На осколках тумана (СИ)

- Безвкусица, - качаю головой, а пальма и не спорит.
- Тэкс, - прерывает диалог Егор, - они уже здесь и ждут нас в конференц-зале. Пошли.
- Послать? И это говорит мне мальчик, делавший замечания, как говорить правильно: врать или лгать?
- Нашла время сводить счеты, - подхватывает и буквально тащит меня к двери, которую я видеть не хочу, не то, что открывать.
Мы притормаживаем, переглядываемся и…
Егор, как джентльмен, распахивает дверь, и я вхожу, пытаясь спрятать страх под безразличием. Я краем глаза отмечаю количество людей, делю на наших и чужих, сажусь в одно из кресел на колесиках, любезно отодвинутых Егором, и жду.
Егор садится рядом и мы, как по команде, откидываемся в креслах.
Защитник мой по правую сторону, по левую – два адвоката, с которыми на днях все обсудили и на всем сошлись; напротив – Яр, знакомый тип из бара, имеющий неподходящую ему Лариску; и лысый тип с бородкой и портфелем. Присматриваюсь – вот кажется мне или нет?
- И снова здравствуйте, - он чуть кивает.
- Так это, правда, вы сегодня утром расхаживали у меня по дому?
- Я, - вздыхает покаянно, - и знаю, что вас разбудил.
- Да это ничего, - отмахиваюсь, - просто если вы – адвокат Ярослава Владимировича, - стойко держусь даже мельком взглянуть на обсуждаемую персону, - и уже были у меня дома, а все нюансы, как я понимаю, улажены, зачем тогда нам встреча? Захватили бы с собой бумаги, я бы их подписала и вуаля.
- Боюсь, вуаля не получилось бы, - снова вздыхает адвокат, - мой клиент настаивал на личной встрече.
- А зачем?
Я все еще смотрю на адвоката и только, хотя напротив кое-кто демонстративно прочищает горло. Я из простых, мне можно не притворяться деликатной, и я упорно игнорирую намек.
- Мои адвокаты, - киваю на своих; они кивают в подтверждение слов, - уверяли, что никаких вопросов не осталось.
- И совершенно правы, - соглашается мужик с бородкой, - но мой клиент…
- Да, - наконец вступает в обсуждение и Яр, - настаивал на встрече я.
- Зачем?
- Хотел увидеть лично, как ты будешь подписывать. Так понятно?
- Неа, - и совершенно точно непонятно. – Хотел увидеть радость, когда буду подписывать документы про бабки или счастье - когда о разводе?
- Без разницы. Хотел увидеть тебя.
Двусмысленность в его словах или…
И я, решившись, позволяю и себе его увидеть. Красивый. Умиротворенно-спокойный. Опасный хищник. Молчит. Чего-то ждет. Молчат и остальные. Да дышат ли они без разрешения хозяина?
А я дышу.
Живу.
И полюблю другого.
Мне просто нужно чуточку прийти в себя.
Нужна свобода.
Я не могу так больше.
Отпусти.
И я молчу, но Яр читает по глазам. Я вижу. Знаю. Чувствую его, как прежде. Только… прежней нет меня. Осталась там, на заднем дворике. А здесь – другая.
Дай мне свободу.
Не могу остаться.
Правда.
Так больно, что и боли нет, и сердце в лоскутках.
И он молчит, и только в темной ночи глаз его - горит огонь. Надежды? Веры? Страха и отчаянья? А мне друг видится лицо бомжихи, что сегодня обрела свой шанс. И вправе ль я лишать его другого? Да – могу. Да – я хочу расплаты. Но вправе ли?
- Где подписать? – я разрываю наш контакт, и падаю, и падаю в водоворот от облегчения, что я решилась; и сомнений, что могла остаться.
Передо мной кладут бумаги, я не читаю, я бегу по строкам, как убегаю от себя и внутреннего страха, только… Стоп!
- Здесь не согласна, - подчеркиваю одну из строк, и три юриста не поглядывают недоуменно, а таращатся, когда читают этот пункт.
- Но… - это голос подает мужик с бородкой.
- Уверены? – а это удивлен мой адвокат.
- Да, - скрещиваю руки, отзеркаливая Яра, и смотрю в упор. Я падаю, мне больше не подняться и вниз: могу лететь без остановки…
Едва заметно тот кивает. Мужик с бородкой захаживается в нервном кашле, осушает несколько стаканов из кулера, и ртом хватает жадно воздух.
- Но… как же… это… ох… - бормочет, и все внимание с меня переключает на хозяина. По-моему, он просто жаждет рассказать всем нам, что Яр сошел с ума. Но разве это новость? Кто платит собственной жене за год в постели бешеные деньги? Я помню, оговаривали, что если не получится, он выплатит мне компенсацию, но я была уверена, что речь шла так, о сумме на первое время, а здесь в глазах рябит от цифр, людей, бумаг, осколков прошлого.
- Ярослав Владимирович, - адвокат восстанавливает спокойствие, - я должен быть абсолютно уверен, что вы абсолютно осознаете, что делаете…
- Абсолютно, - не отводя от меня взгляда, говорит Яр.
- Послушай, - спохватывается его приятель из бара, - твой адвокат, действительно, прав. Это слишком! Да я сам скажу ей…
- Стас, - очень тихо произносит мой муж, - не вмешивайся.
Он не просит, ему просто нет необходимости повышать голос, чтобы требовать.
- Зачем тебе это, можешь сказать? – так же мягко, как с остальными, Яр говорит и со мной. Я знаю, мягкость показная, я знаю, внутри него вулкан, но разум мой убаюкивается самообманом.
- Мне нравится. Я так хочу. Доволен?
- Как хочешь, - неуловимый жест, и адвокаты словно мышки с сеновала, шуршат бумагами, внося мои немногочисленные коррективы. Передают бумаги мне.
- Довольна? – уточняет Яр. И все моими же словами: « как хочешь», и «довольна», я отзеркаливаю жестами его, а он меня – словами. Два близнеца, которым больше не сойтись, у каждого своя дорога.
Я перечитываю измененный пункт, киваю важно, я выторговала, что хотела. Да, довольна, теперь моя фамилия - Самарская, даже после развода!
- Господа, оставьте нас наедине.
- Зачем?! – спохватываюсь, когда конференц-зал пустеет, и остаемся только я, Егорка и сам Яр.
Мой бывший разворачивается назад, переносит со столика шампанское, бокалы, и разливает, игнорируя вопрос и мою жажду к бегству.
- Отметить, - говорит невозмутимо, - и настроиться на интервью.
- Ааа, - Егорка, подмигнув, спешит вслед за юристами.
А я с бокалом, незнамо как возникшим у меня в руке, прилипла к креслу и только и могу, что прошептать:
- Какого интервью?
- Какого? – растягивается лев в оскале. – Эксклюзивного. Один глоток и мы поговорим.
Один глоток… Смогу ли я доверчиво испить из его рук? Сам наливал, сам открывал шампанское, но точно ли шампанское в бокале?
- Злата…
А я смотрю на золотой напиток, на матовый бокал с высокой ножкой, но перед глазами мутный пузырек той жидкости, которую мне влили в рот на кухне. И пощечина… В тугой комок сжимаются все внутренности, мой страх сочится, заполняя комнату, дышать невыносимо, спазмом сводит горло.
- Предпочитаешь другой день, другую обстановку?
О чем он? Я второй раз не смогу… Хотя, что мне терять? Не верю, нет, не верю, но плевать. Представим, что в бокале яд и я умру. И что? Смерть – не страшней, чем жизнь. Когда я корчилась, когда смотрела на лицо потерянного ребенка, когда придумывала ему имя – это жутко. А пустота – приятное лекарство боли.
Поспешно делаю глоток и жду. Минута, две… Спазм отпускает горло, раскручиваются из спирали внутренности, а я дышу свободно. Яр смотрит напряженно, а я расслабленно откидываюсь вновь на спинку кресла. Кручусь на нем по сторонам: огромный кабинет, но как и особняк, не для меня. Уйти бы из него на улицу, под дождик, взгляды посторонних, что не трогают, не задевают. Но поставить точку рано.
Яр ждет вопросов – не разочаровывать же мальчика по новой. Жива и отгребла вот только что нехило капитала, поговорим. Не по душам – нет, а по нервам. Походим по канату над голодной бездной.
Женился он на тихой девственнице, что ждала домой и верила, и так любила, что аж стыдно, а сделал из нее бесчувственно нечто. О чем он думает, я буду спрашивать его? О детстве? Пусть маман его расскажет это будущей невестке. Меня интересует суть, не светлая, не показная – на изнанку.
- Мой первый и единственный вопрос, - включаю диктофон. - Скольких ты отымел, пока я умирала в больнице?