Парижский оборотень
— Дядя, — простонал Бертран.
— Да, с чудовищем, — продолжал Эмар. Теперь он по-настоящему разозлился и заговорил громким хриплым шепотом. — Со зверем, способным убить проститутку, например, Нормандскую Красотку. Это же твоих рук дело, я не ошибся? Признавайся! Это ты их всех убил!
Бертран еще ниже опустил подбородок и затрясся мелкой дрожью.
— Животное, — стараясь не шуметь, негодовал Эмар. — Ты… ты loup-garou! [118]
Бертран сунул меж зубов костяшки пальцев, борясь с диким желанием закричать, и из его груди раздался только всхлип. Толпа, галдящая вокруг восемнадцати гробов юных дев, этих только что обнаруженных жертв монахов, не обратила никакого внимания на двоих, сидевших в стороне. Офицеры, привыкшие к слабой дисциплине в Национальной гвардии, тоже не взглянули на Бертрана.
А того била неудержимая дрожь.
— Не надо так! — плакал он. — Разве мне недостаточно просто знать, что я оборотень? Для чего меня в этом еще и упрекать?
Эмар почувствовал жалость. Он был чересчур жесток. Это не вина мальчика, а его беда.
— Прости, Бертран. Я долгие годы пытался скрывать все от тебя. Старался помочь. Даже твоей матери не говорил, что с тобой творится. Иногда это было действительно тяжким бременем.
— Мама так и не узнала?
— Полагаю, нет.
— Как она?
— Наверное, хорошо, — неуверенно сказал Эмар.
— Что-то не так? — спросил Бертран, почуяв неладное.
— Все в порядке. Сам понимаешь, писем сейчас мало доходит.
— Говорите, я должен знать.
«Разве я обязан утаивать позор его матери? Это такой пустяк в сравнении с остальным», — подумал Эмар и, переведя дыхание, ответил:
— В деревне заметили беременность твоей мамы и разразился скандал, а мать Жака распустила язык и осмелилась обвинить меня в распутных отношениях с Жозефиной, что, конечно, было ложью, то есть не совсем истиной, но… — Он замолчал, погрузившись в воспоминания.
— Продолжайте.
— Ну, за Франсуазой дело не стало. Она однажды видела, как младший Гиймен крадется по дому, поэтому взяла разоблачение в свои руки и обвинила его. Твоя мать все подтвердила, но сам Гиймен на первых порах отпирался. Хотя после того, как в один прекрасный день они вместе сбежали из дома, история начала выглядеть правдоподобно.
— Куда сбежали?
— Никто не знает. — Эмар покачал головой и вздохнул.
Бертран тоже покачал головой.
— Еще и это, — проговорил он.
Эмару подумалось, что жизнь преподнесла парню очередную горькую пилюлю, и печально кивнул. Затем его вдруг осенило:
— Что? И это тоже ты? Господи!
— Да, — сказал Бертран, поднял голову и посмотрел дяде в глаза. — Это тоже. Но все позади. Теперь все кончено. И слава Богу.
— В каком смысле, все позади?
— Все завершилось. Я излечен, — без обиняков заявил Бертран.
«Он пытается уйти от разговора? — спросил себя Эмар. — Или вправду вылечился?»
— Как же ты излечился?
— Не знаю. Но вылечился. Это девушка. Я влюбился. Она исцелила меня. Она оберегает меня от… — Он оборвал фразу.
Неужели это не обман? Нет, невозможно. Но тут Эмар вспомнил, как внезапно прервалась цепь преступлений. Значит, таково объяснение? Любовь? Чудо Любви? Любовь к хорошей женщине.
— Кто она?
— Ее зовут… Нет, не скажу. Вы сами ее увидите, потому что она сейчас придет сюда. Я освобождаюсь в пять. Я вас не познакомлю. Но вы сможете посмотреть на нее издали. Она богата, очень красива и так добра. Ах, вы не представляете, насколько она хороша. Нет, не представляете.
— Конечно, — сказал Эмар и улыбнулся. Исцелен любовью. Надо же, Бертран влюблен по уши. Какая ирония судьбы! Галье не сомневался, что их роман чист и сладок до приторности.
Ему на ум сразу пришли старые сказки из собрания братьев Гримм: некоторые были про оборотней — он ими заинтересовался, пока изучал предмет. У таких сказок имелось бессчетное множество вариаций: принц превращался то в уродливую ящерицу, то в лягушку, то в какое-нибудь другое отвратительное или опасное животное и требовал любви от девственницы, чтобы вновь обрести человеческий облик. Естественно, никто не хотел выходить замуж за лягушку. Но в конце концов находилась чистая и невинная девушка, которая из жалости соглашалась на брак и брала лягушку в постель, после чего принц превращался в человека. И потом эти двое, безусловно, жили долго и счастливо.
Неужели и этот кошмар завершится жемчужным рассветом, пронизанным ароматом роз? И Бертран будет жить долго и счастливо? Была ли крупица правды в тех старых сказках? Не в этом ли путь к излечению?
Красавица и чудовище. Да. У старинных историй есть своя мудрость.
— А вот и она, там, на улице, — радостно прошептал Бертран. — Идите, дядюшка, посмотрите на нее издали. Вы такой красавицы еще не встречали.
Бертран выбежал наружу и встретил Софи поцелуем. Они прильнули друг другу, словно не виделись по меньшей мере год.
Эмар глядел на них из церковного портала. И не преминул заметить молодого офицера, расплатившегося с извозчиком и со склоненной головой отошедшего в сторону, как будто все прочее его не касалось. Галье не усомнился, что это был брат красавицы. А она и впрямь прехорошенькая. В лице что-то знакомое… Где же он ее видел?
Эмар стоял и смотрел, как Бертран и его возлюбленная уходят, взявшись за руки. «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, — процитировал Галье, — и перекуют они мечи свои на орала [119]. Настоящие телячьи нежности». Он погрузился в размышления и цинично спросил себя, насколько их любви хватит. Вдруг ему подумалось: «Почему бы не поговорить с тем офицером? Может, хотя бы пойму, зря ли я отпустил Бертрана после столь долгих поисков».
Молодой человек все еще стоял на тротуаре, словно ждал другой фиакр и держал наготове плату очередному извозчику. Эмар подошел к нему со словами:
— Извините, пожалуйста, можно ли задать вам один вопрос?
Капитан Барраль де Монфор мигом превратился из отвергнутого любовника в шпиона.
— Конечно, — сказал он, — но получите ли вы на него ответ, это дело иное.
— Entendu [120], — произнес Эмар. — Вы знакомы с той юной дамой?
— Возможно.
— А с тем юношей?
— Нет.
— Премного благодарен вам за любезность, — сказал Эмар. — Надеюсь, что не слишком вам помешал.
— Pas de quoi [121], — отозвался Барраль. Но не успел Эмар отойти, как капитан передумал. — A mon tourmaintenant [122]. А вам та девушка знакома?
— Нет.
— А молодой человек?
— Возможно.
Эмар улыбнулся. Капитан тоже улыбнулся.
— Полагаю, если мы сложим известные нам сведения воедино, из этого кое-что выйдет, — сказал Эмар. — Пойдемте, устроимся где-нибудь поудобнее.
Они зашли в ближайшее кафе, сели за столик и сделали заказ. Но разговор не клеился, так как каждый пытался разузнать больше, чем сообщал сам. Барраль не горел желанием делиться печальной историей своей любви, Эмар не хотел рассказывать о Бертране. Он лишь смутно намекнул на некую постыдную тайну, но умолчал о преступлениях.
— Вижу, вы не особенно высокого мнения о племяннике, — вдруг заметил Барраль. — И я вас отлично понимаю. Позвольте изложить вам некоторые сделанные мной наблюдения. С тех пор, как она стала встречаться с вашим знакомцем, на ее щеках появился необычный румянец. Это лишь украсило ее, но одновременно потрясло и испугало меня. И не только ее щеки лихорадочно раскраснелись, глаза также зажглись странным, неспокойным сиянием. Поначалу мне подумалось, что это симптомы зарождающейся болезни. Но нет, она была здорова, как никогда. Только потом я начал понимать причину. Ее околдовали. А как еще объяснить любовь самого веселого и счастливого создания на свете, изнеженной красавицы, выросшей в богатом доме, к мрачному юнцу без гроша в кармане?