тушь исполосовывала их заостренные лица, на случайных подвальных вечеринках, или на задворках пустынных стоянок, пока их парни улюлюкали или хлопали, или смотрели испуганно; или с девочками из дорогих частных школ, мертвой хваткой вцепившись в их длинные, изящные шейки и носики, которые впоследствии нуждались в прикосновении дорогого пластического хирурга; или с той длинной, страшной девицей из волейбольной команды, свирепой, как мужик, у которой все руки были покрыты тоннами темных волос; несмотря на то, что она царапалась и материлась, и таскала за волосы, несмотря на то, что била и шипела, и кусалась, первый раз в своей жизни — самый первый раз — Гретхен чувствовала себя виноватой, и все-таки не понимала, почему. Но для меня теперь, когда я оборачиваюсь назад, это просто: как Гретхен не была виновата в том, что родилась толстой, так не было и вины Стейси Бенсен в том, что она родилась хорошенькой.
ШЕСТЬ
Американскую историю в жопу. США в жопу. Тринадцать колоний в жопу. Джорджа Вашингтона в жопу. Британцев в жопу. Красные мундиры в жопу. Мушкеты в жопу. Пушки в жопу. Бенджамина Франклина в жопу. Роанок в жопу. Джеймстаун в жопу. Квакеров, пилигримов и индейцев в жопу. Раннеамериканские торговые посты в жопу. Репрессивные акты в жопу. Бостонское чаепитие в жопу. Брата Флэнегана и его мерзкие родинки в жопу. Его мерзкие родинки могут также идти в жопу самостоятельно. Диафильмы брата Флэнегана в жопу. Его временные шкалы в жопу. Билли Лаури на первой парте, которому вечно надо задать пятнадцать миллионов гребаных вопросов, в жопу. Джима Галлахера, который сидит сзади и тыкает меня в спину ручкой, В ЖОПУ! Эти стены в жопу. Эти парты в жопу. Эти книги в жопу. Потолок тоже в жопу. Пидоров в жопу. Всю эту школу в жопу. Сверху донизу, всех в жопу. Учителей в жопу. Святых мать их братьев в жопу. Спортсменов и качков в жопу. Футболистов, бейсболистов, регбистов, борцов, бегунов в жопу. Пидоров из школьного совета, которые корчат из себя политиков, — в жопу, потому что в школьном совете и потому что пидоры, которые корчат из себя политиков. Богатеньких деток из предместий с их новыми тачками в жопу. Грязных драг-дилеров, которые осматривают меня с ног до головы, как проститутку, в жопу. Уличных хулиганов в жопу. Наркотов, обкурышей, торчков, мелких черных гангстеров, мелких гангстеров-латиносов, зануд, ботаников, дегенератов, психов, мудаков, пидоров, давалок, задротов, хронических онанистов, уродов — всех в жопу. Всю эту ебаную школу в жопу на хуй.
Я взглянул на свои наручные электронные часы, затем — на настенные. На обоих было 1:13. Американская история, шестой урок, класс брата Флэнегана, Католическая школа брата Раиса, город Чикаго, штат Иллинойс, США, континент Северная Америка, планета Земля. Еще два часа этой херни. Я вздохнул и вытащил из кармана кассету с коллекцией песен, отобранных для меня Гретхен.
(Я) Кролик / The Lemonheads
Дьявольский бордель / The Misfits
Сделай мне минет / GG Allin
Дорогой любовник / Social D
Рок влюбленного / The Clash
День за днем / The Violent Femmes
Внезапно я понял. Все эти песни были о сексе. Я взглянул на надпись на кассете, которая гласила: У меня лобковые вши. Я чуть было не расхохотался на весь класс, вовремя сделав вид, что закашлялся. Я еще раз посмотрел на наручные, затем на настенные часы. И вернулся к своему списку.
СЕМЬ
Как я уже сказал, я обо всем узнал после уроков. Я сидел на капоте на стоянке школы матери Макколи, где Гретхен парковала свое синее ведро и куда я приходил каждый день после уроков, чтобы она подбросила меня до дома, и слушал, наблюдая, как Ким и Гретхен разыгрывают в лицах всю эту историю со Стейси Бенсен: и как на них смотрели девчонки в коридоре, и как Гретхен восприняла толстый намек, и даже как она проорала «Отсоси-ка у меня, Барби!». Я просто слушал и кивал. Что бы ни случилось за день, мне всегда приходилось выслушивать все в мельчайших подробностях, прежде чем ехать домой. Вообще-то мне было насрать на Стейси Бенсен. У меня с ней не было никаких проблем. Я вообще не был панком. Я не искал приключений на свою задницу. Как я уже говорил, я слушал металл и тяжелый рок типа AC/DC, Mötley Crüe, Metallica, и все в таком роде в основном. В старших классах каждый день я носил одно и то же: синюю фланелевую рубашку поверх белой рубашки на пуговицах и черного галстука — носить который я был обязан, — черные брюки и черные туфли, износившиеся почти до серого. У меня были грязно-каштановые волосы, свисающие на глаза, как швабра, и еще очки в огромной коричневой оправе, которые я был вынужден носить из-за плохого зрения. А также у меня был особо тяжелый случай с угрями — на лице, на шее, даже на спине. Как я уже говорил, мне кажется, что я был тихоней. Во мне ничего не было от панка. Я всегда думал, что панки — кучка жалких притворюшек, я думал, что они блин уж чересчур стараются. Я что хочу сказать: я ведь вырос вместе с Гретхен и Ким — мы вместе были лузерами в средней школе в математической группе Блума, где Гретхен предводительствовала, — и только поэтому мы, видимо, все еще тусовались: мы, наверное, просто привыкли вместе быть лузерами.
— Мне даже записку домой послали, — похвасталась Гретхен, копаясь в школьной сумке. — И на три дня отстранили от занятий. Она перебрала все свои папки и ручки, нашла листок голубой бумаги и гордо подняла его над головой, как будто это была стипендия или что-нибудь в этом роде. Я лишь кивнул и отвернулся.
— Вы сейчас сразу к Гретхен? — спросил я.
— Мне на работу надо, — ответила Ким.
— А я не знаю. Что-то не хочется домой, — сказал я.
— Что за хуйня, Брайан, детка? — спросила Ким и ткнула пальцем мне в грудь. Я посмотрел на ее блестящие черные армейские ботинки, затем на Гретхен, на которой были темные очки и которая все еще размахивала в воздухе своей запиской, опустил голову и пробубнил:
— У меня серьезная проблема.
— Какая это у тебя серьезная проблема? — смеясь, спросила Гретхен.
— Да ничего.
— Что? Что еще?
— Ничего.
— Блин, просто скажи, — прошипела Ким. — Что блин у тебя за проблема?
— Мой отец. Это идиотизм. Он стал спать внизу, — пробубнил я и опустил голову.
— Ну и что блин это значит? — спросила Ким.
— Не знаю. Несколько дней назад, перед тем как ложиться спать, знаете, поздно было уже, я увидел, как он лежит на диване, и он меня увидел и сказал: «Все в порядке, Брайан, я какое-то время посплю здесь».
— Ну, и ты думаешь, они в конце концов разбегутся?
— Ну не знаю, думаю, да.
По ночам мой папа, который работал на заводе шоколадных батончиков «Тутси» и независимо ни от чего всегда пах как шоколадная конфета, стал спать внизу, где находилась моя комната. Мне очень нравился папа, он был тихоня, как я. Когда я был маленьким, да и теперь, он часто приходил домой с работы, и, держа руки за спиной, заставлял меня угадывать — в какой руке? — а затем высыпал несколько шоколадных батончиков мне на ладони. Мама говорила, что мои проблемы с угрями из-за этого. У папы тоже были угри. Меня это не волновало, потому что он вечно то напевал, то рассказывал пошлые анекдоты. Он приходил домой с целыми сумками шоколадных батончиков, и мы строили все эти гигантские сооружения — Эйфелеву башню, Сфинксов, и все из шоколадных батончиков — для ежегодного состязания отцов и сыновей на заводе «Тутси». Иногда он снимал очки и протирал их и пристально смотрел вдаль, как будто собирался сказать что-то важное, и ничего не говорил, прям как я. И теперь он спал внизу, один, одинокий, и из-за этого я чувствовал себя ужасно. Я не знал, что именно с ним происходит.