Реквием

идея быстро потеряла для меня привлекательность. Здесь также уместно сказать, что других ввязывать я не хотел. А когда уверенность улетучилась, не решался признаться, хотя с трудом сдерживал паническое настроение. Я намеревался оповестить вас о своих затруднениях. Ну а теперь вот… руки опускаются от безысходности.
Буду краток: примите во внимание, что я сумел не отойти от тематики. Я предполагал только пользу… и, скажем так: есть у меня некоторые недостатки, но я без всякого умысла… Зло в любых формах претит мне. Понимаю, пока не поздно, надо исправлять ошибку. Надеюсь, ещё не всё потеряно, – невесело и неуверенно подбил неутешительный итог Ивонов и, тяжело переминаясь с ноги на ногу, стыдливо демонстрируя свой провал, безнадёжно поник головой.
«Надо же, подтвердились слухи о подлоге. Так, стало быть, всё это правда. Я располагала лишь самыми приблизительными сведениями, у меня не было уверенности в правоте слов Инны, и я решила, что всё это напрасная хула. Вот так дела! Не придумал ничего лучшего, как пойти на обман! Этот факт не делает Ивонову чести, – про себя отметила Елена Георгиевна. – А дознание не принесло результата. Так-таки ничего путного и не сказал. Я ничего не поняла, кроме разве что одного: Ивонов виноват и сам это признает».
Иван Петрович тем временем разразился новым потоком грозных слов:
– Не забывайте, по вашей милости мы сегодня здесь заседаем! На карту поставлен наш профессиональный престиж. Не можете обосновать свои притязания на дополнительные расходы и потребовать у заказчика новых финансовых вливаний? Со слезами не ко мне. Не грузите меня своими оправданиями, о деле говорите. Не в ваших интересах молчать. Я жду от вас простое наглядное и убедительное объяснение вашим позорным действиям, а также хочу услышать мнение о способах разрешения возможных конфликтов с заказчиками.
Да, подсуропили вы, Ивонов, всем нам. Вы отдаёте себе отчет в том, что подмочили репутацию нашему отделу? А он и так дышит на ладан, у нас и других неприятностей через край. Ещё один важный момент не упустите: конкуренты на пятки наступают. А если не удастся избежать осложнений? Как нам теперь заставить заказчиков утвердиться в уверенности, что мы ведём честную игру? А мы обязаны дать им чувство сравнительного спокойствия – по теперешним временам это немаловажно – а из-за вас мы находимся в подвешенном состоянии, – продолжал разнос шеф.
Иван Петрович никак не мог успокоиться. Ему было бы намного проще, если бы известие о подлоге настигло его вчера вечером. За ночь он успел бы переболеть неприятностью, продумать все варианты своего поведения. Он не любил скоропалительных решений. А тут как снег в июне… час назад ошарашил его заместитель. И Серафима подлила масла в огонь.
«Отчего шеф так многоречив? Помнится, ещё в детстве дрова ли колю, в огороде ли работаю или по дому вожусь – часами могла «перемалывать» в голове свои проблемы и обиды. И всё по кругу, по кругу… Но не вслух, не на публику», – вспомнила Елена Георгиевна.
Фразы Иван Петрович произносил всё резче, всё отрывистей и непримиримей. Он входил в форму, он набирал силы.
– Не юлите, скажите прямо: прибегнул к подделке, обманул, зашёл слишком далеко. Задали вы мне работы! Ведь и в самом деле, от того, как мы строим отношения с окружающими, возникают наши сознательные, а чаще всего бессознательные действия – от сострадания до предательства. А как вы интерпретируете наше взаимодействие, как созидательное? Тогда попробуйте отстоять свою точку зрения. Смоделируйте ситуацию.
К тому же потрудитесь ответить: откуда у вас иллюзия или непробиваемая убеждённость в безнаказанности? Может, именно она помешала вам задуматься о последствиях совершаемого проступка? Говорят, что новое старыми мерками не меряют, но зарубите себе на носу: порядочность должна остаться и в нашей новой, перестроечной жизни. Любые понятия со временем трансформируются, но отрекаться от всего положительного, что было при Союзе, нельзя. Это моё глубокое убеждение, – наставительно закончил Иван Петрович.
Он достал из обширного внутреннего кармана куртки большой клетчатый платок и отёр им потное лицо. Видно, нелегко дался ему обвинительный монолог.
Услышав жёсткую отповедь, Ивонов – посрамлённый и униженный – совсем сник и, торопясь поскорее завершить неприятное обсуждение, коротко и скорбно побормотал:
– Признаю, виноват. Были минуты, когда я хотел уйти из института, но не смог. Прирос, привык, полюбил коллектив.
А сам подавленно подумал: «Уж больно пренебрежительно обошёлся со мной шеф, словно стремился доказать моё полнейшее ничтожество. Даже делал обидные намёки. Что это должно означать? Не избежать мне наказания? Так или иначе, но чувствую я себя прескверно. А если до отца слух дойдет? От раздражения шеф не владеет собой или, изливая свои чувства, играет на публику? Двусмысленное всегда прячется в деталях. А я от волнения лишился дара речи, мямлил, дураком себя выставил».
– Взнуздал Ивонова шеф. Смотрите, присмирел, выслушал обвинения со спокойствием приговорённого к смерти. Слезу чуть не пустил! Как вы, конечно, догадываетесь, по большому счёту Ивонов далеко не гигант мысли. Не светит бедняге быть крупным руководителем. Нельзя ему доверить принятие решений в чрезвычайных ситуациях. Поставленный перед выбором, он теряется. Такое с ним случается сплошь и рядом, а это небезопасно. К тому же не умеет подчинять себя жёсткой необходимости. Сам может «выплывать» только благодаря невероятно счастливым обстоятельствам. А в этом конкретном случае он преследовал только личные цели, на группу ему было наплевать, – не без злорадства, тихо, так, чтобы её могла слышать только Елена Георгиевна, поделилась своим мнением Инна.
Всё это она выпалила одним духом, явно довольная возможностью продемонстрировать свою логику.
– Не твои же цели, – с быстрой усмешкой, означавшей несогласие, шёпотом откликнулась Елена Георгиевна.
– Я говорю об общественных, – обиженно отреагировала подруга. – Придёт же вам, в самом деле, такое в голову.
«Молодец, прилюдно «выкать» не забывает», – удовлетворённо подумала Елена Георгиевна и строго уточнила:
– А я сейчас думаю об Ивонове, об индивидуальной ответственности, которая никогда себя не исчерпает.
– Эх, молодёжь пошла! – ударился Иван Петрович теперь уже в лирическое отступление. – В толк не возьму, почему я должен всё перепроверять? То указание не выполнят, то недостаточную профессиональную ответственность проявят и поставят под удар работу всей организации, а у нашего отдела и так шаткое положение. Ивонов, ваш проступок затмевает ваши прошлые заслуги и причиняет моральное и материальное неудобство не только вам. Вы понятия не имеете о чувстве локтя, о чувстве коллективизма.
«Старые мотивы сгодились. Велика инерция советского мышления», – усмехается про себя Елена Георгиевна.
– Я угораю! Не верю собственным ушам. Всё-таки грешит наш шеф непростительной болтливостью. (На себя