Ну привет, заучка... (СИ)
А я… Я в каком-то ступоре находилась от всего происходящего, не могла его остановить, дрожала, как паутинка на ветру от его прикосновений, ощущая, как вся кожа моя моментально высохла, натянулась, желая ощутить влагу. Его бешеных поцелуев.
Он оставил меня возле аудитории, поцеловав напоследок настолько сладко, что я еле на ногах удержалась. Посмотрел в глаза, придержав за подбородок:
— После занятия не вздумай никуда уходить, поняла? Со мной пойдешь.
И ушел, не дав мне даже возразить.
Как во сне я зашла в аудиторию, заметив только, что пара еще не началась, и Татьяны Викторовны не было. Уселась в самом углу, машинально пытаясь прикрыть горящую от его несдержанных поцелуев кожу.
И трогая измученные губы.
И только теперь осознавая, что я наделала. Что я совершила. И понимая, что никуда мне не деться теперь. Что я сама, сама дала ему повод, возможность… И не поможет мне никто больше, даже моя учительница. Потому что я все сделала сама. Отдалась во власть его рук, его губ, его жажды. Сама. Сама. Сама.
Я еле успела спрятать полные слез глаза, когда вошла Татьяна Викторовна.
Увидела меня. Нахмурилась, бросив папку с документами на стол.
— Так. Все готовимся к самостоятельной по Анне Ахматовой.
И, не слушая протестующего вытья студентов, стремительным шагом вышла из аудитории.
8
— Это че за кузнечик к тебе клеился сейчас?
Тихий угрожающий голос застал врасплох, заставил вздрогнуть. Слишком близко. Как и его хозяин.
Я выдохнула, развернулась, с независимым видом задрав подбородок.
— Не твое дело, Алиев, — процедила презрительно, — дай пройти.
Да, я уже вот так умела. И в данный момент собою невыносимо гордилась. Всего два месяца назад я краснела, бледнела, в обморок практически падала от его близости. И он чувствовал это, знал, что ничего не могу поделать, не могу противостоять. И пользовался, гад. На всю катушку.
И, если б тогда, после урока Татьяны Викторовны, когда она выбежала явно с ним разговаривать, и вернулась взъерошенная, но спокойная и довольная, Алиев меня встретил, как хотел, воспользовался бы моей слабостью перед ним, то… То все уже было бы по-другому.
Ну, для меня, по крайней мере.
Но Алиева не было после уроков. И я до сих пор со стыдом вспоминала мелькнувшее ровно на одну секунду чувство сожаления и досады. Но тут же устыдилась и обрадовалась, что его нет.
И пошла на кафедру, потому что работы было очень много. И домой потом ехала вместе с Татьяной Викторовной и ее женихом. И они опять очень мирно и спокойно общались, словно не было той ужасной сцены возле университета сегодня. Похоже, разобралась-таки Татьяна Викторовна со своими мужчинами. И потом еще и Алиеву на инерции прилетело. Очень эффективно. Просто мастерски. И мне учиться у нее и учиться…
Я так и не стала ничего выяснять, твердо решив раз и навсегда, что не мое это дело.
Как и то, куда моя учительница исчезает практически каждую ночь. Возвращаясь под утро. Истерзанная и счастливая.
Я была рада, что она, похоже, достигла взаимопонимания со всеми участниками этой странной истории, и больше не будет драм. И мне их не надо было.
Алиев начал исправно ходить на занятия, и даже к Татьяне Викторовне. Но меня больше не трогал. Никак. Разве что взглядом. Но уж им по полной программе. Мне даже оглядываться не надо было, чтоб понять, что он зашел в аудиторию. Тяжесть его темных глаз падала сразу на плечи, прижимала к земле, заставляла губы сохнуть и фантомно болеть. От воспоминаний о его настойчивых грубых поцелуях. Я глушила в себе эти картинки, эти ненужные мне эмоции, но они все равно мучили. Потому что да, Алиев не подходил. Не говорил. Не трогал.
Но смотрел. Но не подпускал ко мне никого. Вообще. И если сначала над этим смеялись, подкалывали меня, девчонки ревниво косились и даже что-то шипели, поймав мой взгляд у зеркала в вестибюле, о том, чтоб отвалила от него, то потом… Потом как-то все привыкли, что я — занята.
Хотя я не была занята! Не была! Но по факту — была.
И это бесило. Я не понимала, что надо этому придурку. Раньше понимала. Ну, я думала, что понимаю. А вот теперь — нет.
Алиев стал ощутимо спокойней, перестал лазить по тусовкам, менять девочек по три штуки за раз, и увлекся спортом. Он и до этого был довольно спортивным, другие сюда просто не попадали, не проходили вступительные тестирования по физкультуре, но теперь девочки говорили, что он начал делать это серьезно.
Я не собирала слухи о нем, совершенно. Просто как-то сами прилетали.
А еще он мне писал.
А я не банила больше.
Хотя его смс порой выходили за рамки приличия.
"Заучка, спишь?"
"В чем ты сейчас?"
"Фотку?"
"Не отвечаешь… Но читаешь. Хочешь, напишу, как в первый раз тебя заметил? Ты тогда уронила сумку. И встала передо мной на колени. В вестибюле, помнишь? И глаза свои подняла на меня. Я сразу представил, как беру тебя за волосы, как ты открываешь рот и…"
Я удаляла такое, не дочитывая, не желая знать, что он там себе воображал. О чем думал, глядя, как я стою перед ним на коленях. И не отвечала ему. Никогда.
А он писал.
"Не стала читать?"
"И правильно. Мудак я"
"Хочешь выйти поболтать? Я у подъезда"
Я подходила к окну и видела его навороченную машину у подъезда. Он уже давно выяснил, где я живу. И приезжал. Часто. Стоял, смотрел на дом. Курил. И строчил мне смс, периодически поглядывая на окна, чтоб выяснить, вижу я его или нет. И ловил меня. Всегда практически.
"Выходи. Поговорим"
"Я знаю, что Тани нет. Я знаю, что не будет ее всю ночь"
"Она не узнает"
"Выходи, заучка"
Я не выходила. Ложилась спать, глядя на вибрирующий сообщениями телефон. Улыбаясь отчего-то.
А в университете по-прежнему был его взгляд. Преследующий. Обжигающий. Тяжеленный. И это внимание постоянное, навязчивое, но в то же время словно отстраненное, словно ожидающее, будоражило, изматывало, бесило, напрягало, выводило из себя, мешало думать. Держало в напряжении, заставляя вспоминать те минуты, когда я была в его власти, в его руках. Его поцелуи, его шепот на ушко развратный, его недвусмысленное желание, транслируемое настолько ярко, что становилось больно в груди.
И вот теперь, за пару дней до Нового Года, он в первый раз заговорил со мной. И сразу же заставил вспомнить все те эпитеты, которыми я награждала его, болвана нахального. Потому что первое, что слетело с его губ, был упрек. Несправедливый и глупый.
— Дай пройти! — повторила я, глядя на него зло и неуступчиво.
Он усмехнулся и посторонился.
Я прошла мимо, гордая своей маленькой победой. В первую очередь, над собой. Смогла. В лицо сказала. И он подчинился! Успех! Уже серьезный успех!
А через час случайно разговорилась с девочкой из параллельного, и та сказала, что парень, из-за которого Алиев нарушил многонедельный обет молчания, попал в больницу. Травмы, не опасные, но довольно серьезные. И теперь пролежит все праздники с гипсом.
Я постояла, хватая воздух, внезапно ставший густым и тяжелым. А затем ярость, несвойственная мне до этого, затопила с головой.
И потребовала выхода. И я знала, где найду способ утолить свой гнев. На ком сорвусь.
В конце концов, я — хорошая ученица. Вся в учительницу свою.
9
— Алиев!!!
Парни, лениво бросающие мячи в кольцо, обернулись сначала на меня, красную от ярости, а затем, как по команде, на Алиева. Тот нахмурился, что-то коротко сказал приятелям, заржавшим в ответ развязно и нагло, и пошел ко мне.
Показательно медленно. Своей фирменной "а-ля всех поимею" походочкой. И, пока шел, я злилась все сильнее и сильнее, хотя, казалось бы, точку кипения преодолела уже в коридоре, перед тем, как залететь сюда, в зал, распугав своим рыком спортсменов.