Последняя жизнь (СИ)

Джон пожимает плечами:
- Ну, наш политрук говорит, у империи все под контролем. А во внешних мирах просто возмущение народа достигло критической массы. Нищета, голод, безработица, коррумпированные правительства, беспредел чиновников… Естественные процессы. Не строй теорию заговора на пустом месте, - отец лишь с сомнением качает головой, вновь погружаясь в утреннюю газету.
Матушка подкладывает Джону домашнего варенья, Гарри тайком скармливает кошке свою овсянку. Завтрак заканчивается, когда отец собирается на службу в полицейское управление. Из-за делегации сфинксов им отменили все выходные, и отец практически днюет и ночует на работе.
- На бал сегодня не поедет, - сокрушается матушка, - а мне одной неприлично вывозить Гарри в свет. Хорошо, что ты приехал. Старший брат - это уже допустимо.
- Ну, мама, - обижено тянет Гарри, - я уже не маленькая…
- Не спорь с матерью, - вступает в разговор отец, - или с братом, или сиди дома.
- Да ладно, - заступается за сестру Джон, - я и сам собирался на бал, посмотреть на этих загадочных сфинксов. Заодно и матушке с Гарри компанию составлю.
- Вот и чудно, - подводит итог под разговором отец, - я ушел.
Джон заходит в свою детскую комнату с намерением отоспаться. У них в академии подъем в семь утра, а отбой в десять вечера. Но никто в такую рань не ложится. Как правило, курсанты устраивают карточные игры или смотрят порно по переносным визорам. Джон предпочитает покер, Билл порно, поэтому их комната часов до двух ночи пустует, из-за чего порой случаются неприятности с воспитателями. Но поскольку оба из состоятельных семей, всегда есть возможность откупиться и договориться. Везде можно устроиться с комфортом, если подойти к делу с умом, но конечно пять часов сна для молодого растущего организма катастрофически мало. Джон скидывает мундир, сбрасывает форменные ботинки и с наслаждением растягивается на кровати. Как странно, в детстве она казалась просто необъятной, а сейчас очень даже средних размеров. Вот у крошки Мими кровать размерами напоминает космодром. От воспоминаний о прелестях Мими у Джона в паху разливается жар, вот что значит длительное воздержание, и он даже собирается немного поработать рукой, чтобы сбросить напряжение, когда в дверь кто-то скребется, а потом тихий шепот из коридора зовет:
- Джоооон, можно к тебе?
Джон тяжело вздыхает, понимая, что разрядка откладывается:
- Входи, Гарри.
Сестра впархивает в комнату в чем-то золотистом.
- Оцени мое платье. Мне нужно твое мнение как мужчины, - просит она и начинает вертеться и кружиться, раскинув руки в стороны. – У меня есть еще два варианта, а сама я не могу никак выбрать.
Джон честно смотрит на это произведение портновского искусства, в котором ни черта не понимает и улыбается – сестра, несмотря на свои пятнадцать лет, по-прежнему остается маленькой избалованной девчонкой.
- Ну как тебе? – интересуется Гарри.
- Пойдет, - резюмирует Джон.
Гарри еще раз кружится на носочках и выплывает из комнаты, обещая вскорости вернуться. В ожидании сестры, Джон оглядывается, отмечая стоящие на окне в вазе любимые маргаритки (это мама) и заботливо развешанные на стене в дорогих вычурных рамках грамоты из школы и академии (это Гарри, есть чем похвастаться перед подружками). Следующее демонстрируемое сестрой платье голубого цвета, с большим количеством кружев и разных бантиков. Джон по-прежнему ничего в этом не понимает, но с умным видом кивает и показывает большой палец.
- Хорошо? Да? – Гарри строго смотрит на брата.
- Нормально.
Гарри сердито вылетает из спальни брата и возвращается в чем-то совсем уж воздушном, напоминая облако.
- Если скажешь «годится», я тебя придушу, - предупреждает она, - отыщи в своем словарном запасе что-нибудь поинтереснее, солдафон. Мне важно твое мнение!
- Господи, Гарри, но я ровным счетом ничего в этом не понимаю, - мямлит Джон, - лучше спроси маму, - но сестра наседает, сердито размахивая крепкими кулачками перед носом, и Джон просто сбегает из комнаты, как есть, в одних носках, брюках и нижней рубашке, в надежде укрыться от гнева Гарри.
Убежище он находит в парке, устраиваясь в гамаке, подвешенном между вишневыми деревьями. Солвейг начинает припекать, оживляются птицы и какие-то насекомые, но Джон не слышит их назойливого внимания, почти мгновенно засыпая. Сон его крепок и глубок, как бывает только в ранней и беззаботной юности, расцвечен яркими пророческими снами, в которых плохое обязательно перемежается с большим и безграничным счастьем.
- Просыпайся, соня, - сестра сердито толкает его, грубо вырывая из цепких пут сна, - пора собираться уже. Матушка тебя обыскалась.
Джон сонно улыбается и причмокивает, щуря глаза – Солвейг садится, на землю опускается тихий летний вечер и даже птицы как будто поют свою вечную песню шепотом. Какое разочарование – а ведь столько планов было на этот день. Джон собирался навестить школьных друзей, кое-что купить для себя и обязательно гостинцев для однокурсников, которым не повезло остаться на выходные в академии, заглянуть в императорскую библиотеку по одному важному вопросу, ну и заказать цветы для Сары. Что ж, остается надеяться, что в императорской оранжерее по-прежнему растут неплохие орхидеи, а остальные дела придется в спешном порядке провернуть в воскресенье. Джон вздыхает, спрыгивая на землю, и обнимает обиженную сестру.
- Ну что, какое платье ты выбрала? Номер один, два или три? – интересуется он, улыбаясь.
- Номер один, - сдается Гарри, улыбаясь в ответ, - мама выбрала.
- Отличный выбор, - одобряет Джон, - у мамы превосходный вкус.
- Подлиза!
В своей комнате Джон обнаруживает почищенный и отглаженный мундир, новые форменные брюки и блестящие, словно рояль, ботинки. Матушкина забота приятна. Джон принимает ванну, с удовольствием погружаясь в почти забытые детские ощущения, запах ромашкового отвара в воде и горечь душицы на губах. А после приятно завернуться в огромное пушистое полотенце и просто полежать на кровати, никуда не подрываясь и ни о чем не думая. Но матушка торопит, и минуты блаженного безделья заканчиваются. Джон быстро одевается и спускается вниз, где Гарри носится от одного зеркала к другому, пытаясь разглядеть себя то в профиль, то анфас, и Джону становится смешно, как в этой жизни кое-что совсем не меняется. Девчонки есть девчонки.
Они едут на бал в парадный императорский дворец в отцовском автомобиле, огромном, претенциозном и совершенно неповоротливом. Дань традициям, хотя кары, безусловно, функциональнее. Джон любит скорость, простор и свежий воздух, и эта медленная черепашья езда с дорожной пылью и урчанием мотора раздражает. Чтобы отвлечься, он интересуется у матушки:
- Что это за сфинксы такие? Кто-нибудь их видел?
- А как же, - она прекращает оправлять на платье оборки, - сын тетушки Филлипс. Мальчик служит в дипломатическом корпусе младшим офицером. Он присутствовал на подписании каких-то договоров и рассказывал, что внешне они ничем неотличимы от нас. Вроде бы обычные люди, даже хвостов нет. Но они едят человечину…
Джон хмурится, вспоминая курс ксенологии:
- Что за глупость, мама. Не едят они людей, это сплетни. Рацион у них, как у кошачьих…
Гарри хихикает:
- Молоко, сметана и… рыбы!
- Дура, - бурчит Джон.
- Нет, Джонни, правда, они едят человеческое мясо. Они лишь на половину люди, а на вторую половину львы… И очень не любят, когда к ним пристают с глупыми вопросами… - матушка прикрывает веером рот. – Ужасно боюсь столкнуться с ними на балу. Но твой отец заверил, что безопасность будет поставлена на высшем уровне.
- Мама, это предрассудки, - сердится Джон, - стал бы император заключать договора с каннибалами…
- А как же тогда императрица? – вклинивается Гарри. – Она разве не из племени каннибалов?
- Прикуси свой язык, - возмущается матушка и бьет Гарри веером по губам. – Не смей клеветать на императрицу.