Лиса в курятнике
— Не понимаю, о чем вы, — сухо произнес он. — Мне показалось, я слышу крик о помощи…
Кричали девицы, как правило, душевно, а уж помощь встречали с великой благодарностью. В отличие от некоторых. Как правило, Михасик отделывался парой затрещин, которые после щедро вознаграждались. И потому нехитрой работенки этой он не чурался.
До сегодняшнего дня.
Чем это она его?
Руки чистые… амулет какой? Или сама… да, по профилю магичка, хотя и недоучившаяся. Но с магичками Михасику случалось дело иметь, да и амулетики у него имелись, целая связка.
— Показалось. — Девица отступила от тела.
— В таком случае… вы не будете возражать, если я вас провожу?
— Куда?
— Туда, куда вы направляетесь… коридоры дворца небезопасны…
— Ах, бросьте… — отмахнулась девица. — Могли бы и поинтересней что придумать… а то, право слово, рыночные уловки сюда тащить. И не смотрите… там, правда, двоих-троих нанимают, чтобы уж точно впечатление произвести. А вам денег не хватило?
И голову этак набок склонила.
Смотрит с насмешечкой.
И от насмешечки этой зубы сводит куда сильнее, чем ото всех оскорблений, которые ныне младшенький Боровецкий вылил. С убогого что взять, а девица…
— Мне кажется, у вас нервы разыгрались. Или фантазия.
— У меня? — Она приподняла бровку. — А давайте и вправду охрану вызовем… я заявленьице подам… о нападении и попытке изнасилования.
Вот заявления были ни к чему.
От заявления Михасику отбрехаться будет куда как непросто, тем паче что врагов у него во дворце хватает, в том числе и в охране… особенно в охране… кого-то он там то ли соблазнил, то ли не соблазнил, то ли в жены взять отказался. В общем, затаили на него…
И отыграются.
— Зачем заявление?
— Затем, — девица ладошки о юбку вытерла, — что сегодня он меня подкараулил, а завтра еще кого… и как знать, оставшись безнаказанным, не учинит ли настоящее насилие?
— Не учинит.
— Уверены?
— Всецело, — сквозь зубы процедил Стрежницкий и, бросивши взгляд на Михасика, который явно в себя пришел, но лежал смирнехонько, что доказывало — толика мозгов в лихой этой голове имелась все же, признался: — Вы правы. С моей стороны было… не слишком порядочно использовать… подобные методы.
Извиняться он не умел.
Не сложилось как-то. А девица ишь, стоит, смотрит темными глазищами. И прямо-таки душит взглядом.
— Однако меня оправдывает лишь… врожденная робость.
— Опять лжете, — с обидой произнесла она.
Менталист, что ли?
Нет, в деле указали бы… или… не всегда о подобных способностях заявлять спешат.
— У вас взгляд в сторону идет, — подсказала девица. — И за нос себя трогать начинаете… люди, которые лгут, часто так делают…
— Да?
Стрежницкий спрятал руки за спину и заставил себя смотреть на Михасиковы ботинки. А ведь после сегодняшнего провала надо будет отсылать. Хотя и жаль, пусть шельмец, повеса и на девок его изрядно золота уходит, но… он всю войну рядышком был.
И жизнь спасал не раз.
И…
Хрен ей, рыжей, а не Михасик. Эта нынешняя сегодня есть в разработке, а завтра и забудут, как ее зовут. Михасик же… пусть в Сегенях отсидится месяцок-другой, матушку опять же проведает, заодно и управляющего погоняет, чтоб не забывался.
— Вы мне приглянулись. — Стрежницкий решил говорить кратко, небось тогда на обмане его поймать будет сложнее. — Решил познакомиться. Но… меня здесь не слишком любят.
— Почему?
— Репутация…
Как ни странно, девица кивнула и сказала:
— А я ведь и чем сильнее приложить могла.
Михасик протяжно застонал, она же отступила подальше и с упреком произнесла:
— Вот не надо, оно совершенно безболезненное, и, к слову, приданого за мной не дадут.
Это Стрежницкий знал.
— И лет мне почти двадцать пять. И характер отвратительный. А еще на иждивении две сестры…
Сестры, к слову, значились на содержании у некой Пульхиной, почтенной вдовы.
— …Тоже бесприданницы.
— Тогда вам тем более пригодится состоятельный супруг.
— Супруг? — А вот теперь ее удалось удивить. И это, пожалуй, можно было счесть победой.
— В содержанки вы не пойдете… и не подойдете.
— Почему?
— Староваты. И характер поганый.
Сама ведь призналась, а еще на всякий случай Стрежницкий решил говорить только правду. Ну, насколько это в принципе было возможно.
Он ждал, что девица обидится, а она лишь кивнула:
— Ваша правда… стало быть, для жены это недостатком не является?
— Жену берут для порядка. А содержанка — для удовольствия.
— Верно, а какое удовольствие, если характер поганый…
— Ваша правда.
Шла она широким шагом, не пытаясь казаться слабой и беспомощной, напротив, старалась держаться будто в стороне, и Стрежницкий подозревал, что, будь на то ее воля, девица вовсе предпочла бы избавиться от его компании.
— Все равно не понимаю. — Она остановилась, повернулась и, заложив руки за спину, окинула Стрежницкого придирчивым взглядом. — Вы ведь вполне способны подыскать себе кого-нибудь… помоложе. И с характером получше… зачем тогда?
Затем, что имелось задание, но девице — это Стрежницкий знал вполне определенно — знать о том не стоило.
— Говорю же, мне с вами интересно.
Чистая правда, между прочим.
— Понятно…
Что именно ей было понятно, Стрежницкий не понял. А девица почесала пальчиком кончик курносого носа и спросила:
— Звать-то вас как… жених?
— Богдан… Стрежницкий. — Имелось искушение назваться другим именем, все ж во дворце Стрежницкий имел репутацию вполне определенного толка. А с этой рыжей вряд ли выйдет сослаться на злые языки и всеобщее непонимание прекрасной души, но мысль эту Стрежницкий отбросил. Поймает на вранье, тогда контакт точно будет потерян.
— Стрежницкий… где-то я о вас слышала. — Она слегка нахмурилась и тут же радостно улыбнулась: — Точно! Это вас в прошлом году граф Кунеев у супруги застал, после чего грозился матерно вас достоинства мужского лишить…
— Гм…
— И дуэль еще была! Помню, много шума наделала… вы на шпагу повязали платочек, супругой Кунеева подаренный… а его ранили…
— Надо было думать, куда лезешь… — Что-то издевательское почудилось в этаком пересказе даже не подвига, а…
Кунеев сам виноват. Слишком уж разошелся, вовсе потерял страх, почти открыто приторговывая если не секретами — кто ему что серьезное доверит? — то информацией личного свойства. Вот и вывели из игры…
— Это да… это всем надо, — ответила девица. — А еще, помнится, вы увезли баронессу Фитхольц от супруга… правда, после вернули.
И скандал получился знатным.
После него царь батюшка изволил сильно гневаться и на два месяца отлучил Стрежницкого от двора, а Фитхольц вынужден был вернуться на родину.
— Еще…
— Признаю, виноват. — Стрежницкий наклонил голову.
— В чем?
— Во всем.
— Вот так сразу?
— А есть ли смысл тянуть. — Он издал тяжкий вздох. — У меня тоже… характер…
— Поганый? — подсказала девица, откровенно насмехаясь.
— Увы…
— И потому, полагаете, мы друг другу подойдем?
— Надеюсь на это.
ГЛАВА 16
…И следует помнить, что испытания конкурсные порой начинаются задолго до самого конкурса. Иначе не объяснить, отчего выходит так, что пред одними красавицами ворота открываются с почтением немалым, вероятно, к чинам родительским, но все же, а другим приходится искать пути обходные, что несколько презатруднительно, ежели при вас маломальский багаж имеется.
Конечно, испытания закаляют.
И сила духа растет, однако сомнительно, чтобы одной ее хватило для победы в конкурсе…
В покоях императрицы-матушки горели огни.
Ярко горели.
Пылало пламя в камине. Дрожали искры свечей. И множились в зеркалах. Переливались всеми оттенками зелени драгоценные малахиты, тускло поблескивали медовые плашки янтаря. И кроваво-красные рубины казались живыми.