Госпожа Дозабелда (СИ)

  
Госпожа Дозабелда
   
Глава 1
 
Владлен Казимирович Кузькин заразился мечтой о демократии сразу. Он мог часами стоять на Гоголевском бульваре и слушать выступления Льва Убожко, Новодворской и других членов Демократического Союза. Иногда к дээсовцам присоединялись представители Московского Союза Анархистов, и тогда Владлен Кузькин как заворожённый слушал Александра Червякова и его соратников. Всё нравилось ему в этих собраниях под открытым небом: и обращение друг к другу - господа, и яростная критика советского строя, и рассказы о том, как хорошо жить в капиталистических странах. При этом каждый раз, слыша эти речи, Владлен втайне стеснялся своего имени - ведь 'Владлен' - это акроним от 'Владимир Ленин'.
Со временем митинги стали больше и переместились из уютного сквера на Манежную площадь. Кузькин старался не пропускать ни одного. Когда огромные массы людей проходили по улицам Москвы, обычно тихий и нерешительный Кузькин начинал ощущать себя сильным, готовым на любой подвиг во имя свободы. Когда в 1991 году грянул ГКЧП, Владлен встретил его на баррикадах, и это несмотря на то, что его жена была на восьмом месяце беременности.
Вскоре ему попался в руки номер одной радикально-демократической газеты, в котором утверждалось, что для новой России нужны новые имена. Через некоторое время, проходя по Петровке, он увидел, что недалеко от входа в редакцию журнала 'Столица' на раскладном столике выложены пачки номеров журнала за последние месяцы для свободного распространения. Взял несколько номеров, присел на лавочку вверху Петровского бульвара, углубился в чтение и случайно наткнулся на статью одного известного журналиста о новых именах как символах новых времён. Владлен посчитал это знаком судьбы, и когда супруга благополучно разрешилась от бремени двойней, он убедил жену назвать мальчика Ебелдосом (Ельцин, Белый дом, Свобода), а девочку Дозабелдой (Дочь защитника Белого дома). Спустя пару лет на свет появился ещё один мальчик, которого назвали Ваучер, и тут везение Кузькиных кончилось.
Следует отметить, что младший научный сотрудник Владлен Кузькин считал большинство своих коллег, а также всё руководство НИИ, в котором, работал, бездарями и дураками, на зарплату которых большевики зря изводили народные деньги. Себя же Кузькин причислял как минимум к непризнанным гениям. И каково же было его удивление, когда в новой демократической России он оказался первым в списке на сокращение штатов. Впрочем, немного поразмыслив, он решил, что стал невинной жертвой заговора тайных коммунистов и не стал сильно расстраиваться. Новое время таило в себе столько новых возможностей и Владлену хотелось окунуться в этот заманчивый водоворот незнакомой ему ранее жизни. Кузькин твёрдо решил стать акулой капитализма. На вырученные от продажи дачи средства был приобретён ларёк и пошла торговля. Прибыли были фантастические и уже через три месяца Владлен купил себе автомобиль, через год сменил почти новые, но недостаточно престижные "жигули" на старенькую иномарку, а потом ларёк сожгли конкуренты. О том, кто его сжёг, знали все кроме милиции, которая так и не нашла злоумышленников. Продав часть мебели, машину и телевизор Кузькин с трудом расплатился с долгами и запил.
Пил он долго, перебивался случайными заработками и постепенно начал проникаться идеей коммунизма. Однажды кто-то из собутыльников Владлена зазвал его на митинг партии 'Трудовая Россия'. Речь Анпилова сразила Кузькина наповал, столько в ней было мощной энергетики, гнева на оккупационный антинародный режим и уверенности в победе рабочего класса. С тех пор Владлен не пропускал ни одного митинга. Когда же в 1995 году из-за отсутствия средств на контрацептивы жена родила ему дочь, глава многодетного семейства настоял, несмотря на яростные протесты супруги, на том, чтобы её назвали Даздраперма (Да здравствует Первое мая). Надо отметить, что те две статьи - из газеты и из журнала, про новые имена - он бережно хранил в папке с наиболее памятными вырезками.
Недели сменяли друг друга, месяцы неспешно перетекали один в другой, но денег в большой семье Кузькиных не прибавлялось, а если говорить начистоту, их не было вовсе, и Владлен был вынужден наступить на свою 'пролетарскую' гордость, отправившись торговать газетами в электричках. Дела шли ни шатко, ни валко, но на хлеб хватало. В конце каждого месяца супруга бывшего младшего научного сотрудника Светлана откладывала деньги в сшитый из старой простыни мешочек, который затем аккуратно прятала на верхней полке бельевого шкафа. Кузькины копили на машину.
Но вот случилась деноминация, это было как гром среди ясного неба. Владлен, аккуратно пересчитав содержимое мешка, отправился в банк, где, отстояв длинную очередь, обменял старые деньги на новые. С утра до вечера трудолюбивый отец семейства, пересаживаясь из одной электрички в другую, распространял среди скучающих пассажиров газеты - от 'СПИД-Инфо' до 'Ещё', от 'Коммерсанта' до 'Правды', гороскопы, сканворды и сборники анекдотов. Придя за полночь домой, он ложился спать, наскоро перекусив, чтобы ни свет не заря снова приехать на 'Пушкинскую', к зданию 'Известий', сдать нереализованную печатную продукцию, получить пачки свежих газет и с набитой сумкой двинуться на вокзал. Один раз в неделю Владлен отправлялся в центральный офис компании-распространителя прессы, где сдавал выручку и получал новые номера журналов, таблоидов и еженедельников. Остаток дня он проводил с семьёй, а утром снова ехал на вокзал.
И вот когда до заветной машины оставалось каких то два-три месяца упорного труда, Россия узнала страшное слово "дефолт". Конечно, Кузькины могли бы пережить и это событие с не столь катастрофическими для себя последствиями, если бы Владлен Казимирович не совершил всего одной ошибки. Напуганный слухами о совсем распоясавшихся квартирных ворах, старший Кузькин отнёс все семейные сбережения в один с виду очень надёжный банк и как раз именно этот банк разорился одним из первых. Проведя вместе с другими вкладчиками у закрытых дверей банка без малого два месяца и так и не получив своих денег назад, Владлен снова пошёл продавать газеты по электричкам, но выручка была уже не та, и семья едва сводила концы с концами, а в один далеко не прекрасный день старший Кузькин с работы домой не вернулся. Две недели Светлана искала мужа по бывшим собутыльникам и больницам, и наконец, нашла в морге. Похоронив мужа на последние гроши, одинокая мать четырёх детей, задумалась, а на что же ей жить дальше, и не нашла ничего лучше, чем согнав всю большую семью в одну комнату, две другие стала сдавать торговцам с ближайшего рынка.
Продолжалось так около года, пока один из постояльцев не сделал ей предложение руки и сердца. Рауф был на десять лет старше Светланы, происходил из глухой деревушки в Нагорном Карабахе и имел статус беженца, а также четыре ларька на столичных рынках. Стоит отметить, что старшие дети восприняли нового 'папу' в штыки. Даздраперма по малолетству не очень понимала их враждебное отношение к 'дяде' Рауфу и принимала то одну, то другую сторону. В зависимости от того, кто её кормил конфетами в этот раз, она могла как часами сидеть у него на коленях, так и начинать плакать при одном только его приближении. Лишь ходивший в первый класс Ваучер души не чаял в новом мамином муже. Часто возвращаясь со старшим братом из школы, он заглядывал на рынок, где и оставался в ларьке отчима до самого вечера. Часами он мог пересчитывать выручку и сводить дебет с кредитом. Знал закупочные и отпускные цены на весь ассортимент и был твёрдо уверен в том, что сникерс - это товар, а товар не едят. Так они и жили, пока старшим не исполнилось по 18 лет и Рауф со Светланой согласились отпустить всю шумную компанию в турпоход на Валдай без сопровождения взрослых.