100 лет без любви
– Словно вестник прошлого, – проговорила наконец бабушка.
– Это твоя брошь? – рискнула спросить я.
– Наша, семейная, – все так же задумчиво ответила она. – И давно потерянная. Вот уж не гадала, что найдется когда-нибудь…
– Баб Маш, расскажите, интересно же, – заканючила Наташа.
Бабуля очнулась и посмотрела на нас отчего-то повлажневшими глазами. И столько в них было грусти, словно картины прошлого, что промелькнули сейчас в ее памяти, были безрадостными, трагичными. Ее грусть передалась мне. И даже Наташа принялась смущенно рыться в сумке, проникаясь общим настроением.
– Можно сказать, что эта брошь – семейная реликвия, – вновь заговорила бабушка. – Сколько себя помню, она все время была у нас. Пока не потерялась во время переезда. Где мы только ее не искали… а она, оказывается, все время преспокойно лежала в сундуке.
– Переезда? Это ж сколько лет она считалась потерянной?
Я подсчитала в уме. Получалось больше сорока лет, потому что последний переезд был в ту квартиру, где мы сейчас живем. Бабуле тогда едва исполнилось двадцать. Она только вышла замуж, и молодой семье выделили отдельное жилье.
– Мама еще была жива. Она и отдала мне эту брошь, а я ее потеряла. По крайней мере, я так считала все эти годы. А она… ну надо же!
Бабуля протянула мне коробочку:
– Положи ее куда-нибудь, раз уж нашлась.
Как-то все было странно. Не заметила я радости в бабушкиных глазах от находки давно потерянной и дорогой сердцу вещи.
На обратном пути Наташа спросила:
– Не хочешь отнести брошь в ювелирку? Починить застежку?
– А зачем? Можно подумать ее кто-то будет носить. Она, конечно, красивая. Но как-то слишком… Да и страшно таким себя украшать, согласись.
– Дорогущая, наверное, – размышляла Наташа. – Интересно, сколько бабок можно за нее получить?
Почему-то думать об этом не хотелось. Из головы не шло бабушкино поведение. Какая-то странная реакция. Вроде должна радоваться находке, а такое впечатление, что бабушка даже расстроилась. О чем она думала, когда рассматривала брошь? Нужно будет расспросить поподробнее.
Дома я долго думала, куда бы положить вновь обретенную брошь. Решила не мудрствовать лукаво и спрятала коробочку в сахарнице от немецкого чайного сервиза. Он был такой тонкой работы и тоже достался бабушке от матери в качестве приданного, что служил для украшения – стоял в серванте. Во время генеральной уборки с него стиралась пыль, и он снова занимал свое почетное место. Я решила, что раритету самое то находиться в себе подобном.
Глава 3
К концу недели выпал снег. Да сразу так много, что стараниями дворников образовались сугробы. Редко когда зима ложится за одну ночь. Обычно, как преддверие ее, промозглый слякотный период, который я терпеть не могла. Вроде бы и снег идет, но температура не достаточно низкая, чтобы он не таял. Приходится обувать резиновые сапоги, чтобы не ходить с мокрыми ногами. И длится это не один день. В этом году природа преподнесла мне сюрприз. И, хоть огородники говорят, что для урожая плохо, когда снег ложится на сухую землю, я была этому рада.
На работе началась запарка. С ноября торговым агентам резко увеличивали планы. Заявок сыпалось столько, что каждый день приходилось задерживаться. По прошлому году помнила, что закончится это только ближе к апрелю, после всех праздников. Оставалось запастись терпением и трудиться, трудиться…
В пятницу после работы я пошла прямиком в больницу. Лечащий врач накануне сообщил, что продержит бабулю еще не меньше недели. Нужно было подпитать ее сердце, которое оказалось не такое крепкое, как мы думали. И узнали-то об этом, когда ей сделали кардиограмму. Как говорится, нет худа без добра – не попади бабуля в больницу, вряд ли бы прошла обследование. А там ей проверили все. Врач, конечно, успокоил меня, сказал, что для своего возраста она достаточно крепкая. Но с сердцем посоветовал не шутить и периодически проверяться.
От бабули я возвращалась поздно. Выйдя из больницы, остановилась на крыльце зачарованная. Показалось, что попала в сказку – снег валил крупными хлопьями в абсолютном безветрии. Он переливался в свете фонарей и приятно хрустел под ногами. Захотелось насладиться этим подольше, и я решилась пройтись пешком.
Магазины еще работали. Во многих уже по-новогоднему украсили витрины. Яркая мишура, гирлянды и елочные игрушки создавали атмосферу праздника, хоть до него еще и далеко. Как же я любила начало зимы! Когда снег еще девственно белый, морозы не успели стать трескучими, а ветры не гнали пургу. Я вспомнила, как в детстве мы с Наташкой делали ангелов на снегу. Ложились на спину и разводили в стороны ногами и руками. Оставался след, похожий на ангела. Представляю, что бы обо мне сейчас подумали, проделай я такое. Я рассмеялась подобным мыслям и тут же стала, как вкопанная, услышав рядом визг тормозов.
– Ты в своем уме?! Прешься через дорогу и по сторонам не смотришь! – услышала я грубый мужской голос, а потом и увидела его обладателя.
Парень выскочил из машины, громко хлопнув дверцей, и подлетел ко мне.
– Суицидница что ли? – проорал он мне в лицо.
Вообще-то, я очень аккуратно перехожу дорогу. Как-то в детстве меня чуть не сбила машина, когда я вышла из троллейбуса и обходила его спереди, а не как положено сзади. С тех пор я не теряю бдительности и даже немного побаиваюсь проезжей части. Поэтому была не меньше шокирована собственной беспечностью.
– Ты немая что ли? – не унимался парень. – Я же мог сбить тебя!
– Но не сбили же, – только и нашлась я, все еще находясь в состоянии легкого шока.
– Точно дура… Врезать бы тебе как следует. Не была бы бабой, так и сделал бы…
Терпеть не могу, когда на меня орут, а тем более оскорбляют. Говорят, я обладаю редким тембром голоса. В спокойном состоянии он у меня невыразительный, глуховатый. Но в моменты эмоционального накала, я могу говорить очень громко и отчетливо.
– Не надо на меня орать. Я не глухая и не суицидница. Просто задумалась. Я напугана не меньше вас, неужели не заметно? А вы ведете себя, как дикий бабуин, разве что с кулаками на меня не бросаетесь, – все это я выпалила на одном дыхании. Даже жарко стало от возмущения.
Парень потерял дар речи на долю секунды. Впрочем, этого хватило, чтобы он перестал орать.
– Садись, подвезу, – уже спокойно сказал он, кивая на машину.
– Спасибо, я пешком.
– Садись, кому говорят, иначе, точно кого-нибудь до тюрьмы доведешь сегодня.
Наверное, порция адреналина, что я хапнула, оказалась великоватой. Я вдруг поняла, насколько устала, замерзла и хочу спать. Салон машины манил теплом. Спорить хотелось все меньше – до дома оставалось приличное расстояние, и автобуса неизвестно сколько ждать в это время. Пусть предложение этого грубияна и не очень галантное, но точно своевременное.
– Куда едем? – спросил парень, заводя машину.
Я назвала адрес, а сама украдкой его рассматривала. Конечно, с бабуином я перемудрила, но что-то от обезьяны в его внешности все равно было. Скорее от гориллы. Наверное, широкоплечая коренастая фигура и глубоко посаженные серые глаза рождали подобное сравнение. Хотя, надо признаться, что выглядел он довольно симпатично. И мощная энергетика, исходящая от него, внушала спокойствие. А еще, приглядевшись, я поняла, что он уже далеко не юноша. Возраст его я бы оценила ближе к тридцати.
– Как тебя зовут? – вновь заговорил парень.
– Женя.
– А меня Захар.
– Не назвала бы наше знакомство приятным, – буркнула я, все еще не в силах побороть обиду на его грубость.
– Да уж, – усмехнулся он. – Красотки еще ко мне под колеса не бросались.
За красотку спасибо, конечно. Первое приятное слово за последние полчаса, пусть и грубовато высказанное.
– Ты чем занимаешься? Работаешь, учишься?
Зачем ему это знать, если, скорее всего, мы больше никогда не увидимся? Нездоровое любопытство?
– Работаю. А ты?