Очень Дикий Запад (СИ)

— Отчего же ты их по дороге к моему ранчо не освободил-то?
— Знаете, мистер Вилд, не решался. Все думал, что вдруг очнутся. А как увидел, что папа к вам не за сигарой идет, так и понял — все кончено. 
— Спасибо тебе.
— Сочтемся, — пожал он плечами.
Люк все косился на Барти, примеривая на себя то, что довелось пережить этому парню. После убийства Генри на душе скребли кошки. Какого же этому, по сути своей, еще ребенку? Барти на удивление выглядел не таким уж и печальным. Люк мог объяснить подобное только тем, что молодые люди, пресытившиеся всевозможными киношными ужастиками, кровавыми компьютерными играми и прочей чепухой, просто не способны воспринимать смерть как нечто фатальное. Любой кошмар, замеченный ими на улице или в школе, будь то издевательство над сверстником или избиение очередного неудачника, не вызывало никаких чувств в их больных, исковерканных современным миром душах, кроме одного — желания достать телефон и начать съемку. Вот так, словно через призму видеокамеры, Барти и смотрел на все то, что с ним произошло. Его человечность дремала, а мозг упорно блокировал те импульсы, которые способны ее пробудить.
— Мистер Вилд, машина!
Люк вздрогнул. Задумался и не заметил того, что твориться под носом. Вроде и на дорогу смотрел, а пока Барти не вскрикнул, не видел машину, ткнувшуюся в кювет. С дороги виден лишь багажник и задние колеса. Все остальное прикрыто густым кустарником.
Остановив бьюик и проверив, все ли в порядке с кольтом, Люк толкнул дверцу машины и выбрался на асфальт.
— Барти, оставайся в машине и проверь на всякий случай свое ружье.
— Люк, я с тобой! 
— Нет! Прикрой меня, мало ли?
Люк и не думал о жалости к парню, он действительно рассчитывал на то, что тот его прикроет в случае чего. Но Барти расценил это как оскорбление. Что он, маленький? Почему ему нельзя пойти вместе с Люком к машине и посмотреть?
Наплевав на чувства подростка, Люк, нервно дернув шеей, осмотрелся и нехотя направился к месту аварии.
На первый взгляд ничего настораживающего не было. Старый форд не выглядел битым и покореженным. Можно подумать, что водитель специально свернул с дороги и укрылся в кювете. Так, скорее всего, и было. Интересно – от чего или кого пытался спрятаться этот человек. Или люди.
Спустившись с дороги вниз, Люк поравнялся с передней дверью, потянул ее на себя, отскакивая на всякий случай назад. Ничего. Приблизившись снова, заглянул в салон. Пусто. Отсек для перчаток открыт, и все его содержимое неопрятной кучей лежитна коврике для ног упассажирского сиденья. Что можно с таким рвением искать в столь небольшом ящичке? Пистолет, а может, перцовый баллончик? Загадка. 
Следов крови Люк не обнаружил, как и следов борьбы. Это радовало. Значит, кто бы ни ехал на этом автомобиле, они, скорее всего, не погибли. Или не погибли тут, на этом самом месте. Идти и проверять окрестности не хотелось. 
От раздумий оторвал уже ставший знакомым утробный рык. Звук стремительно приближался. Все, что успел сделать Люк, так это обернуться. На него довольно бодро «летел» зомби. Бойко перебирая обгаженными голыми ногами и выставив перед собой руки, бывший некогда человеком монстр вцепился в Люка и потянул на себя, одновременно подавшись к жертве всем своим дурно пахнущим телом. 
Это же надо быть каким идиотом, чтобы в такое неспокойное для всех соединенных штатов время, заглядывая в салон чужого автомобиля, спрятать оружие в кобуру? Люк знал, каким идиотом надо быть. Он и был таким.
В голове пульсировала одна мысль — «Вот и все». Люк все пытался протиснуться глубже в салон, но проигрывал монстру в силе, и тот неумолимо вытягивал его наружу, как бигмак из бумажного пакета. Вместо того, чтобы хоть как-то попытаться дотянуться до оружия или нанести удар по изуродованному лицу зомби, руки, предательски не слушаясь своего хозяина, вцепились в сидение форда в тщетной попытке втащить Люка в нутро автомобиля. 
Спину пронзила боль. Эта тварь укусила его за бок и попыталась оторвать кусок от еще живого человека. Закричав и от боли, и от страха одновременно, Люк все же умудрился развернуть свое тело и встретить врага лицом к лицу. Страх и боль включили наконец-таки мозг, и тот, вновь возобладав властью над руками, заставил их отпустить сиденье форда, напомнив, что у них есть задачи важнее — выжить. Упершись в лоб твари одной рукой, Люк судорожно завозился другой в районе пояса в надежде отыскать пистолет. Не удавалось. Зомби неумолимо одерживал победу и был близок к окончательной и бесповоротной капитуляции Люка. Вот его отвратительная перекошенная рожа с вытянутой вперед нижней челюстью сантиметр за сантиметром сокращает дистанцию, отделяющую его зубы от горла жертвы. Из последних сил толкая синюшный лоб от себя, Люк откинулся назад. Вовремя. Раздался выстрел, и то, что наполняло голову твари изнутри, наполнило брызгами салон форда, не минуя, естественно, и Люка. 
Хватка ослабла, и живой труп (а теперь уже труп окончательно) завалился всем весом на несостоявшийся обед.
— Люк! Ты живой?
Барти! Какой же ты замечательный, Барти. Так и хотелось это проорать во все свое уцелевшее горло, но оно выдавило лишь невнятное сипение.
— Люк? — уже тревожно воззвал Барти.
Торопливые шаги приблизились к машине. Барти ухватил зомби за ноги и, чертыхаясь, потянул, стягивая того с Люка.
— Ох, Барти! Чертяка ты этакий! Снова я тебе должен. Того и гляди, придется отдать тебе ранчо.
Голос вернулся, и вместе с ним вернулась жажда и дурное самочувствие. Но ничто не способно было затмить радости встречи с соседским мальчишкой, пусть расставание с ним и было рекордно коротким.
Барти присел рядом с трупом, и с остервенением принялся оттирать ладони о траву. Когда он освобождал Люка, вытягивая труп из машины, то ухватил его за голые ноги, в горячке не заметил, что ноги эти от паха и до пяток в испражнениях. Нещадно и витиевато матерясь, находя в своем словарном запасе фразы и обороты, о существовании которых Люк и не подозревал, Барти казалось, пытается путем трения очистить руки не только от нечистот, но и, как минимум, от собственной кожи.
— К такой-то матери этот мир, этих тварей, эту дорогу и твое ранчо, Люк! Я отдам и свое тому, кто мне объяснит — что, черт возьми, происходит? Что это за люди-уроды? Откуда это все?
Люк выбрался из салона форда. До парня наконец дошло, что происходящее вокруг ничто иное как реальность. Тупая, идиотская, непонятная и страшная реальность. Не компьютерная игра, где есть возможность сохранения и в случае неудачи остается шанс на прохождение заново. Только что, минуту тому назад, Барти представлял собой крутого парня, способного вынести мозги кому угодно, кто посмеет угрожать ему, или его попутчику. Теперь же на траве, перед Люком сидел простой испуганный мальчишка.
— Ты же сам говорил, что это судный день. Пусть так и будет. Нам некому помочь и объяснить. Что теперь — головой биться о стену?
— Нет никакого судного дня, Люк! Нет! Для того, что бы был судный день, необходим судья. Судья — бог. А я смотрю на все это, вспоминаю родителей… Нет никакого бога, а значит и судного дня нет.
Барти тяжело поднялся и побрел к машине, оставленной на дороге. Пошел не оглядываясь на Люка. Ему не нужны объяснения, он для себя уже все решил. Ружье он не поднял, но ремень не отпустил, и теперь оно волочилось за ним, постукивая по пяткам.
Люк догнал соседа уже у машины. Барти уселся на пассажирское сиденье, втянул за собой ружье и тяжело вздохнув, принялся за перезарядку. Оставалось сесть рядом и тронуться дальше, к городу. Жажда вновь о себе напомнила, и пришлось повозиться, доставая очередную бутылку воды с пола между сиденьями. Осушив половину, Люк протянул бутылку Барти. Тот молча выпил свою часть, аккуратно закрутив пробку, сунул пустую тару под свое сиденье.
— Куда мы едем, Люк?
— В город.
— А там что? Есть ли он, этот город?
Это Люку не понравилось. Да, не все в их положении походило на праздничный день, далеко не все. Но это не значит, что можно отчаиваться и, скрестив руки на груди, ложиться и помирать. Надо жить дальше. Ведь не просто так он и Барти остались в живых. Если все, кого они знали, превратились черт знает в кого, а их такая метаморфоза миновала, то возможно есть еще выжившие. И просто необходимо разобраться в том, что происходит. Отчего-то верилось в то, что в городе все станет ясно. Или, Люк уговаривал самого себя в этом? Одно он знал точно — оставаться на месте нельзя.