Материнский инстинкт (СИ)
Я посмотрела на часы и поняла, что проспала всего несколько часов. На стене висело зеркало (раньше я очень любила зеркала), но сейчас смотреть в него я боялась. Боялась увидеть там не свое привычное весьма симпатичное отражение, а кого-то мне совсем незнакомого. Я боялась увидеть жалкую, избитую женщину, уничтоженную и раздавленную, с потухшими навсегда глазами. Но, вдохнув полные легкие воздуха, как перед опасным прыжком, я всё-таки отважилась посмотреть себе в лицо. Правде в лицо.
От увиденного я чуть не разрыдалась — нос распух и увеличился, как минимум, в два раза. Оба глаза заплыли, кровь запеклась. Зубы, к счастью, целы, но губы оставляли желать лучшего. Щека свезена и глядя на весь тот кошмар, во что превратилось мое лицо, у меня оставалось одно желание – отмотать время назад и не допустить всего этого. Но это было невозможно, и за чью-то отвратительную похоть мне придется теперь расплачиваться всю жизнь. Осторожно ощупав больные места, я с облегчением вздохнула — переломов, по всей видимости, не было, а ушибы скоро пройдут.
Отойдя с тяжелым вздохом от зеркала, я открыла шкафчик в поисках хоть чего-нибудь, что поможет унять дикую боль, разрывающую мое тело изнутри. После долгих поисков единственным, что я нашла, была мазь от ушибов, валяющаяся там с позапрошлого лета, когда я по неосторожности упала и сильно повредила колено. Аннотация обещала, что синяки исчезнут после применения мази чуть ли не волшебным образом и в самые кратчайшие сроки. Хмыкнув, я положила мазь на стол и открыла холодильник, где нашла бутылку водки, непонятно как там оказавшуюся. Вскрыла, отпила совсем чуть-чуть прямо из горла – искать стопки не было ни сил, ни желания. Обжигающая жидкость потекла по телу, разгоняя кровь и даруя иллюзорный покой. Подумала и выпила ещё чуть больше. В итоге, очень скоро от бутылки осталась лишь половина.
Водка помогла на время забыться — она подарила странную эйфорию и высушила ненадолго слезы.
На столе я обнаружила забытую приятельницей пачку сигарет. Немного подумав, достала одну и закурила. Иногда я баловалась табаком в компании приятельниц, но никогда не злоупотребляла, но что мне было терять, когда жизнь и так рухнула? Должна ли я была беспокоиться о своем здоровье? Наверное, только зачем?
Села на стул и закурила. Руки перестали трястись – то ли алкоголь помог, то ли удалось самой немного успокоиться. Мысль о самоубийстве всплывала поверх всех остальных, манила меня, выпячивая перед мысленным взором все прелести забытья. Я всерьез обдумывала варианты отхода в иной мир, выпуская дым в потолок и заполняя душевную пустоту алкоголем.
Одна сигарета сменялась другой, и вот уже в пачке практически ничего не осталось. От дыма в комнате невозможно было дышать, но я будто впала в какое-то вегетативное состояние, ничего вокруг не замечая. Сидела, уставившись в одну точку, и ничего не понимала. Из меня как будто вышел весь дух, вся воля к жизни – в тот момент больше всего я походила на пустую оболочку, сдувшийся воздушный шар.
Я не знала, как мне жить дальше. Одно я понимала четко: так как раньше больше уже никогда не будет. Я не понимала, как смогу выйти на улицу. Казалось, уже весь город знает о том, что со мной произошло. Я выпила ещё водки. Желудок обожгло, но на душе стало немного легче.
Для себя тогда я приняла решение, что никому ничего не скажу. Ни подругам, ни коллегам знать об этом эпизоде в моей жизни совсем необязательно.
К моему счастью, к тому моменту в школе я закончила все дела досрочно (не зря же задерживалась) — итоговые оценки выставлены, до зимних каникул оставалась самая малость и можно было со спокойной совестью уйти на короткий больничный. Я планировала утром отправить директору смс, сославшись на тяжелейшую ангину, жутко заразную, которая буквально угрожала моей жизни и жизни всех окружающих.
До серого и безрадостного декабрьского рассвета оставалась пара часов, сто грамм водки и одна сигарета.
Глава 3
Пустые дни сменялись бессонными ночами. Стоило хоть ненадолго заснуть, как все кошмары выстраивались в ряд, прыгали вокруг, смеялись надо мной, издевались. За три недели, проведенные в закрытой квартире, наедине со своей болью, так и не решила, как дальше быть. Путалась в своих желаниях. Сначала хотелось умереть, и я даже попыталась воплотить безумную идею в жизнь — свесилась с балкона, но так и не решилась оторвать от пола ноги и взмахнуть на прощание своей унылой и разрушенной жизни руками-крыльями. Сотни раз прокручивала в голове этот последний полет, но так и не взлетела. Потом хотела все бросить и уехать, куда глаза глядят. Просто оставить школу, запереть квартиру и, прихватив нехитрые сбережения, уехать в путешествие. Может быть, в Индию или Таиланд, где яркое солнце раскаляло горизонт, а горячий ветер высушивал кожу и мысли. Даже сложила вещи, смахнула пыль с загранпаспорта, но и на это сил в себе не нашла. Просто сидела, уставившись в одну точку. Почти ничего не ела, много пила и курила — плохие привычки быстро становятся частью жизни как будто всегда частью тебя и являлись.
Однажды, за неделю до выхода на работу, когда все новогодние праздники закончились, и город впал в анабиоз похмелья, я осторожно вышла из дома — решила прогуляться не только до соседнего сигаретного киоска, но на более дальнее расстояние. Мне по-прежнему никого не хотелось видеть, да и саму себя с трудом выносила, о каком общении с внешним миром могла идти речь? Но впервые за долгое время захотелось кушать, а мой холодильник был звеняще пуст, как будто это шкаф, а не устройство для хранения продуктов. Стоял прекрасный день — один из тех немногих за всю зиму, когда город становится похож на иллюстрацию рождественской сказки. Я любила зиму, мне всегда в морозные дни легче дышалось. Я шла по улице к ближайшему магазину, стараясь ни о чем не думать, а просто наслаждаться окружающей меня пасторалью. Навстречу шли редкие прохожие, но я старалась на них не смотреть, не вглядываться в их лица и особенно опасалась смотреть на мужчин — в каждом встречном боялась увидеть того, кто уже однажды так некстати встретился на пути. Не знала, как бы реагировала, встретив его. Кинулась бы с кулаками? Расцарапала лицо? Заорав, убежала в ужасе? Хлопнулась в обморок? Не знаю — у меня не было ответа на этот вопрос. Предпочла просто идти, как будто это и не я вовсе, а только лишь моя оболочка.
В тот день, дойдя, наконец, до магазина, долго не решалась войти — просто стояла и держалась за ручку двери, пока какая-то активная старушка, уставшая, по всей видимости, ждать, пока я на что-то решусь, не оттолкнула меня в сторону.
В магазине вяло бродила между рядами, то снимая с полки какой-то товар, но снова возвращая его на место. Наверное, со стороны смотрелась странно и подозрительно, потому что в один момент ощутила пристальный взгляд на себе — охранник, крупный парень лет тридцати, сощурившись, следил за каждым моим движением. Я посмотрела на себя его глазами — худенькая девушка со следами побоев на бледном лице (как бы я не пыталась замазать тональным кремом синяки, внимательный человек увидел бы желто-зеленые пятна и царапины) топчется возле прилавков. На его месте любой бы начал меня в чем-то подозревать. Постаралась выдавить из себя улыбку и дальше начала создавать видимость, что я не искалеченный изнутри человек, сломанный и чуть живой, а нормальная. Набрала продуктов и через некоторое время, оплатив покупки, вышла на улицу. Морозный воздух пьянил и кружил голову. Я остановилась на середине пути, недалеко от магазина, поставила на землю сумку и посмотрела в небо — синее, бесконечное, с легким вкраплением клочковатых облаков. Вдыхала январский воздух, пытаясь заполнить себя им, наполниться им под завязку. И пусть не чувствовала себя живой, пусть жизнь моя разрушена до основания, но я зачем-то нахожусь ещё на этой земле. Значит, это кому-то, может быть, нужно?
* * *Родная школа встретила привычным шумом, суетой, за которыми уже успела соскучиться. Знала, что стоит только переступить порог, как на меня обрушился шквал детских голосов, будто энергетический шторм в любую минуту грозил подхватить любого, кто встанет у него на пути.