Большая книга ужасов – 79

 
Глава V
 
Лысый и котенок
 
Она разбудила меня, наверное, через три минуты после того, как моя голова коснулась подушки. Махнула рукой перед лицом, забив мне ноздри запахом тряпки, и я тут же открыла глаза.
– Не дергайся, Джерри, если не хочешь опять залить простыню.
Пятно на простыне подсохло и обрело странный коричневый цвет. Если согнуть простыню, засохшая кровь отваливалась мелкой корочкой.
– Меня зовут Жули.
Она молча пристраивала капельницу. Жутко хотелось спать, но рядом с ней было страшно находиться с закрытыми глазами. И с открытыми. Я таращилась на ее руку в синей медицинской перчатке. Она ловко воткнула капельницу и налила мне очередную порцию сиропа:
– Не засыпай, ты мне понадобишься через час.
Я сразу проснулась. Сироп застрял в горле комом горячей каши. Женщина, пахнущая тряпкой, невозмутимо закручивала бутылочку. Зачем? Что она еще придумала? Эта неживая женщина без глаз – чего она от меня хочет?! Перед глазами встал чердак и та свежая обезглавленная птица.
А если она заметила, что я выходила ночью?
Я закашлялась, и спазмы в горле вытолкнули всю ложку сиропа разом. Я угодила прямо ей на халат, почти в нагрудный карман. Ужас заставил вдохнуть, и горло схватил новый спазм. Я кашляла так, что думала, меня вырвет. А эта орала.
– Джерри! – Она схватила полотенце, мазнула несколько раз по пятну. Розоватый сироп размазался огромным кровавым пятнищем. – Вот что ты наделала?! – Она шлепнула этим полотенцем меня по физиономии. Запах тряпки врезал по ноздрям как кулаком, и меня все-таки вырвало.
Выпитая вода с остатками сиропа и кислотой плюхнулась на одеяло желтым пятном. От ужаса я не знала куда себя деть. Хотелось бежать, но я была привязана к капельнице.
– Ты что, издеваешься?! – Она вскочила резко, я думала, она меня опять ударит. Но она вылетела из комнаты, не забыв запереть дверь.
Несколько секунд я сидела на кровати, боясь пошевелиться, все казалось, что она вернется и тогда… Быстрые шаги по коридору, потом вниз по лестнице, хлопнула дверь – и тихо. Отчего так тихо, где все?
Я перевернула одеяло пятнами в ноги и легла. За окном орали птицы, было слышно даже сквозь закрытый стеклопакет. Где-то на моем этаже включили воду, подвинули что-то тяжелое, что-то уронили. И я опять провалилась в сон.
* * *
– Этак всю жизнь проспишь, и что потом вспомнить?
Лысый! Я вскочила на его голос, забыв о капельнице. Он сидел у моей кровати, небритый, сонный, пахнущий рекой и бензином. Явно только приехал.
– Я скучала. Где ты был? – Никогда не думала, что скажу это Лысому. Терпеть его не могу, а тут обрадовалась.
– Ездил помогать в новом корпусе. Там серьезная авария, до конца лета могут провозиться.
– До конца лета я не выдержу! – В носу толкались непрошеные слезы. Я сама от себя не ожидала тогда, разревелась прямо при нем.
Лысый тоже не ожидал. Он таращился на меня через очки и смаргивал, будто пытался прогнать наваждение.
– Да что с тобой? Петровна говорила, ты простудилась…
– Она злая! Она запирает меня и называет чужим именем…
– Обзывается, что ли?
– Нет…
– Послушай, она просто еще не привыкла к вам… Она до пенсии работала медсестрой во взрослой больнице и своих детей не нажила. Она боится тебя больше, чем ты ее, потому что не знает, что с тобой делать.
– И орет…
– Ты тоже орешь, когда чего-то боишься.
– И пахнет тряпкой…
– Потому что во всем доме убирается она одна. Вот выздоровеешь – будешь ей помогать.
У Лысого на все был готов ответ. Только вот эти, на чердаке… Птицы. Лысый уже протягивал мне пачку салфеток вытереть нос. Я надорвала ее, высморкалась от души, и все равно, все равно…
– А те птицы… Птицы на чердаке!
Дверь приоткрылась, и вошла женщина, пахнущая тряпкой. Я не слышала ее шагов – похоже, все это время она стояла под дверью.
– Что за птицы на чердаке? – Лысый выжидательно смотрел на меня – и эта, эта тоже смотрела!
Глаза-капельки под нависающими веками. Я не видела, что там, в глубине тех капелек, а если бы увидела, наверное, завопила бы. Ее взгляд разом помог мне понять очевидное. Если она все время жила здесь одна и убирала дом одна, то она точно знает про птиц! И про сломанный холодильник соврала неспроста. Это ведь тот самый запах, который разливается по всему дому, который оглушил меня в первый день, когда мы только приехали. Просто она, наверное, привыкла, и ей кажется, что не так уж он силен. Она точно знает про птиц! И, если она их до сих пор не убрала, значит, они ей нужны.
Хотя, может, мне повезло и она не псих, а просто неряха. Не поменяла же она мне до сих пор залитый кровью пододеяльник. И чердак разгрести поленилась. Поленилась или забыла? Я по телику видела, что сумасшедшие часто пренебрегают элементарной гигиеной. У них слишком много всего блуждает в голове, чтобы еще помнить о подобных вещах.
Она смотрела на меня. Псих или неряха, но я предпочла сказать:
– Птицы на чердаке орут по утрам.
Лысый засмеялся. И эта, она тоже засмеялась, вот в чем дело. Значит, она все-таки понимала, что я говорю?
– Не грусти. Я привез тебе подарок. – Куртка Лысого топорщилась. Я, конечно, сделала вид, что мне страшно любопытно, что там, и сама оттянула край куртки. Я увидела полосатый мех, черный носик и уши – большие, треугольные с белым мехом внутри… Котенок! Я осторожно одной рукой вытащила мелкое теплое чудо, оно зевнуло и негодующе затрясло головой, недовольное, что разбудили.
Он потянулся у меня на одеяле, выпустив тонкие когти-иголочки, и пошел гулять по кровати, обнюхивая все вокруг.
– Нравится? – спросил Лысый.
– Еще бы!
– Какая прелесть! – взвизгнула эта – и меня как по башке ударило. Перед глазами встало то, что на чердаке: птицы, белки и собака. Давно мумифицированная собака, но она была среди них. Большая, с зубами, собака, собака, которая может себя защитить, она была среди них. Среди убитых.
Я сгребла котенка под одеяло. Сердце у меня колотилось так, что он, наверное, испугался и стал носиться туда-сюда, больно царапая мне ноги.
А эти смеялись! Может, и надо мной. Лысый ничего не понимал, Лысому нельзя объяснить. Если бы только здесь была Лена!..
Я шевельнула пальцами ног – и тут же в них впились маленькие коготки. Неделю назад я бы визжала и прыгала от такого подарка. А сейчас мне было страшно.
– Как она? – Лысый сидел рядом со мной, но говорил с этой, как будто я не слышу.
– Все болеет. Думала, ей лучше, хотела уже сегодня выпустить к остальным, а с утра – рвота. Пусть еще побудет на карантине.
Она врала: никуда она не хотела меня отпускать, иначе сказала бы, и вообще. Мне казалось, она заперла меня тут навсегда. Я спросила:
– А где остальные-то? – Но эти меня проигнорировали.
– Смотри, чтобы не скучала. Краски дай, внизу в коробках. А я принесу маленький телик.
– Угу. Слушай, Лень, у нас опять продукты кончаются. Только надо на дальний рынок ехать, а то здесь…
– Видел цены, да. Опять ты меня выгоняешь! Дай хоть выспаться. Туда-обратно – это почти целый день.
– Вот за день они все и доедят…
При слове «доедят» мой желудок нехорошо сжался. Я не припомню, чтобы меня кормили с тех пор, как я оказалась на этом острове. Но голод я почувствовала только сейчас.
– Я тоже есть хочу.
– Убедили-убедили. – Лысый встал и скинул с плеча маленькую сумку. – Это тебе для котенка, а я поехал. Не ссорьтесь.
Мне хотелось вцепиться в его штанину и не пускать. Но он быстро встал, пересек комнату и вышел. Женщина, пахнущая тряпкой, вышла за ним, не забыв запереть меня как следует. Лысый ей ничего не сказал.
* * *
Она пришла ко мне только вечером. Глядя в пол, наклонив голову, как будто пробивала мою дверь лбом. Она вошла, она влетела так, что простыня приподнялась от ветра.
– Значит, я злая?!