Альфа-ноль (СИ)

А вот этот ни разу не красив. Но мне судить трудно, в мужской красоте я почти ничего не понимаю. Разве что слащавого модного парня отличу от брутального мачо, как бы первый ни пытался выдать себя за последнего.
В чём, к слову, не вижу смысла. С точки зрения женского интереса, это та ещё лотерея, кто каких предпочитает. Барышни, как правило, сами на такой вопрос однозначно ответить не могут.
Как и полагается непредсказуемым созданиям.
Так вот, Трако Дарс, если оценивать по показателю модной слащавости, значительно уступает даже матёрому медведю, поднятому охотниками зимой из берлоги в состоянии крайней степени негодования. Абсолютный хозяин жизни. Аура опасности и непоколебимой уверенности в своих силах, расходящаяся от этого человека, должно быть разгоняет гопников за четыре квартала. Наверняка такому серьёзному типу дают взятки дорожные полицейские в отсталых странах, и предлагают деньги за секс продажные женщины в развитых. Иначе не объяснить, почему он при таком же скромном одеянии, как у Трейи, выглядит столь богато.
Да он похож на мечту всех официантов. То есть на парня, оставляющего килограмм золота на чай.
В общем, предельно крутой мачо, почему-то забравшийся в мрачные руины. Возится с какой-то жаровней, будто решил устроить барбекю в этом мрачнейшем месте. Только вместо мяса разогревает длинный кривой нож со сверкающей красными самоцветами рукоятью.
Древние замшелые стены, в которых не хватает вывалившихся блоков, зато не счесть трещин. Россыпи костей и черепов в многочисленных нишах. Громадный плоский камень, на котором надежно зафиксировано моё тело. Писклявый плач младенца где-то за головой, куда не дотягивается взгляд.
Это в какие края меня занесло? Это что, сон такой? Может и так, ведь последнее, что я помню, как откинулся на сиденье автобуса и начал подрёмывать. Это было куда лучше, чем смотреть в окно. Водитель жал на газ так, будто не людей за деньги перевозит, а спасается от погони, увязавшейся за ним из того самого дурдома, в котором он должен был отсидеть ещё лет сорок.
Что это за подвал? Что за люди? На каком языке они говорят? И почему я знаю, как их зовут?
Как-то это не похоже на сон. Ведь в тех случаях, когда я осознавал, что сплю, пробуждение происходило без промедления.
Стоп! Я ведь и вправду знаю их имена!
Да я и слова, оказывается, понимаю. Просто только сейчас это до меня дошло.
И до меня, заодно, дошло ещё кое-что.
Важное и страшное.
Я понял, что никакое это не барбекю.
Я точно знал, для чего переназначен нож с драгоценной рукоятью.
Всё вспомнив, я, наконец, понял, что да, это действительно сон.
И просыпаться надо прямо сейчас.
* * *
Вырвавшись из намечающегося кошмара, я понял, что угодил в другой, доселе не испытанный. Зато до сих пор жив. Ну не может мёртвое тело так сильно страдать. А если речь идёт о воспарившей душе, её страдания должны иметь исключительно духовную а не физическую природу.
Приоткрыв глаза, я сумел согнуть руку, спасая ладонь от нестерпимого жара, от которого кожа, по-моему, уже начала попахивать жареным. Очень уж характерный запах забивает ноздри.
Сознание работало плохо, но всё же отметило странную насыщенность тревожного аромата. Потягивает не добротно приготовленным блюдом, а пригорающим, которое даже если спасёшь, не рассчитывай на вкуснейший ужин.
Не может слегка обожжённая ладонь так вонять. До неё ведь даже огонь не добрался.
Сам огонь я разглядел во вторую очередь. Сознание разгонялось чересчур медленно, потому окружающее я воспринимал фрагмент за фрагментом, а не всю картинку сразу и целиком.
Полыхал пол террасы. Доски для него приготавливали оригинальным способом. Я даже не знаю, можно ли это называть досками. Скорее - колодами. Но не уверен, подходит ли такой термин. Увы, в плотницких делах разбираюсь смутно.
Как и во многих других.
Брёвна раскалывались вдоль при помощи деревянных клиньев, которые в них голыми руками забивал Камай. Таким способом он совмещал тренировки ладоней и полезное для хозяйства дело. Полученные половинки отёсывались до гладкого состояния и хитроумно укладывались плоскими сторонами кверху.
Вот так и получился пол террасы. Все детали массивные, такие разгораются медленно, зато горят долго. Благодаря этому пламя от пылающего дома добралось до меня не так быстро.
Почему начался пожар, я не знал, но догадывался, что всему виной, - сила, освободившаяся из сосуда, над которым грубо поиздевался мой амулет. Складывалось впечатление, что я стал эпицентром нешуточного взрыва. Стулья и прочие предметы расшвыряло в разные стороны, сорвало ограждение террасы, вдавило внутрь стену, и разметало крышу над головой. Пространство перед главной постройкой усадьбы было усеяно всем тем, что разлетелось от меня подальше.
Сам я пребывал в центре беспорядка и обязан был погибнуть, но этого не наблюдается. Да, чувствую себя, мягко говоря, не слишком прекрасно, но это вполне нормально.
Потому что хорошо я себя здесь никогда не чувствовал.
Чёрное воинство не стояло надо мной с занесёнными мечами. Убийцы лежали там, где их настигла волна высвободившейся силы. Тёмные кочки так и располагалась в два ряда, за их жертвами в белых ночных одеяниях.
И трупы нашей прислуги стали другими. Кожа у них почернела, будто обуглилась. Но этого не может быть, потому что ткань в таком случае тоже должна потерять цвет, чего не наблюдалось ни на одном теле.
Впрочем, я не особо ломал голову над загадками происходящего. Даже то, что главный убийца исчез вместе с Камаем, меня не напрягало. Пусть хоть за спиной моей прячется, дабы в нужный момент перерезать горло.
Плевать. Главное, успеть кое-что сделать до этого самого момента.
То, что я сумел подняться - чудо. А то, что после этого сделал шаг - чудо великое.
Как и все последующие шаги.
У меня была цель, к которой я готов без рук и ног доползти. Но я не ползу, я иду. Иду в правильном направлении.
И это прекрасно.
Кожа на лице и руках матери не изменилась. В том смысле, что не почернела, как на всех прочих. Трейя не шевелилась, но меня не обманешь.
Она всё ещё жива. Удерживается в миллиметре от смерти, но продолжает дышать. Я чувствую это. Не знаю чем и как, но чувствую. Ведь меня к этой женщине привязывает не только ненависть. Слишком много общего скопилось у меня и человека, который оборвал одну мою жизнь и самоотверженно защищал другую. Вот поэтому я уверен, что у меня есть немного времени, чтобы сказать ей последние слова.
Но даже сейчас мать себе не изменила. Она не позволила мне перехватить инициативу. Я даже не успел до конца присесть, делая это медленно и осторожно, всеми силами стараясь не завалиться, окончательно потеряв равновесие.
Трейя резко открыла глаза, шевельнула одной рукой, тут же её приподняв. Но не чтобы помочь. Она ухватилась за амулет, мелко при этом задрожав. Спустя пару секунд расслабилась и еле слышно прошептала:
- Гедар... шкатулка... Твоя сумка... Дай...
Зачем ей это понадобилось в такой момент, я понятия не имел. И вообще, мне нет дела до странных капризов умирающих. Я ведь не за этим к ней подошёл. Но власть этой женщины надо мной столь велика, что у меня из головы вылетело, что я, собственно, здесь делаю.
Послушно достал шкатулку, протянул.
- Открой... Достань... - прошептала Трейя.
Подцепив нефритовую крышку, вытащил содержимое. Фигурный шёлковый мешочек, в котором прощупывались знакомые предметы.
Сжав его, мать захрипела, после чего почти бессвязно произнесла:
- Высшие силы... последние слова... просьба умирающего... Это надо. Это очень надо моему мальчику. Дайте... дайте ещё.
Вновь мелко задрожав, она тут же расслабилась и умиротворённо протянула:
- На шею. Надень его на шею. Вместе с амулетом. Не снимай.
Выполняя указание Трейи, я внезапно осознал, что являюсь никем иным, как распоследним болваном. Вместо того чтобы высказать ей всё, что должен высказать, я веду себя, как маменькин сынок.