Мерле и Стеклянное Слово

Они миновали два витка лестницы, потом три, четыре, пять. На высоте шестого этажа Фермитракс так резко затормозил падение, что в первый момент Мерле подумала о столкновении с камнем или сталью, о каком-то невидимом зеркальном дне шахты. Но лев принял горизонтальное положение и, плавно взмахивая крыльями, стал спускаться по центральной части лестницы. Над ними и под ними простиралась одна пустота. Но перед ними…
Этого не может быть… — Мерле вдруг потеряла голос, она даже не была уверена, что произнесла это вслух. Может быть, только подумала.
Это могло быть почти ее зеркальным отражением: кто-то ехал верхом на спине полу человеческого существа на четырех лапах, поднимавшегося вверх по ступеням. Мальчишка чуть постарше Мерле, со спутанными лохматыми волосами, в плотной одежде из шкур. Существо, на котором он сидел, было женщиной-сфинксом. Ее руки до локтей были кое-как забинтованы. Четыре лапы казались неповрежденными, они уверенно несли всадника вверх по лестнице.
Несмотря на усталый, изможденный вид, сфинкс была красива, намного красивее, чем в представлении Мерле. Черные гладкие волосы скрывали спину вплоть до того места, где человек и зверь сливались в одно целое.
Мальчишка широко раскрыл глаза, его губы шевельнулись, но шорох львиных крыльев и шум далеких снежных бурь заглушили его слова.
Мерле прошептала сто имя.
И Фермитракс ринулся в атаку.
  
АМЕНОФИС
 
Сет давно перестал грозить ей мечом. Они оба знали, что это лишнее. Не подобает мужчине поднимать оружие на девчонку вроде Юнипы, в два раза ниже его ростом и совсем тощую.
Юнипа знала, что, пока она его слушается, он не причинит ей вреда. В сущности, думала она, она ему безразлична, как и Мерле, и другие, и целый свет. Сет построил Империю потом и кровью, терпя страшные лишения, а теперь он собственными руками разрушит ее, по крайней мере занесет молот для первого удара.
— В Венецию, — произнес он, толкнув ее обратно, в Зазеркалье. — Во дворец.
Как будто Юнипа была какой-то гондольеркой на Большом канале.
Она недоверчиво взглянула на него, и в его глазах мелькнула тень. Словно он на миг усомнился в ее способностях.
Но потом она сказала только: «Да». И отправилась в путь.
Он уже довольно долго шел за ней, не говоря ни слова. Только иногда меч у него на поясе задевал кончиком острия часть зеркала, и скрежет, как сигнал тревоги, разносился по стеклянному лабиринту Зазеркалья. Но там не было никого, кто мог бы его услышать; а если и был, то никто не появлялся, даже призраки.
Юнипа не спрашивала Сета, что он собирается делать. Во-первых, потому что догадывалась. Во-вторых, потому что он бы все равно не ответил.
Недавно, шагнув вместе с Мерле из зеркала в Железное Око, она снова ощутила хватку Каменного Света. Какая-то дьявольская боль вспыхнула у нее в груди, словно кто-то изнутри пытался раздвинуть ее ребра, разогнуть их, как прутья решетки. Осколок Каменного Света, который вставили ей в Аду, настойчиво напомнил о себе. Рано или поздно он снова возьмет власть над ней, если она покинет Зазеркалье, он застигнет ее врасплох, а может быть, она постепенно привыкнет и почувствует себя в безопасности. Камень в ее груди был одновременно и угрозой, и мрачным обещанием.
В Зазеркалье ей было легче, боль проходила, давление исчезало. Сердце из камня не билось, но удерживало ее в живых черт знает каким образом…
Вот именно черт и знает.
В ее положении угроза со стороны жреца Хоруса не так уж и пугала Юнипу. От Сета можно было убежать. Но бежать от Света было невозможно. Не стоило и пытаться. По крайней мере, в ее мире.
Свет мог на какое-то время потерять к ней интерес. Так было после ее побега из Ада. Но он никогда не оставлял Юнипу. Всегда был готов притягивать, влиять и натравливать ее на друзей.
Нет, все-таки хорошо, что она не осталась с Мерле в Железном Оке. Она начала привыкать к Зазеркалью. Все в этом лабиринте из серебряного стекла казалось ей знакомым. Глаза вели ее, позволяли видеть там, где не видел никто, и поэтому она понимала, насколько Сет доверился ей. Похоже, сам он не отдавал себе в этом отчета.
В Венецию, думала она. Да, она приведет его в Венецию, если ему так угодно.
Точно так же как и в Аду, в Зазеркалье не было разницы между днем и ночью. Лишь иногда на другой стороне некоторых зеркал вроде бы наступала тьма или брезжило утро; тогда изменялся блеск серебра, мерцание красок. Их свет падал и на Юнипу, и Сета и погружал их в тот или иной оттенок, от темной бирюзы до молочно-лимонной желтизны, Один раз Юнипа, оглянувшись на жреца, увидела, что из какого-то зеркала на его лицо упал отблеск красного пламени, усилив воинственное решительное выражение. Потом небесная лазурь снова смыла проступившую жесткость его черт.
В этом промежуточном пространстве между мирами было еще много чудес. Загадка красок и их воздействия была лишь одной из бесчисленных тайн.
Она не представляла, сколько прошло времени, прежде чем они достигли цели. Они не говорили об этом. Конечно, много часов. Но если за одним зеркалом мелькали мгновения, то за другим тянулись годы. Еще одна тайна, еще одна загадка, требующая разрешения.
Сет остановился рядом с ней, рассматривая выросшее перед ними зеркало.
— Это оно?
Интересно, подумала Юнипа, он и вправду такой свирепый или это возвышенная обстановка внушает ему некоторую робость, может быть даже неуверенность? Но Сет ничем не выдал себя. Он скрывал свою истинную суть за проявлением обиды и гнева. Его единственным желанием была месть.
— Да, — сказала девочка. — За ним лежит Венеция. Покои Фараона во Дворце Дожей.
Жрец коснулся ладонью зеркальной поверхности, словно надеялся проникнуть на ту сторону без Юнипы и Стеклянного Слова. Наклонившись, он дыхнул на стекло и кулаком стер след дыхания, словно грязное пятно. Но если там и было пятно, то только его ненависть, которую не так-то просто оказалось стереть.
Некоторое время Сет разглядывал свое отражение, словно не мог понять, что человек в стекле — он сам. Потом на миг зажмурился, глубоко вздохнул и вытащил из ножен серповидный меч.
— Вы готовы? — спросила Юнипа, заранее зная ответ.
Он кивнул.
— Я сначала загляну в комнату, сказала она. — Вы, конечно, хотите знать, один ли он в своих покоях.
К ее удивлению, он возразил:
— Не нужно.
— Но…
— Ты поняла, что я сказал?
— Там могут оказаться десять сфинксов, охраняющих Фараона! А может быть, сто!
— Может быть. Но я так не думаю. Я думаю, их там нет. Сфинксы возвращаются в Железное Око. Или уже возвратились. Они получили, что хотели. Венеция их больше не интересует. — Он холодно усмехнулся. — А тем более Аменофис.
— Сфинксы бросили его на произвол судьбы?
— Так же как он — жрецов Хоруса.
— Что с ними произошло? Со жрецами?
Сет немного подумал, стоит ли рассказывать ей об этом. Потом пожал плечами и взвесил меч на руке.
— Фараон поручил мне убить Лорда Света. Сказал, если я не справлюсь, он велит казнить всех жрецов Хоруса. Я не справился. И жрецы…
Юнипа слушала, не говоря ни слова. Но он вдруг замолчал. Предательство Фараона уязвило его глубже, чем сам он от себя ожидал. Этих двоих ничто не связывало, но Аменофис как заноза засел в сердце Сета. Как человек он был ему безразличен, даже вызывал презрение. Но жрец пробудил его к жизни, Фараон был его созданием и являл собой все, во что некогда верил Сет.
Теперь Сет собирался совершить нечто большее, чем убийство. Он готовился предать самого себя, свои цели, все возможности, которые некогда открыл ему сговор с Аменофисом. Он должен был подвести черту под собственными деяниями в течение многих десятилетии, миновавших с тех пор, как он задумал и осуществил воскрешение Фараона.
Так или иначе, это был конец.
Юнипа взяла его под руку, прошептала Стеклянное Слово и протащила сквозь зеркало.