Скажи «да», Саманта

— Вы собираетесь фотографировать наш базар?
— О нет, это значило бы попусту тратить пленку, — возразил он. — Но я хотел бы сфотографировать вас.
— Меня? — Я с удивлением уставилась на него.
В этот момент мы приблизились к дверям замка, и я остановилась, не зная, как быть — войти ли так как дверь была открыта, и поставить кекс на стол, или позвонить в колокольчик.
Джайлз принял решение за меня.
— Пойдемте, — сказал он, — отдадим кекс кому-нибудь из лакеев, а потом я попрошу вас сделать кое-что для меня.
Я была слишком удивлена, чтобы возражать, и пошла следом за ним по коридору, ведущему в главный холл.
Он теперь выглядел совсем не так, как во времена дедушки, хотя сохранились и витражи на окнах, и мраморный пол в белую и черную клетку.
У входной двери стояли два лакея в блестящих ливреях с серебряными пуговицами и в полосатых жилетах. Джайлз подозвал одного из них:
— Миледи желает, чтобы этот кекс был подан к чаю.
— Очень хорошо, сэр, — почтительно ответил лакей.
Он взял у меня кекс, после чего Джайлз сказал мне:
— Пойдемте сюда.
С этими словами он открыл дверь, ведущую в гостиную, и я в который раз подивилась тому, что в убранстве помещений леди Баттерворт предпочитает такие пестрые, дисгармоничные цвета и комната походит на калейдоскоп, который обычно покупают на дешевых базарах за несколько пенни.
Джайлз прошел на середину комнаты и встал там.
— А теперь, — сказал он, — снимите с головы этот причудливый предмет туалета. Я хочу разглядеть вас получше.
— Вы имеете в виду мою шляпку? — с изумлением поинтересовалась я.
— Да, если вы так называете это нелепое сооружение.
Я была слишком удивлена и унижена для того, чтобы возражать. Я просто сделала так, как он велел: сняла шляпку и стояла, освещенная солнцем, проникавшим в гостиную через продолговатые окна, выходившие на террасу.
— Невероятно! — воскликнул он.
— Я сама ее отделала, — извиняющимся тоном сказала я, — но теперь понимаю, что не слишком удачно.
— Я не имею в виду вашу шляпку, — резко возразил он. — Я говорю о ваших волосах.
— О волосах? — Я смотрела на него широко открытыми глазами.
— Да, и о ваших ресницах. Посмотрите вниз!
Я пришла к выводу, что он сумасшедший. Ни один нормальный человек не стал бы так себя вести.
Он повергал меня в изумление, и я отвела от него взгляд. Сначала я посмотрела на ковер, затем обвела глазами комнату, подумывая о том, чтобы сбежать от него через одно из раскрытых окон.
— Невероятно! — снова вскричал он. — Совершенно невероятно! А теперь скажите мне, кто вы такая?
— Меня зовут Саманта Клайд, — ответила я. — Мой отец — священник здешней церкви.
— Вы точно сошли со страниц книг Джейн Остин, — заявил он. — Впрочем, вы слишком обворожительны для того, чтобы быть одной из ее героинь.
Я снова взглянула на него, на этот раз в полном убеждении, что у него не все дома.
— Вы должны знать о том, что вы обворожительны, Саманта! — спустя минуту добавил он.
— Никто никогда не говорил мне такого… прежде… — пробормотала я.
— Разве у вас в Литл-Пулбруке нет мужчин?
— Не так уж много, — ответила я. — Большинство молодых людей погибли на войне, так что у нас в деревне преобладают старики.
— Что ж, этим все объясняется. Позвольте мне кое-что сказать вам, Саманта. Ваше лицо — это ваше богатство.
Я рассмеялась:
— В Литл-Пулбруке нет богачей, если не считать обитателей замка.
— Я не имею в виду эту забытую Богом дыру, — ответил он. — Я увезу вас в Лондон. Я собираюсь фотографировать вас, Саманта. Я намерен сделать вас знаменитой. Ваше лицо станет самым узнаваемым и легендарным лицом в Англии.
— Очень мило с вашей стороны, если вы так думаете, — ответила я. — Но теперь мне, пожалуй, пора вернуться на наш базар. Не то они не поймут, куда я подевалась.
— К черту базар! — воскликнул он. — Вы останетесь здесь, потому что я хочу сделать несколько ваших снимков. Я хочу убедиться, что вы хорошо получаетесь в черно-белом варианте, с рыжими волосами всегда проблемы. А теперь не двигайтесь. Обещайте, что вы останетесь здесь, пока я не вернусь.
— Я… я не знаю! — пробормотала я. — Не уверена, что я… могу.
— Вы сделаете, как я сказал, — резко возразил он. — Я вернусь через минуту!
С этими словами он быстро пересек гостиную и скрылся за дверью. Я стояла, глядя ему вслед.
— Он не в своем уме! — вслух произнесла я, но в то же время была несколько взбудоражена его словами о том, что я обворожительна.
Я знала, что некоторые считали меня миленькой, а мама часто говорила мне:
— Ты становишься очень хорошенькой, Саманта. Как бы мне хотелось, чтобы мы с папой могли дать бал в твою честь, и ты могла бы надеть платье, такое же, какое было на мне, когда я впервые появилась в свете! — Она вздохнула и мечтательно продолжала: — Оно было из белого атласа, отделано тюлем и украшено розовыми бутонами. Мне тогда казалось, что во всем мире нет прелестнее платья.
Но денег у нас хватало лишь на то, чтобы покупать мне одно или два самых обычных платья в год, а также зимнее пальто. О бальных туалетах не могло быть и речи, а уж о бале я и мечтать не могла.
А вот теперь этот странный человек говорит, что я обворожительна.
Я и вправду не двинулась с места с той минуты, как он покинул гостиную. Но потом мне стало любопытно взглянуть на себя, и я подошла к высокому зеркалу в золоченой раме, которое находилось в простенке между окнами.
Посмотрев на себя, я еще раз убедилась, что волосы у меня действительно необычного цвета. Кроме того, у меня не было модной стрижки. Хотя я подрезала волосы по бокам, но на затылке у меня все еще оставался пучок, который я так и не решилась остричь. Волосы у меня вились от природы, и несколько завитков, выбившихся из-под шляпки, курчавились у щек, напоминая крошечные язычки пламени.
Разглядывая себя в зеркале, я подумала, что выгляжу вовсе не такой юной и неопытной, какой себя ощущаю. Быть может, моя внешность с годами менялась, и теперь стала больше соответствовать экзотическому имени. Мама рассказывала, что когда она ожидала меня, ей ужасно хотелось всяких дорогих деликатесов, которые им с папой были не по карману.
— Мне хотелось икры и перепелов, — рассказывала она, — шоколадного крема и трюфелей. И очень хотелось шампанского. — Она слегка вздохнула. — Конечно, я не говорила об этом твоему отцу, чтобы не расстраивать его. Наверное, это была реакция на вынужденную экономию и поедание сырных корок в течение всего первого года моей замужней жизни. — Мама улыбнулась, чтобы я не подумала, будто она сожалеет, что вышла замуж за папу, а потом добавила: — Мой отец не дал мне много денег. Он всегда считал, что женщине не следует иметь деньги. К тому же, он был разочарован тем, что я не вышла замуж за кого-нибудь побогаче и повлиятельнее. — Она рассмеялась. — У нас с твоим отцом было в то время лишь двести фунтов в год, а я была никудышной хозяйкой, поэтому денег постоянно не хватало.
— Но мама, ты ведь была рада, что у тебя появилась я?
— Конечно рада, дорогая! Мне очень хотелось иметь ребенка, и я мечтала, что если это будет девочка, то непременно красавица. — Мама обняла меня. — Мне так надоели эти простенькие, заурядные девчушки, которых я обучала в воскресной школе, что мне хотелось, чтобы моя дочь была похожа на принцессу из волшебной сказки. И ты действительно была на нее похожа, Саманта.
— Я так рада! — вскричала я.
— И когда ты родилась, я сказала твоему отцу: «Мне хочется дать нашей дочери какое-нибудь необыкновенное имя, чтобы она отличалась от всех других детей». — Мама помолчала, а затем продолжала рассказ: — Твой отец хотел назвать тебя Мэри в честь своей матери и Люси в честь сестры.
— Я ненавижу эти имена! — воскликнула я. — Но ты все-таки дала их мне.
— Да, — ответила мама. — Это потому, что я любила твоего отца, и мне не хотелось его разочаровывать. При крещении тебя назвали Мэри Люси, но к ним я прибавила еще имя Саманта, потому что это было самое прекрасное, необыкновенное имя из всех, которые я когда-либо слышала.