Сталки. Лес (СИ)

И вдруг всё закончилось. Грохот прекратился; вместо него остался лишь монотонный треск — это горел в нескольких местах лес, а также то, что ещё совсем-совсем недавно было жилыми домами.
Люди молча стояли за редкими деревьями с той стороны от деревни, куда каким-то чудом ничего не упало, и со слезами на глазах смотрели на остатки того места, где они жили.
Через некоторое время пожар потух. В деревне наступила тишина. Лес продолжал пассивно полыхать там, куда попали обломки; ветра почти не было, поэтому огонь практически не распространялся, а деревья по счастливой случайности падали внутрь выгоревших очагов, так что само бедствие продлилось недолго и к глобальным последствиям не привело. Но локально это был апокалипсис.
Когда обугленные доски остыли, люди разбрелись по пепелищу и легли спать на то, во что превратились их жилища.
Утром они стали заново отстраивать деревню.
Звездопад — так они назвали свой маленький Армагеддон — унёс семнадцать жизней из пятидесяти восьми. А оставшиеся в живых стали жить дальше.
Вот только они изменились по сравнению с тем, кем были раньше. Звездопад изменил их — каждого по-своему. И продолжал изменять всех тех, кто появлялся в дальнейшем.
_____
[1] Вресть — местная мера длины, равна примерно 1,09 км.
  
Часть 1. Пробный поход: 1. В деревне
 
Деревня Сталочная, 29-й год после Звездопада, 68-й день весны.
Вредомер застучал: тук, тук-тук, тук. «И зачем только из дому вышел?..» — подумал Лас, как вдруг услышал:
— Не боись, тут сегодня от силы вреда[1] полтора, не больше. Не умрёшь…
Лас повернул голову и увидел Старика, лежащего на качающейся сетке, которая была натянута между двумя столбами около соседнего дома. Старик был, как обычно, в надвинутой на глаза шапке, отороченной, как и у Ласа, и вообще у всех мужчин в деревне, мехом мута, простом сером кафтане («И как ему не жарко?» — подумал Лас), тёмных штанах и высоких ботинках. Из-под шапки была видна одна седая борода, которая в этот пасмурный день казалась упавшим с неба клочком тучи. Он не мог видеть Ласа, но, скорее всего, услышал, как тот выходит из собственного жилища — и как проснулся прибор — небольшая деревянная коробочка со шкалой и стрелкой, начинённая какими-то чувствительными штуками, — который тот держал в руке.
В глаза Старика, конечно, так не звали, но когда его не было в поле зрения, другого имени для него не находилось. Ну а как ещё называть самого пожилого человека в деревне, да к тому же занимающего не самое последнее (а сам он считал, что и первое) место в Совете велков[2]?
— …Вот и я пока не умираю, — не умолкал Старик, которому ни с того ни с сего вдруг приспичило выговориться. — Мне семьдесят было, когда Звездопад-то случился, уже помирать подходил срок, так нет же — девяносто девять лет живу и к Горесталкам пока не собираюсь… Другие, кто не умер тогда, родичей своих потеряли, я тоже — сына у меня тогда убило, внучка, зато вон правнук выжил, правда, год назад помер — хлипкий какой-то оказался. А я теперь дочь его ращу и, может статься, протяну ещё лет пятнадцать — двадцать… Вообще, если сталк в Звездопаде выжил, значит, он был того достоин — жить. Если же нет, — это ему кара за все грехи…
Всё это Старик пробубнил на одной ноте и закончил, лишь когда захрапел. Видимо, собственные разглагольствования действовали на него усыпляющее.
Лас сплюнул под ноги и пошёл прочь. Сегодня ему предстояло куда более важное дело, чем выслушивать бредни престарелого тунеядца.
* * *
Самому Ласу было девятнадцать лет — исполнилось прошлой осенью, — и был он типичным жителем деревни — то есть с некоторой долей трагизма в судьбе.
Родился Лас через девять с лишним лет после Звездопада — год начинался летом, за первый день которого принималась дата этого кошмарного события, делился на четыре равных сезона и длился в общей сложности четыреста дней, — рос, как все, ничем не выделяясь среди своих немногочисленных (после Звездопада детей стало рождаться меньше) ровесников… до тех пор, пока в его жизни не произошёл крутой поворот.
Прошло уже почти семь лет с того злополучного дня, когда его родители вместе с ним и большей частью населения деревни вышли поработать в поле (кое-какие сельскохозяйственные угодья чудом уцелели при Звездопаде, а часть пожарищ впоследствии была к ним присоединена; мяса мутов было запасено на несколько дней, так что вместо охоты было решено заняться именно этим; к тому же, как раз подходил конец лета…). Ничто не предвещало опасности, как вдруг Лас, оторвавшись на миг от работы, взглянул на лес начинавшийся с одной стороны в каких-то тридцати сагнях[3] от него, и увидел…
…Огромная стая мутов, особей под тридцать, неслась по лесу в сторону деревни. Их глаза были налиты кровью, а из-под когтистых лап летели комья земли и трава…
Лас на самом деле увидел это, несмотря на то что деревья должны были до последнего скрывать эту наводящую ужас картину; на какой-то миг лес стал как бы прозрачным, хоть Лас и знал, что такого не может быть.
Отец Ласа был человек толковый — кстати, это он сделал все девятнадцать имевшихся в деревне вредомеров, — так что, увидев, как расширились глаза его сына и как тот вдруг застыл в сковавшем тело испуге, не мог не встревожиться:
— Ты чего?
— Муты! Много! Уже на подходе! Там!!! — завопил Лас, показывая пальцем в направлении ближайших деревьев.
Мать испуганно повернула голову в ту сторону. Другие сталки, услышавшие крики Ласа, в недоумении глядели то на него, то на лес, казавшийся им обманчиво спокойным.
Отец уже открыл было рот, чтобы спросить у сына, с чего вдруг такие заявления, но в этот момент существа, в которые после Звездопада превратились местные лесные хищники, вырвались из-за деревьев на открытое пространство — и огромными прыжками помчались на жителей деревни.
Сталками овладела паника. Это мужчины-сталкеры, случалось, на охоте сталкивались с десятком чудовищ, после чего вся Сталочная бывала надолго обеспечена мясом, но женщины и дети видали разве что мёртвых мутов, и даже в таком состоянии звери одним своим видом нагоняли страх; а уж живые муты…
К счастью, мужчины не растерялись — взяли свой инвентарь на манер оружия, которое по закону подлости всё осталось в деревне, и побежали навстречу монстрам, чтобы — если понадобится, то и ценой собственных жизней — уберечь свои семьи…
Но двадцать бойцов против тридцати мутантов — это вообще-то не очень много. Кое-кто, конечно, брал на себя двух противников, но всё равно тех было больше, чем мужчины могли одолеть. И поэтому…
Если честно, Лас не удивился, когда оставшийся без противника мут (отец, уже сражавшийся с одним, попытался было связать боем и второго, но не получилось), прорвав линию обороны, кинулся к нему с матерью. Испугался, да, — но не удивился. И, понимая, что теперь на него вся надежда, Лас схватил брошенный кем-то серп и сам встал грудью против зверя…
В последний момент мут вильнул в сторону и, обойдя по дуге пацана с железякой в дрожащей руке, прыгнул на хотевшую то ли убежать, то ли спасти сына женщину. Пока Лас поворачивался к угрозе и заносил для удара серп, сделанный, как и добрая половина прочих имевшихся в деревне инструментов, из куска упавшего при звездопаде обломка, монстр успел откусить его матери голову…
Лас не помнил, что случилось потом. Пришёл в себя он, когда всё уже кончилось, на земле рядом с мёртвым, буквально изрезанным на куски мутом, сжимая в мокрой ладони рукоятку орудия, лезвие которого целиком было под слоем тёмно-красной крови, очевидно, ему не принадлежащей.
Отец всё же заколол вилами своего страшного оппонента, но полученные в схватке раны оказались такими серьёзными, что через несколько дней не стало и его. Лас остался один.
А потом было общее собрание жителей деревни, на котором выяснилось, что почти все они, кроме детей младше Ласа и его ровесников, обладают какими-то особыми способностями, причём у каждого дар был уникален. Кто-то, к примеру, мог за двадцатую часть дня разогреть рукой горшок с кашей; кто-то хорошо видел в темноте — и так далее; Лас, как выяснилось, обладал «рентгеновским зрением» — жители назвали его способность «дальновидением», но суть от этого не менялась; а Старик просто жил и почему-то не умирал.