Гражданская игра (СИ)

Вскоре, судя по пыхтению, он двинулся в обратную сторону, и я перевёл дух.
— А хочешь узнать, сколько тебе осталось? — жизнерадостно спросил Студент.
С того места, где я сейчас прятался, что-то увидеть было невозможно, но по затянувшейся паузе легко было представить, как Крецик побледнел.
— А на себе проверял? — хрипло спросил он.
— В первую очередь!
Студент от радости даже хлопнул в ладоши. Судя по хлопку, умирать ему было не в этой пятилетке.
— Нет, — сухо сказал Крецик. — Не хочу. Как мы вывезем бленкер из библиотеки? Он разбирается?
Студент ответил не сразу. А когда всё-таки ответил, его голос показался отстранённым:
— Нет, не разбирается. Монтаж делал по наитию. Собственно, я совсем другой прибор собирал. Это не бленкер смерти, а средство связи. Если я раскручу блоки, мне понадобится неделя, чтобы заэскизировать электрическую цепь, и полгода, чтобы её восстановить.
— Средство связи? С кем?
— С ноосферой. С Богом. С Абсолютом. Называй, как хочешь. Ответы на самые важные вопросы. Кто же знал, что живущих интересует только один вопрос: сколько осталось до смерти?
— Очень интересно, — сказал Крецик после небольшой паузы. — Но как этот ящик вывезти в порт?
— Я пока ещё не видел денег! И документов не видел! А ещё должен быть билет на пароход…
Про документы Студент почти выкрикнул. Наверное, документы его интересовали больше всего.
— Вот тебе билет, — спокойно сказал Крецик. — До Лиссабона. Как просил. И документы. А деньги в каюте…
Они замолчали. Наверное, Студент рассматривал документы.
— Вы просите слишком много доверия, — сказал он минуту спустя. — Я мало, что смыслю в документах. Но как выглядят деньги, представляю очень хорошо. Мне бы хотелось увидеть оплату до того, как бленкер попадёт на борт «Аркадии».
— А вы требуете невозможного, — вздохнул Крецик. — По-вашему, я должен был пронести баул с деньгами мимо таможни. А потом с этим же баулом вы собираетесь пройти таможню в обратном направлении. Вы вообще когда-нибудь переходили границу?
Я представил, с каким сомнением они смотрят друг на друга, потом на шкаф.
— Как мы его вывезем? — кисло вернулся к исходному вопросу Крецик. — Без помощи охраны нечего и думать пронести аппарат через проходную. Сто кило! Нужен грузчик с тележкой. Вдвоём не справимся.
— Справимся, — вяло возразил Студент. — Пойдём, подгоним машину. Я покажу, как проехать.
Крецик с облегчением рассмеялся:
— Заставил ты меня поволноваться, Шурик…
«Шурик, — отметил я про себя, — Студента зовут Шурик. В списке постояльцев комнаты, ручку которой я так удачно пометил альдегидом, значился только один Шурик — Александр Никаноров…»
  
4. Метка «девять-шесть-два»
 
К пыльной действительности книгохранилища меня вернула тишина. А через секунду погас свет. Выждав для верности несколько минут, я включил фонарь и начал пробираться к столу. Выбравшись из завалов, на всякий случай поискал курицу — человек, проживший хотя бы месяц в условиях мегаразвитого социализма, меня поймёт. Но курицы не было. Мои клиенты не хуже моего знакомы с реалиями жизни.
Зато на столе лежал билет. На предъявителя. С фотографией белоснежного красавца, рассекающего волны, — пароход «Аркадия». Наверное, чтобы пассажир, подходя к причалу, не перепутал, и сел на своё судно.
Я положил билет к документам в гимнастёрке и для надёжности проверил пуговицу: пришита крепко, клапан держала. Подошёл к шкафу. Уроки мнемоники мне давались с трудом, зато прилежания было с избытком. Да, я запомнил последовательность нажатия кнопок и переключений тумблеров. Я знал, как включить адскую машину.
На конце щупа, который покоился в специальном зажиме, загорелся светодиод, и я задумался: а вдруг прибор отпустит мне сутки жизни? Или час?
Поёжился. Дело, которое минуту назад казалось простым и ясным, превращалось в нечто мистическое и ужасное.
Как жить, если знаешь точное число секунд до своей смерти? Но выбор был небольшой: делать или уходить. Я выбрал первое, и через секунду выругался от боли. Что удивило: страдал один глаз, а слёзы текли из обоих. Закрыв поражённый глаз ладонью, присмотрелся к индикаторам. Циферок было много. Вот чёрт! Надо было приготовить ручку и бумагу. Придётся запомнить. Так, слева-направо: «девять-шесть-два…»
— Руки за голову!
«Враждебная команда тихим голосом, реагировать молча и с максимальной жестокостью!»
Я потянулся руками кверху, но на середине движения выключил фонарь и глубоко присел, перекатился, развернулся. Через мгновение слева, где я только что стоял, что-то упало. Не раздумывая, бросаюсь на противника. Теперь нужно быстро оценить оппонента и ещё быстрей принять решение: бежать или принять бой. И только потом, если нет сомнений в превосходстве, искать уязвимые места: голова, шея, грудь…
Грудь у противника была: высокая и крепкая. И запах ландышей. Ниже на голову и в два раза легче меня. Я уже был в маунте, но от ужасной догадки вместо того, чтобы приналечь локтем на горло, остановился. Противник воспользовался моим замешательством и вывернулся. А потом треснул меня по лбу… до искр и фиолетовых пятен.
— Мария?!
Она рассерженно зашипела:
— Включи свой дурацкий фонарь. Я об него руку зашибла!
Вспомнил о фонаре, который по-прежнему держал в руке и включил его. Сразу стало понятно: она пыталась достать меня кулаком, но зацепила фонарь, который ударил меня по лбу.
— Что ты тут делаешь? — громко спросила Мария.
— Осматриваю подпольную лабораторию, — я немного подумал и уточнил: — хотел помочь…
— «Помочь», — с непонятной интонацией повторила Мария. — Ты слышал, о чём они говорили?
— Александр Никаноров придумал способ…
Но она перебила:
— Я не спрашивала, о чём они говорили!
— Да, слышал.
— Ты понимаешь, что теперь возглавляешь список проблемных секретоносителей?
Не потратив на размышления ни секунды, я кивнул:
— Конечно. Где подписать о неразглашении?
— Молодец, — похвалила Мария. — Рада, что не спросил об уровне гостайны. Мне бы пришлось ответить, а потом беспокоиться о твоём душевном здоровье.
Я не знал, что сказать, и промолчал.
— Ты понял, как эту штуку включить?
— Она включена, — я направил фонарь на шкаф. — Щуп в глаз, и прибор покажет, сколько тебе осталось…
— Только не вслух! — снова перебила меня Мария.
Она взяла щуп, осмотрела его и приблизила к левому глазу. Застонала. Я поставил фонарь на стол.
— Кажется, я себя ослепила, — пожаловалась Мария.
Я забрал у неё сканер и с опаской глянул на счётчик. Но там ничего не было.
— И что дальше? — спросила Мария.
— Должны появиться циферки… ага! Есть!
Она подняла лицо. Было видно, как она пытается разглядеть число.
— Смотри только здоровым глазом, — посоветовал я.
Прибор показывал огромное число, которое начиналось так же, как и моё: «девять-шесть-два», и мне почему-то стало радостно.
— И что это значит?
— Число секунд… — я замешкался, ожидая очередного окрика, но она молчала. — До финиша.
— Понятно. Ты уже пробовал?
Мне стало холодно, но ответил честно:
— Да. Но повторять что-то не хочется.
— А придётся, — сухо сказала Мария и сделала недвусмысленный жест рукой: — Поднеси к глазу.
Мне показалось, что с ней лучше не спорить.
Голубоватое свечение светодиода, зыбкое, едва заметное в луче фонаря, полыхнуло тысячью солнц.
Я снова выругался.
— Ну и что? — требовательно спросила Мария. — Мои цифры погасли, но ничего нового не появилось.
— Нужно подождать, — вытирая слёзы, пробормотал я. — Дешифратор закончит работу и высветит ответ…
— Ни фига! Нету ничего…
Через минуту я понял, что прибор дважды не радует. Сделалось тревожно.
— Но в первый раз тебе много дали?
— Как и тебе: «девять-шесть-два». Умрём через тридцать лет в один день.