ПО 2 (СИ)

Ведь он тот самый идеал - солнечный улыбчивый рубаха-парень, надежный верный муж, отличный сын всем на зависть.
Что у такого может быть на душе? Да ничего кроме светлой радости.
Но…
Но!
Ведь он никогда не хотел такой жизни! Никогда мать вашу! Никогда!
Он никогда не хотел жить по такому скучному рабочему и домашнему распорядку! – да еще и выстроенному не им самим!
Он никогда не мечтал о ранней женитьбе, не собирался заводить детей до тех пор, пока тридцать пять не стукнет.
Почему именно в тридцать пять? Да черт его знает! Хотя тут легко – ровно столько он собирался жить исключительно для себя. Говорят же – дай парню нагуляться, не тащи в ярмо, ведь из него потом не вырваться. А ему не дали. Может гулять до тридцати пяти холостым да свободным и чересчур, но ведь даже попробовать свободы не дали. Может он откусил бы пару годков холостяцкой неуютной жизни – и сплюнул бы с презрением, сам бы к семейному уюту со всех ног бросился. Но ему попробовать не дали!
Его втиснули в чужую мечту о ровной повседневной жизни, где ничего и никогда не случается.
Его… его втиснули в чужую жизнь!
И даже сейчас, сидя здесь на высоком берегу тихой реки, в безлюдном месте, он не чувствует себя свободным. Ведь туго натянуты связующие с семьей нити. Ведь скоро уже пять пополудни и в это время он всегда включает осточертевший гребаный мобильник и сам же поочередно отзванивается жене и матери – чтобы не беспокоились. Ведь это нехорошо – давать повод для беспокойства. А ничего что ему уже столько лет, что этому другие уже должны ему звонить, а не он им? Но нет. Он звонит. И даже детям звонит – и ровным, чуть ворчливым, но добродушным тоном любящего отца осведомляется о их делах…
Черт!
Ему постыла эта жизнь!
Он мечтал о бескрайнем Севере! Или крайнем Юге! Он грезил искристыми льдами и северным сиянием! Он мечтал стоять на носу атомного ледокола и, замерев от восторга, смотреть на проламываемый могучим кораблем морской лед. Он мечтал курить в тесных каютах Беломор, писать путевые заметки, выпивать с такими же бродягами, как и он, затем вместе таскать грузы на берег, строить зимовку, охотиться, бурить скважины к далеким подледным озерам со смутной, но яркой надеждой открыть там еще неизвестный науке вид живых существ…
А он? Чем занят он? Да ничем! Ненавижу! Ненавижу работу! Семью! Всех! Они растоптали его мечту! А теперь… теперь поздно! Годы ушли. Он еще не стар, но уже далеко не юн.
Тут последовал единственный вопрос от тихого собеседника. Вопрос звучал странновато: а дай ему кто шанс, согласился бы отправиться в подобное место, где ты всегда на грани? Но с таким условием, что назад к прежней жизни уже не вернулся бы никогда.
Андрей с ответом тянуть не стал. Да! Он еще и кулаком по колену врезал себе. Да! Согласился бы! Будь шанс все бросить и начать с нуля – он бы все отдал ради такого шанса! Но такое уже из разряда чудес… Да и кто ему даст?
На этом Андрей иссяк.
Выговорился. Выплеснулся все черное и смрадное. Как очистился. Долгое время сидел слепо глядя в рдеющие угли начавшего затухать костерка. А когда со стыдом поднял глаза, чтобы извиниться перед незнакомцем за такое вот… по ту сторону никого не была. Стоял лишь на камешке опустевшая жестяная кружка.
На мгновение стыдом обожгло в разы сильнее – наговорил всякой чуши. Мужик о клеве и жизни поговорить хотел. А не о таком… но затем вместо стыда в душе появилось облегчение. Нахлынуло спокойствие. Даже воздух свободней потек во вроде бы прочистившиеся ноздри. Столько в нем всего оказывалось накопилось – сам даже не подозревал.
Теперь Андрей был благодарен незнакомому мужичку.
Засобиравшись, вскоре оказался дома. Пришел с подарками для всех. Не забыл и бутылочку сладкого красного. Испытывая перед ни о чем не подозревающей семьей стыд, провел с родными весь вечер, долго говорил по телефону со стареньким и уже совсем не властным отцом, столько же болтал с мамой. Потом уделил время жене – и уделил не в штатном обычно-скучном режиме, а так, как это было годы назад. Нежно, страстно, долго, романтично. И тепло.
Засыпая, слыша мирное дыхание что-то бормочущей ему в бок жены, он тихо улыбнулся в потолок. Дурак он. Как есть дурак. Ведь на самом деле он любит их всех – и родителей, что не дали сыну угробить свою судьбу, и жену, что всегда была рядом, и детишек… и какой родитель вообще не строит планы касательно будущего своих детей? И вряд ли у многих отцов в планах значит пункт – а пусть полярником пахать идет в смертельно опасную Арктику… Кто их знает вообще этих героев? Ну вспомнят Папанина с его льдиной, может вспомнят героя комсомольца Ивана Хмару канувшего на дно вместе с трактором, кто-то припомнит Амундсена, Скотта, Кука… Именно что «кто-то» - то есть почти никто.
Нет… Все же отец, как всегда, был прав…
На следующий день, встав свободным и окрыленным, товарищ Апостолов собрал библиотечные книжки, добавил к ним несколько книг из своей полярной личной библиотеки и неспешным шагом начал спускаться. Он намеревался вернуть прочитанное и взять что-нибудь про рыбалку, походы, можно еще порыться на полке советского детектива или проверить свежую подшивочку роман-газеты. Заодно небрежно вручит зачитанные до дыр, но еще вполне крепкие книги о полярниках библиотеке в дар. Безвозмездно.
Он даже вслух это слово произнес – безвозмездно. Широко улыбнулся… и удивленно распахнул глаза, глянул через плечо – у стены подъезда стоял тот самый неприметный мужичок. Который из леса у реки… Тот тихо улыбнулся, шагнул вперед и… мягко толкнул Андрея в спину. Он сделал неверный шаг вниз, все еще ошарашенно глядя на мужичка. А тот, подняв руку, сказал:
- Постарайся выжить. И помни – выбор за тобой.
Андрей открыл рот, чтобы даже не выматериться, а издать что-то вроде изумленного «Ась?». И тут его обожгло холодом. Желудок рванул к горлу, растворилась в сером сумраке лестничная ступенька, а следом ушло и сознание.
Тьма…
Вот такая вот удивительная история – для того мира. А здесь банальная до зевоты. Очередной сиделец прибыл на место отбытия долгого-долгого срока. Хотя в тот момент он, само собой, еще ничего не знал. Он очутился в стылой воде, в темноте наполненной хриплым эхом от его криков. Он полдня бродил туда сюда по темному и по щиколотку затопленному коридору, замерзая все сильнее. Полдня! Сколько же раз он прошел мимо рычага дарующего свет и тепло? Да уж…
Найдя рычаг – дернул, разумеется.
С этого мига можно и начинать его тюремную одиссею, что потекла так же как и у других. Постепенно разобрался с рычагом, понял, что нельзя медлить, затем, когда интервалы увеличились, обследовал тюремную келью, отыскал туалет, а в нем висящее на цепи тело предыдущего хозяина кельи. И Андрей до сих пор не может сказать, было ли это самоубийством от тоски одолевшей – никакой табуретки он там не обнаружил. Как-то ради интереса пытался – и вроде можно по цепи с мачете забраться повыше и захлестнуть ее вокруг шеи. А дальше уже все – стоит убрать руки и даже если передумаешь, то хрен освободишься. Но… как-то слишком уж дико. Да и из одежды на сидельце были лишь трусы линялые, а сырая кровать разворошена. Одеяло на пол скинуто… Такое впечатление, что узник мирно спал, но по пробуждении вдруг резко встал, сбросил на пол одеяло, в трусах промаршировал до туалетной цепи, взобрался, захлестнул петлю, расслабился… Не складывается как-то. Тем более в позднее найденных тайниках обнаружилось немало таблеток, включая снотворные. Нашелся и алкоголь. В общем захоти он уснуть навеки – все бы решил прямо перед сном.
Мелькнула тогда еще в голове пугающая мысль – а может его кто за шкирку сонного затащил в туалет, поднял в воздух за грудки, обмотал цепь и отступил, наблюдая как корчится и сучит ногами агонизирующий узник.
Кто бы мог такое сотворить?
Ну как кто. Позже ему сообщили кто – Черный Тюремщик, кто ж еще. Тот, кто карает излишне старательных узников, дергающих и дергающих за третий спусковой рычаг…