Мерле и Стеклянное Слово

Капитанский мостик находился на носу подводной лодки, за двустворчатым иллюминатором-перископом, смотревшим, подобно глазу, в глубины океана. Капитан Кальвино в красно-буром сюртуке с золотым воротником расхаживал по мостику, заложив руки за спину, и в сильнейшем возбуждении спорил с кем-то, кто стоял за колонной, так что Дарио и Серафин его не видели. Шестеро матросов работали у колес и рычагов, сделанных из бронзы, как и почти все остальное на борту. Один из них, сидя на обитом тканью седле и обливаясь потом, крутил педали, приводившие в действие какой-то механизм.
Кальвино ни на секунду не прерывал своего яростного марша. Шрам, рассекавший его губу и доходивший до кадыка, вздулся и покраснел, Подойдя ближе, мальчики поняли, кто довел его до белого каления.
Унка тоже увидела мальчиков. Ее широкий русалочий рот не был, как обычно, скрыт под маской. Рюкзак, в котором она носила зеркальную маску Арчимбольдо, как всегда, висел у нее за спиной. Знакомая картина! Ведь Унка никогда не расставалась со своим сокровищем.
— Я знаю, что это за лодка, — говорила она, обращаясь к Кальвино. — И знаю, какая у нее скорость. Во всяком случае, больше, чем та, которую вы нам тут хотите продемонстрировать.
— Я говорил сто раз и повторяю в сто первый, — бушевал капитан. — Египтяне контролируют море, и они не довольствуются поиском жертв только на поверхности. Чтобы увеличить скорость, мы должны будем всплыть, а так рисковать я не могу. Морская ведьма приказала мне доставить вас и этих детей в Египет — чертовски глупо! — но она не сказала, что это срочно. Так что будьте добры, предоставьте мне решать, с какой скоростью нам идти!
— Вы упрямый старый осел, капитан, и я уже не удивляюсь тому, что вы сделали с этой лодкой. Вы испоганили настоящий шедевр! Нам очень повезет, если мы приплывем в Египет прежде, чем ваша замусоренная посудина развалится на куски.
Кальвино развернулся и с угрожающим видом почти вплотную приблизился к Унке. Серафин подумал, что он обдает ее запахом остатков пищи, застрявшей в его темной бороде.
— Вы — женщина! Пусть вы русалка или вообще черт знает кто, вы мне не указывайте, как управлять лодкой!
Унка оставалась невозмутимой, хотя и она наверняка заметила саблю, болтавшуюся за поясом капитана. Правой рукой Кальвино схватился за рукоять, но еще не обнажил клинка. Без сомнения, это случится, если Унка не уступит. Господи, что она делает? Не все ли равно, когда они приплывут в Египет: сегодня, завтра или только послезавтра?
Унка изобразила любезную улыбку, в свете газовых рожков сверкнули ее акульи зубы. Любезная улыбка русалки не намного симпатичнее, чем раскрытый клюв каракатицы.
— Вы дурак, капитан Кальвино, и я вам скажу почему.
Серафин заметил, что матросы на мостике еще больше втянули головы в плечи — видимо, предчувствуя, какая буря грозила обрушиться на них.
Но Кальвино молчал. Может, потому, что был слишком ошеломлен? Никто не осмеливался говорить с ним в таком тоне. Его нижняя губа подергивалась, как тушка электрического угря.
Унка оставалась невозмутимой.
— Эта лодка, капитан, еще до войны стоила целое состояние. Вам и вашим головорезам не могло бы присниться ничего подобного даже в самых смелых снах. Сегодня, когда уже нет морского судоходства, эта лодка представляет собой такую ценность, что перед ней меркнут все сокровища Субокеанских империй.
«Она перегибает палку», — подумал Серафин. Но Кальвино морщил лоб и внимательно слушал. Унке удалось заинтересовать его.
— Вы слишком давно на борту, капитан, — продолжала она свою тираду, а матросы между тем тоже навострили уши. — Вы забыли, что почем там, наверху. Вы и ваши люди запустили лодку. Вы бороздите морские просторы в поисках пропавших сокровищ, а ценнейшее сокровище здесь, под вашими ногами, и ваша команда день за днем превращает его в кучу железного лома. У вас под носом.
Кальвино еще ближе наклонился к Унке.
— Величайшее из сокровищ, говорите? — Его голос звучал сейчас тише и спокойнее.
— Совершенно верно — пока оно по вашей милости не сгниет, как обломок доски на берегу необитаемого острова.
Кальвино хмыкнул.
— Вы считаете меня… неряхой?
— Я считаю вас, — дружелюбно сказала Унка, — самым большим стервецом на земном шаре. Во всех отношениях. Тем тяжелее мне указывать на ваши очевидные ошибки.
«Господи боже! Что сейчас будет!» — подумал Серафин.
Дарио шумно выдохнул.
— Нет, она совсем спятила! — шепнул он своему другу.
Капитан Кальвино уставился на Унку. Его большой палец нервно полировал эфес сабли, а в голове, несомненно, проносились мысли об убийстве, о филе из русалочьего мяса и о пресс-папье из русалочьих челюстей.
— Капитан? — Унка наклонила голову и улыбнулась.
— Что? — Слово, громыхнув, вырвалось из глотки капитана, как клубы серного дыма вырываются из жерла вулкана.
— Я вас не оскорбила?
Двое слонявшихся без дела матросов не успели опомниться, как Кальвино выпустил в них такой залп ругательств, что даже у Серафина и Дарио, уличных мальчишек, покраснели уши.
— Это стоит записать, — прошептал Дарио.
Кальвино взвился от злости. Казалось, сейчас он обрушит всю свою ярость на мальчиков. Но он совладал с собой, проглотил ругательство и снова повернулся к Унке. Дарио перевел дух.
Выплеснув гнев, капитан немного успокоился и теперь снова мог смотреть в лицо Унке, не буравя ее немилосердным взглядом.
— Вы… нет у вас ни стыда, ни совести.
Унка подавила улыбку. И правильно сделала, потому что улыбка русалок — не слишком привлекательное зрелище.
— Эта лодка — сплошное позорное пятно, капитан. Она воняет, она ужасно грязная и запущенная. И я бы на вашем месте (слава всем водяным, что я не на вашем месте) позаботилась, чтобы мои матросы быстренько привел и ее в порядок. Каждую трубу, каждую картину, каждый ковер. А потом я бы сидела и наслаждалась мыслью, что я одна из богатейших людей на свете.
Серафин видел, как смысл слов постепенно доходит до Кальвино. Капитан уже воображал себя одним из богатейших людей на свете. Интересно, подумал Серафин, знает ли Унка, о чем говорит. С другой стороны, надо быть полным дураком, чтобы не понимать, какую ценность представляет собой эта лодка. В теперешние времена она бесценна. В буквальном смысле слова, поскольку не осталось никого, кто мог бы ее купить.
Но Кальвино, охваченный алчностью, об этом не думал. Вероятно, капитан не продал бы свою лодку ни за какие сокровища мира. Его больше воодушевляли ее ценность и внезапное осознание богатства. Он так давно был на борту, что забыл о ценности лодки, как это часто бывает, когда видишь что-то каждый день.
Он еще несколько секунд смотрел на Унку, затем повернулся на каблуках и обрушился на подчиненных.
— Навести чистоту и порядок! — загремел он, и его приказы, переданные по рупорам даже в самые укромные уголки лодки, немедленно заставили шевелиться всех матросов. — Вытереть пыль. Соскрести ржавчину и все отполировать. Надраить палубы и вымыть до блеска стекла.
И еще он приказал развесить по стенам и расставить в уцелевших витринах сокровища, годами лежавшие в одном из грузовых отсеков лодки. И горе тем, кто нарисует на них что-нибудь углем или нацарапает кончиком ножа!
Под конец Кальвино криво ухмыльнулся бывшей русалке.
— Как ваше имя?
— Унка.
Он галантно поклонился. В поклоне была некоторая нарочитость, но и желание продемонстрировать добрую волю.
— Ринальдо Бонифаций Сергий Ромул Кальвино, — представился он. — Рад приветствовать вас на борту.
Унка поблагодарила его, но не сумела сдержать ухмылки, несколько испугавшей капитана. Пожав ему руку, она подошла наконец к мальчикам. Серафин и Дарио до сих пор стояли с открытыми ртами и никак не могли осознать то, что только что случилось.
— Как ты это сделала? — тихо спросил Серафин, когда они, сопровождаемые благосклонным взглядом Кальвино, направленным на ноги и бедра Унки, покинули мостик.