Вершители Эпох (СИ)

***
Солнце медленно поднималось над далёкой линией, соединяющей пустоту земли и неба, обагряя её светом нового, совсем не похожего на остальные, дня. Глаза резко открылись, как будто Вайесс за верёвку выдернули из сна. Тело почти не болело, и она села, разминаясь и потягиваясь, но взамен усталости пришла жажда, пока слабая, но усиливающаяся с каждой минутой. Это был всё тот же полукруг, и та же пропитанная кровью и лекарством куртка, и Бог всё так же сидел на другой стороне, прислонившись спиной к заледеневшей от ночного холода поверхности камня. По-видимому, либо она, не осознавая, что делает, вернулась сюда, либо сам выход был очередным сном, подготовленной ловушкой Пустоши, в которую она в который раз попалась. Пришла мысль спросить об этом у Него, но она тут же отринула её, решив не беспокоить и так безразличного к ней Бога такими мелочами. В конце концов, это было совсем не важно. Вайесс ощупала шею — отёк спал, и теперь она могла говорить, но никак не решалась, боясь, что снова услышит скрежет и хрип вместо человеческого голоса.
— Спасибо… — шёпотом проговорил потрескавшийся, затвердевший рот. Бог Пустоши не отреагировал, продолжая смотреть вперёд и вверх, как и раньше, как будто ничего не произошло.
— Можно… попить? — это она произнесла уже бессознательно, всего на секунду расслабившись и позволив растущей жажде взять речь под контроль.
Бог молча посмотрел на бутылку, видневшуюся за отворотом куртки и приковавшую к себе взгляд девушки. Он медленно вытащил её, краем глаза посмотрев, как вытянулось её лицо, а руки сами потянулись к живительной жидкости. Он плавными движениями открыл её и вылил немного содержимого себе на запястье. Вокруг разлетелся аромат свежести, щекоча ноздри сладким предвкушением блаженства вкуса, но через секунду рука вскипела и вспенилась розовато-красными пузырями, шипя и дымясь, падая на песок и прожигая его в стремлении уйти вниз, проесть толщу земли и застыть где-нибудь в тёмном, холодном, недоступном солнечному огню месте.
— Эта вода — твоя. Если хочешь, верни её обратно.
Это было сказано броско, обычно, но, то был первый раз, когда она услышала его голос. В каждом слове хранилась частичка того, что люди называют душой, и, доносясь до ушей, она возвращала капельку жизненной силы, вливала её через осознание звука и смысла. Бог протянул ей лишь немного опустевшую бутылку, но видя её сомнения, просто поставил на землю рядом, а сам уселся обратно, как будто ничего не случилось, как будто его слова и движения были чем-то само собой разумеющимся, обычной частью течения пространства, никак не относящейся к сидевшему напротив измождённому смертному существу. Вайесс уверенно протянула руки к бутылке, одним движением открыла её и вылила всё до последней капли в выцветший от кислоты задымившийся песок, с удовольствием принявший смертельную жидкость. Это и правда была её вода — та, что наполняла до краёв храмовый бассейн.
— Один человек попросил меня… — она начала говорить, сама того не замечая. Бог Пустоши внушал некую уверенность, с ним хотелось поделиться, рассказать, и с каждым словом в речь как будто возвращалась энергия. Теперь она рассказывала так, словно он был её другом, семьёй, самый близким человеком. Скорее всего, это было внушение или самовнушение — она не разбиралась — но после всех невзгод это для неё было нужнее всего остального, — …найти свой путь, найти, что делать дальше. Но я не знаю, что делать дальше. Я одна, посреди пустыни и… вы зачем-то меня спасли, — она ухмыльнулась тому, как глупо это прозвучало, но эта ухмылка только добавила ещё больше уверенности. — Я очень благодарна, хоть не понимаю ваших мотивов, всё равно благодарна и не буду спрашивать… Просто, у меня нет идеалов, как у Мэла, или принципов, как у Кораса, или, мечты, как у Макри. Они все погибли, не оставив тех, за кого могла бы умереть я. У меня есть моё прошлое, которое загнало меня в угол, и настоящее, которое загнало меня в тупик. Ради чего… мне жить?
Они встретились глазами. Это не была схожесть или согласие — просто нечто, связывающие их воедино, нечто выше понимания их обоих. История боли, написанная в одних, против истории смысла в других. Бог Пустоши точно говорил что-то настолько важное, что эту мысль нельзя было выразить в словах, нельзя было показать или почувствовать. Её можно было только узнать, понять самому, и именно это сейчас крылось за серьёзностью пронзительно серых зрачков. Бог озвучивал правила мира, в котором он живёт, правила игры, где победитель — уже тот, кто их осознаёт, и не обязательно играет. Это продлилось всего секунду, но именно в этот момент в ней умерло что-то старое и родилось новое, кристально чистое создание — средоточие исконной мысли, настолько сложное, насколько способен выдержать человеческий мозг. Она видела звёздное небо, аккуратно сложенное и помещённое перед глазами, ставшее самим её взглядом — растущие, ярко горящие точки света на чёрной пустоте без дна и границ.
Когда Вайесс наконец очнулась, Бога Пустоши уже не было. На его месте лежал только рюкзак и сменная одежда — того же покроя, но новая, вместо рваных, покрытых кровью остатков, всё ещё висящих на ней. Жажда отступила, но временно: даже то время, что она продержалась без воды и еды, уже было смертельно для обычного человека, так что, видимо, она оставалась в сознании на последних частичках воли, и никак нельзя было предсказать, когда именно они кончатся. Она разделась и осмотрела свои руки — не считая пары рубцов и покраснений, всё было в порядке, и это было на самом деле удивительно: вылечить серьёзные раны и заражение в шаге от летального исхода — для этого требуется либо невероятное мастерство, либо невероятное чудо. По её мнению, Он был способен и на то и на другое. Натянув одежду и похлопав себя по бокам, проверяя, что куртка сидит нормально, она оторвала несколько кусков от старых штанов, сохранившихся лучше всего, превращая их в бинты, и положила их в рюкзак вместе с ботинками и парой неиспользованных дров, на всякий случай. Она вышла из убежища, и камни отозвались протяжным воем, загоняя в ловушку вездесущий, поменявший направление ветер, поднимающий белый дым от исчезнувшего костра. По правую руку, километрах в десяти, маячили окнами без света низкие здания какого-то города, ночью слившиеся с темнотой и спрятавшиеся от глаз, но сейчас хорошо просматривающиеся даже сквозь низкую пелену песчаной позёмки. Где-то с другой стороны на горизонте занималась громадная чёрная буря, играя потоками смерчей и взрывая ими каменистую почву.
— Первое — надо найти воду, — шёпотом проговаривала она, чтобы лучше запомнить план, если мозг начнёт отрубаться. — Может быть, дождь или хотя бы ручей, который я попробую процедить через фильтр. Второе — дойти до города и хоть где-нибудь переждать бурю, если успею и хватит сил, а там уже… решу на месте — остаться или искать путь домой.
Последнее слово как-то резануло по слуху, показавшись совсем чужим: Арденна не была её домом, Пустошь не смогла им стать, тогда что для неё «дом»? Вайесс тяжело ступала по песку, поскальзываясь на горках и увязая в небольших ямах, с каждым шагом от усталости замедляя ход, но подгоняя себя надеждой найти пригодную для питья воду. Мышцы неприятно ныли, требуя отдыха, но она упорно продвигалась вперёд, вдохновлённая не то одним видом Бога Пустоши, не то той встречей глаз, определившей её иллюзорное будущее хотя бы на пару дней вперёд. Пустошь теперь была ей знакома, как давняя подруга, с которой они когда-то поссорились, но ещё сохранили возможность возвращения мира. И она отвечала её мыслям, точно специально не ставя никаких препятствий на пути и позволяя безопасно добраться до заброшенных пятиэтажных районов.
Город встретил её гулом ветра в ушах и звоном стёкол в преддверии рокочущей позади бури. Как два живых существа, они стремились встретиться, сразиться, посоревноваться в прочности — и для одного, и для другого это было единственным развлечением за много дней бессмысленного скитания по чертогам бессонницы и пустоты. Буря ревела чёрной глоткой, намереваясь поглотить, разрушить, присвоить, пока недвижимый, молчаливый город заброшенными домами-щитами отгораживался от приближающейся черноты. Вайесс шла по остаткам дорог, по сваленным горам кусков плит, поддерживающих дома, по стеклу, впивающемуся в толстые подошвы ботинок и звоном перекатывающемуся под ногами. Она видела пустые витрины магазинов, за которыми были разбросаны кучи старья и антиквариата, этажи и квартиры, поросшие колючей проволокой, сгнившими костями и железным кустом. Кое-где посередине дороги возвышались баррикады и стены, нашпигованные проржавевшей до основания древней техникой и железной защитой, теперь уже не способной защищать ничего, кроме прорастающих сорняков. Ветер накатывал всё сильнее, пробуждая застоявшийся город ото сна, и она куталась, пряча от режущего песка открытые части тела в складки куртки. Лёгкие тяжело выкашливали сухость, силы были на исходе, и нужно было как можно скорее найти воду. Вайесс усмехнулась: хорошо, что сейчас при ней не было той бутылки, а ты от безысходности она точно накинулась бы даже на неё. Этот город не был похож на тот, где «счастливчики» потеряли половину людей — от него не веяло смертью, опасностью, угрозой. Он был просто странником, навсегда севшим отдыхать у потухшего костра, как заботливый отец, потерявший семью в кровопролитных войнах. Никто больше не выглядывал из окон, провожая взглядом потоки машин, не горели огни за потёртыми занавесками и балконами с резными поручнями, не было обычного гула улиц, дети не играли на площадках в футбол и не скатывались с горок. Он был пуст — внутри и снаружи, словно вместе с людьми, потерявшимися где-то под сотнями слоёв чёрного песка, потерялась и его душа. Творение человека без человека перестало быть творением, и стало просто вещью, недочитанной книгой, отложенной на самую пыльную полку.