Звездный лис
По длинным коридорам, где в этот поздний час все еще работало немало людей, Хейма провели в приемную Кокелина.
Министр отодвинул в сторону стопку бумаг, встал, чтобы приветствовать гостя.
— Здравствуйте, — сказал он. Голос был усталый, но по-английски этот человек говорил безупречно. Это было кстати, с годами Хейм почти совсем забыл Французский язык. Кокелин жестом указал на потертое кресло, но, судя по всему, очень удобное кресло рядом с собой.
— Садитесь, пожалуйста. Не хотите ли сигарету?
— Нет, спасибо, я курю трубку.
Хейм вынул трубку из кармана.
— Я тоже, — Кокелин улыбнулся, собрав лицо в крупные морщины, затем сел и принялся набивать еще более позорную, чем в Хейма, старую курительную трубку из корня Эрики. Он был невысок, но мощного телосложения, с бесстрастным выражением лица, лысый, с высоким большим лбом и очень твердым взглядом карих глаз.
— Ну, мистер Хейм, чем могу быть для вас полезен?
— М-м… Это касается Новой Европы.
— Я так и думал, — улыбка исчезла.
— По моему мнению… — Хейму показалось что это звучит слишком напыщенно, — месье Кокелин, — снова начал он, — мне кажется, Земля должна сделать все необходимое чтобы вернуть Новую Европу.
Раскурив трубку, Кокелин сантиметр за сантиметром осмотрел лицо своего собеседника.
— Благодарю вас за это, — произнес он наконец. — Мы здесь, во Франции, чувствовали себя одинокими в этом мнении.
— У меня с собой некоторые материалы, которые, возможно, могли бы пригодиться.
Кокелин сделал едва заметный вдох сквозь зубы.
— Будьте любезны, продолжайте.
Пока Хейм говорил, он сидел, сохраняя абсолютно бесстрастное выражение лица, курил и неотрывно смотрел на своего собеседника. Лишь один раз он прервал его:
— Синби? Ах, да, я с ним знаком. Это тот, которого разместили в…
Нет, пожалуй не стоит говорить официально считается, что мне это неизвестно. Продолжайте. когда Хейм закончил, Кокелин открыл пакет, достал несколько пленок, вставил их во вьювер, стоящий у него в комнате. Тишина, казалось, готова была взорваться. Хейм пускал клубы дыма подобно вулкану, смотрел через окно в темноту и слушал биение собственного сердца.
Наконец Кокелин пробормотал:
— Слухи об этом доходили до меня.
Меняя позу, Хейм пошевелился в кресле так, что оно застонало.
Наступила еще одна пауза, после чего Кокелин продолжал:
— Насколько я понимаю, вы и Вадаж готовы вступить в Легион Чести.
Чтобы ни случилось.
— А что должно случиться? — спросил Хейм. Челюсти ныли — так сильно он их сжал, сидя в ожидании приговора Кокелина.
Тот пожал плечами.
— Вероятно, ничего, — сказал он скучным голосом. — Они явно настроены купить то, что у них называется миром.
— О, да, вы ведь, должно быть, в курсе. Так что я могу сказать вам, что тоже знаю их план.
— Отдать алеронам Новую Европу? Хорошо, мы можем говорить открыто.
Естественно, для меня — это вопрос чести, — не разглашать обсуждение вопроса и решения до тех пор, пока мои коллеги по комитету не будут в полном единодушии относительно этого вопроса, и если бы я нарушил данную мною клятву, это было бы с моей стороны весьма легкомысленным поступком с гибельными политическими последствиями, поэтому я бесконечно раз заполучить в качестве собеседника по данному вопросу человека со стороны, — Кокелин провел рукой по глазам. — Но мы не так уж много можем сказать друг другу, нет?
— Ну почему же! — воскликнул Хейм. — Во время очередного официального заседания вы можете представить эти материалы Парламенту вместе с научными подтверждениями их подлинности. Вы можете спросить их, можно ли им рассчитывать на избрание после продажи стольких человеческих существ.
— Да, да, — Кокелин смотрел на свою трубку, в которой огонь то разгорался, то угасал, то разгорался, то угасал. — Кое-кто скажет, что я лгу. Что мои доказательства подделаны, а мои ученые подкуплены. остальные скажут: «Увы, это ужасно, но — полмиллиона людей? Ведь несколько ракет, если бы они ударили по наиболее густонаселенным центральным частям Земли, могли бы уничтожить в двадцать раз, в сотню раз больше; к тому же мы не имеем права на территорию Феникса; и ничего не останется делать, как только подружиться с алеронами, иначе нам придется ожидать войны, которая продлится десятилетия; так что мы можем лишь сожалеть о наших людях, оставшихся там, но помочь им мы не в силах». — Он криво усмехнулся. Полагаю, в их честь воздвигнут монумент. Принесенные в жертву миру.
— Но это же нелепо! Земля не может быть атакована. А если даже и может, значит, то же самое относится и к Алерону, и они не станут провоцировать это нападение зная, что мы вдвое сильнее их. Одна единственная флотилия, хоть сейчас выживет их из системы Авроры.
— Половина Военного флота была отозвана для защиты внутренних территорий. Другая половина рассредоточена вдоль спорной полосы и ведет наблюдение за флотом алеронов, который тоже курсирует в этом районе. Даже некоторые из адмиралов, с которыми я советовался, не желают выделять флотилию для Авроры. Поскольку вам, должно быть, известно, месье, каждой из сторон совсем не обязательно иметь большое количество кораблей, когда одно-единственное судно с ядерным вооружением обладает такой разрушительной способностью.
— Стало быть, мы сидим сложа руки? — проскрипел Хейм. — Да в данный момент даже один корабль мог бы… мог бы нанести серьезный урон противнику. Пока что у них наверняка нет больших сил в районе Авроры. Но дайте им год или два — и они сделают Новую Европу такой же неприступной, какой является Земля.
— Я знаю, — Кокелин обернулся вокруг на своем вращающемся кресле, положил руки на стол и втянул голову в плечи. — Я буду спорить. Но… сегодня я чувствую себя стариком, мистер Хейм.
— Бог мой, сэр! Если Федерация ни в какую не желает действовать, то как насчет самой Франции?
— Невозможно. Согласно Конституции, мы в качестве отдельной страны не вправе даже вести переговоры с какой-либо внеземной цивилизацией. Нам не разрешается иметь никакой вооруженной силы, никакой военной машины, кроме той, что не превышает уровня полиции. Это находится в компетенции только Властей Мирового Контроля.
— Да, да, да…
— Фактически… — Кокелин взглянул на Хейма. На одной щеке у него дергался мускул. — Теперь, когда я думаю о том, что вы мне принесли, об этих документах, я не знаю, стоит ли мне придавать их гласности.
— Что?!
— Подумайте сами. Франция и так достаточно разъярена. Стоит только допустить чтобы стала известна вся правда, включая предательство — и я не беру на себя смелость предсказывать, каковы могут быть последствия. И да, — самой Федерации это повредит еще больше, чем Франции. Лояльность по отношению к Федерации следует ставить превыше всего. Земля слишком мала для национального суверенитета. А ядерное оружие слишком могущественно.
Хейм смотрел на склоненную голову, и бушевавшая в нем ярость казалось, готова была разорвать его в клочья.
— Я сам полетел бы туда! — крикнул он.
— Это было пиратство, — вздохнул Кокелин.
— Нет… постойте, постойте, — Хейм вдруг все понял. Он вскочил. Каперство! Когда-то давным-давно существовали военные корабли, принадлежавшие частным владельцам.
— Э, да вы, я вижу, кое-что читали по истории. — Кокелин немного ожил. Он сел прямее и вмиг насторожившимся взглядом оглядел огромную фигуру напротив. — Но я читал больше. Каперство было объявлено вне закона еще в девятнадцатом веке. И даже страны, не подписавшие этот пакет, соблюдали запрет, пока он не стал частью интернационального закона.
Допустим, в Федеральной Конституции не упоминается столь архаический вопрос. И все же…
— То-то и оно! — взревел Хейм или это кричал демон, возникший в его голове.
— Нет, нет, стоит только пренебречь законом — и тут же появится стража Мирного Контроля. Я слишком старый и уставший человек — лично я чтобы предстать перед Всемирным Судом. Не говоря уже о трудностях практического характера. Франция сама по себе не может объявить войну.