Приз победителю
Джеймс не совсем твердой рукой поставил пустой стакан на стойку и жестом предложил бармену наполнить его.
— Жаль, что не обвенчались… Мне казалось, она идеально вам подходит. Такая же злючка, как вы, не правда ли? — Сказав это, Джеймс Дадли-Смайт исподволь посмотрел на собеседника.
Инспектор промолчал, позволив старому пропойце еще какое-то время потешиться. Он ждал, когда бармен наполнит его стакан, чтобы приступить к делу.
— Все еще играете в крикет? Вы в курсе, что из вас получился бы отличный игрок? Полагаю, впрочем, что этому немало поспособствовала частная английская школа, в которой вы учились. А также, разумеется, ваша мать-англичанка, наградившая вас идеальным с этой точки зрения сложением.
— У меня нет сейчас времени для игры в крикет, Джеймс. Я слишком занят, о чем уже имел честь вам сообщить.
— Очень жаль. Итак, продолжайте, молодой человек. Кажется, вы упомянули о каком-то серьезном деле… Я весь внимание.
Чтобы добиться концентрации собеседника на интересовавшем его вопросе, Мэнн окликнул бармена и строгим голосом велел тому принести наконец выпивку.
— Слышали когда-нибудь о гвейпо [3]или китайце, который в занятиях садо-мазо доходит до крайностей?
Джеймс вцепился в принесенный барменом стакан с виски и кивком велел подать еще одну порцию. Намек на его сексуальные пристрастия пришелся миллионеру не по душе, и он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Как-то раз Мэнн арестовал Дадли-Смайта за то, что он на вечеринке приковал наручниками к кровати некую иностранку, не знавшую правил общения с ним, после чего пустил в дело кнут. В результате девушка некоторое время провела в госпитале, откуда и подала на своего обидчика жалобу. Впрочем, в своих обвинениях она не упорствовала, а когда на ее имя пришел значительный чек, так и вовсе самым волшебным образом излечилась от всех ран и травм.
— Послушайте, Мэнн, тот инцидент имел место уже довольно давно, и я дал вам по этому поводу исчерпывающие объяснения…
— Джеймс, отхлестать даму по заднице — это одно, но пытать ее — это совсем другое дело. Поэтому я желаю знать, не упоминал ли кто-нибудь из ваших знакомых женщин о человеке, который в подобных утехах перешел все пределы и испугал ее? Такие жалобы или разговоры в последнее время имели место?
Дадли-Смайт сделал большой глоток виски и задумчиво произнес:
— Это больше характерно для Филиппин. Там сейчас можно безнаказанно и не такое себе позволить — если вы понимаете, что я имею в виду. Но среди китайцев я подобных людей почти не встречал, тем более среди европейцев. Но вас ведь не сексуальные игры такого рода интересуют, инспектор. Вы охотитесь за психом, не так ли?
Мэнн посмотрел на старого хитреца и ухмыльнулся. У этого пропойцы случались-таки временами озарения.
— Вы правы, Джеймс. Но он не просто псих, он — собиратель трофеев, причем его трофеи исключительно сексуального характера. И еще ему нравится причинять боль женщинам. Возможно, с осознания этого у него все и началось.
— Какие ужасные, однако, бывают на свете типы, старина, — сокрушенно покачал головой Дадли-Смайт. По блеску в его глазах Мэнн понял, что старый извращенец не купился на объяснения.
— Мне нужно, чтобы все было легально, Джеймс, и я имел возможность ее допросить. Поэтому мне подойдет любая свидетельница — от шестнадцати и старше.
— Разумеется, разумеется. Я ведь не педофил какой-нибудь… Ну так вот, обдумывая ваши слова, я пришел к выводу, что, возможно, и впрямь смогу вам помочь. Есть одно место, куда мы все время от времени наведываемся… — Он глотнул виски и облизал губы. — Мы все — это люди, любящие подобные развлечения, а место называется клуб «Мерседес». Там работает некая девица… Кажется, ее зовут Люси, она китаянка. Настоящая профи в одной очень узкой специальности. Вот с кем вам нужно побеседовать.
Мэнну показалось, что когда Джеймс произносил эти слова, по его телу пробежала дрожь.
Глава 10
Блесточка должна попытаться сбежать — в этом заключался один из элементов, неизменно сопутствовавший подобной игре. Женщина бежала и пряталась, а он устремлялся в погоню и находил ее.
Она бежала босиком по лесопосадкам. Упавшие с сосен иголки и кусочки коры кололи ступни, а ветки хлестали по лицу, оставляя кровавые отметины. Несчастная бежала до тех пор, пока не начала задыхаться, а легкие не заболели от напряжения. Беглянка так вымоталась, что ноги ее подгибались, точно ватные. При всем том девушка понимала, что бегает по кругу и что отсюда ей не выбраться. Окончательно лишившись сил, Блесточка присела на корточки в зарослях и сжалась, чтобы стать как можно меньше и незаметнее. Она боялась даже дохнуть и сидела без движения, вслушиваясь в шумы леса и безостановочно повторяя про себя молитву:
— Спаси меня, Господи. Я буду хорошо себя вести — обещаю. Спаси меня, Господи…
Однако ответа от Бога она не услышала. Зато до ее слуха донеслись другие слова:
— Спряталась, не спряталась, я не виноват… Иду тебя искать!..
Глава 11
В небе над Гонконгом снижался самолет рейсом из Хитроу. Летевшая на нем Джорджина Джонсон мечтала поскорее ступить на твердую землю. Она очень устала. Перелет был долгий, а ей так и не удалось заснуть на борту. Девушка осмотрелась. Пассажиры возвращались на свои места, готовясь к посадке. Одна из женщин, сидевшая от Джорджины через проход, поправляла перед посадкой макияж. Все пассажиры, за исключением двух, были китайцами. Она еще никогда не видела такого множества китайцев. Правда, в детские годы, когда она с матерью ходила по магазинам в их родном Ньютон-Абботе — средних размеров городе с рыночной площадью, находившемся в Девоне, — ей доводилось-таки встречаться с ними. Они прогуливались семьями, состоявшими обычно из отца, матери и двух шумных, шаловливых детей, которые или цеплялись за руку родителей, или следовали за ними самостоятельно. Эти люди не обращали внимания на коренных жителей, пребывая в некоем специфическом китайском коконе. Казалось, весь мир представлялся им иллюзией, из которой они могли по желанию выходить, в то время как все остальные были обречены оставаться в ней вечно. Каждое утро мать Джорджины Фен Ин проходила пешком три мили с окраины, где они жили, до центра города, и на продуктовом рынке напротив многоэтажного муниципального гаража ожесточенно торговалась с хозяевами мясных и овощных прилавков. Завершив трудовой день, полный забот, мать позволяла себе предаться голосу крови, то есть зайти в «Золотой дракон» — единственный китайский ресторан в этом городе. Он располагался на верхнем этаже высотного многоквартирного дома и выходил окнами на рыночную площадь. Ресторан принадлежал семейству выходцев из Гонконга по фамилии Хо, приехавших в Англию с небольшой суммой, которой им хватило лишь для обзаведения небольшой закусочной. Однако через несколько лет они скопили достаточно, чтобы открыть ресторан. «Золотой дракон» представлялся Фен Ин истинным оазисом в том пастозно-белом постоянно расширявшемся городе, где она жила с того времени, когда ее привез в Британию Адам Джонсон. С некоторых пор она жила в этом городе в одиночестве, поскольку в один прекрасный день ее муж не вернулся домой. Бросил жену по непонятной причине, и с этого дня ей пришлось обходиться без чьей-либо помощи. Первое время она существовала на небольшую сумму, оставленную мужем для нее и дочери в сберегательном банке, потом стала подрабатывать шитьем декоративных скатертей и постельного белья, украшенных национальным китайским орнаментом, которые сдавала в находившийся при рынке магазинчик ремесленных и художественных изделий. Когда же в ресторане «Золотой дракон» по случаю праздника ожидался наплыв гостей, хозяева заведения, знавшие о художественном вкусе Феи Ин, приглашали ее для украшения помещения и сервировки столов. Однако главной заботой Феи Ин являлась задача воспитать и поставить на ноги единственную дочь. Фен Ин была иностранкой, вынужденной жить в чужом краю, и она черпала силы для жизненной борьбы в своей маленькой дочери. Каждый вечер, вернувшись с работы, закутывала розового, чистого и ухоженного ребенка в теплое одеяльце и в коляске вывозила на прогулку в большой мир. Она очень любила свое дитя и заботилась о нем. Между дочерью и матерью сложились добрые, доверительные отношения, поэтому, когда мать умерла, Джорджина пережила настоящий шок. Она не могла себе и представить, что в двадцать два года останется одна на всем белом свете и ей придется самостоятельно пробиваться в жизни.