К нам осень не придёт (СИ)

Владимир скользнул взглядом по лицу Елены, увлечённо рассказывающей какой-то вздор. И тут ему пришла в голову весьма интересная и довольно-таки гнусная — он понимал это — идея.
«Хорошо, положим их две сестры» — рассуждал он. — «Глядя на морщинистое, дряблое, желтоватое лицо Катерины Фёдоровны, её впалую грудь, трудно предположить, что она вдруг подарит мужу нового наследника. Так что всё состояние достанется дочерям, Анне и Елене. Анна станет моей женой, Елена влюблена в меня без памяти. Я не могу жениться на обеих; значит…»
Значит, ему придётся сделать Елену своей! Так, чтобы она принадлежала ему душою и телом — и, главное, не вздумала выйти замуж! И тогда — тогда всё огромное состояние Калитиных перейдёт к нему! Доходные дома, пекарни, торговые ряды в Гостином и на Сытном рынке, поставки хлеба в рестораны, несколько кондитерских лавок в самом центре Петербурга, пристань с небольшим частным пароходом — недавнее приобретение Калитина-старшего! И прекрасная усадьба в Стрельне с парком, прудом, фруктовым садом, конюшнями! Не говоря уже о кругленьких суммах в банке!
На миг у графа Левашёва захватило дух от восторга: ему казалось, всё уже получилось! Он почти женат на Анне, а Елена — вот она, перед ним, забывшись, смотрит на него страстными глазами, полными слёз! Надо только действовать осторожно, не спугнуть, не оскорбить…
***
Елена постучалась к Анне перед самым обедом: папенька велел помочь сестре встать и одеться, а ещё сказать, что Владимир Андреевич останется у них отобедать и ждёт, что Анна захочет с ним увидеться… Сама же Елена была всё ещё в каком-то чаду; щёки её горели, сердце бешено колотилось.
Три четверти часа назад она вдруг вспомнила, что мамаша просила её сходить к галантерейщице, узнать, не появилась ли наконец в продаже туалетная вода с любимыми ею ароматами, и, если появилась — купить для неё пару флаконов. Мама не доверяла эту важную миссию горничной Любе, так как она вечно приносила не то, что нужно.
Владимир галантно предложил отвезти Елену в своём экипаже, а затем — немного прогуляться, пока папенька с маменькой не вернулись. Разумеется, в этом не было ничего странного — ведь они будущие близкие родственники — но, уже усаживаясь в коляску, Елена вдруг поняла, что ни разу не оставалась с ним так близко наедине. Владимир приказал кучеру трогаться, расположился рядом с Еленой. Она начала было что-то говорить; слушая её, Левашёв повернулся — так что она буквально почувствовала его дыхание на своей щеке… О Боже! Хорошо ли это с её стороны, находиться к нему так близко?
Ехать было всего пару улиц, Елене же и вовсе показалось, что прошёл лишь один миг — а экипаж уже затормозил перед дверями лавки. На выбор духов для маменьки ушло некоторое время, но она старалась ещё протянуть эти блаженные минуты: ведь она знала, что Владимир ждёт её снаружи, чтобы отвезти домой!
А когда Елена выходила на улицу, оказалось, что изменчивая петербургская погода приготовила им сюрприз: хлынул тёплый, но сильный летний дождь. Она замялась на ступеньках лавки; Владимир ринулся навстречу, лицо его осветилось улыбкой. Он сорвал с себя светло-серый фрак и накинул ей на плечи, чтобы уберечь от дождя… Весь обратный путь они молчали, но боковым зрением Елена видела, что граф Левашёв не отрывал от неё глаз. Что же это такое? Что с ним сегодня? Она тяготилась неловким молчанием, но не могла заставить себя заговорить.
А когда коляска уже подъехала к дому на набережной Мойки, случилась ещё более странная вещь. Владимир уже подал ей руку, чтобы помочь выйти из экипажа, а она примеривалась, куда бы ловчее ступить, чтобы не угодить в лужу, как вдруг — она и понять ничего не успела — он легко, будто пушинку, подхватил её на руки. Елена ахнула и предприняла слабую попытку вырваться; граф перенёс её через лужи и бережно поставил на ступеньки у дверей…
Они поднялись в квартиру, не глядя друг на друга, причём Владимир шёл за ней, печально опустив голову. Когда горничная Люба проводила их в гостиную, забрала у него промокший фрак и ушла — он взглянул на Елену, покорно и беззащитно, будто провинившийся ребёнок. Сердце у неё сжалось: она заметила, что Владимира бьёт озноб, хотя в гостиной вовсе не было холодно.
— Вам нездоровится, господин граф, или вы продрогли? — взволнованно спросила она. — Я сейчас велю принести горячего чаю или кофею…
— Ничего не надо, — шёпотом произнёс граф Левашёв. — Пожалуйста… Простите меня, Елена Алексеевна.
Она открыла было рот, собираясь спросить: за что? — но тут в передней послышался раздражённый голос папеньки, и Елена бросилась туда.
***
Оставшись один, Владимир сделал несколько шагов по тёмно-голубому ковру и остановился перед зеркалом. Отлично, кажется, всё прошло как надо. Он разгладил свои небольшие, аккуратные бакенбарды, очень идущие к его аристократически-удлинённому лицу с орлиным носом и чувственными губами. Граф Левашёв уделял весьма много внимания своей внешности и каждое утро подолгу занимался собственным туалетом: он помнил, что не может позволить себе потерять столь сильное преимущество.
Ещё со времён окончания кадетского корпуса, после которого он не пошёл по военной службе, а был зачислен на гражданскую с чином X класса, Владимир осознал, что покорять женские сердца ему было бы куда проще в гвардейской форме. Увы — всякая дисциплина и муштра была противна его натуре, и служба в армии, при всём почёте, представлялась ему каким-то кошмаром. Поэтому единственное, что ему оставалось — носить гражданское платье с неменьшим шиком, чем военные носили свои мундиры.
Поездка с Еленой явилась весьма кстати: первая «атака» удалась, Елена, похоже, не собиралась стыдить его или отталкивать. Теперь надо быть очень аккуратным, не торопить события, уж конечно, не проявлять повышенного внимания к Елене на глазах Анны и родителей. И главное: ничего не объяснять, не отвечать ни на какие вопросы! Любые слова и оправдания будут звучать нелепо и только ухудшат дело. Его оружие — взгляды, прикосновения, молчание — а когда его игра увенчается успехом, Елена уже будет полностью в его руках.
***
Елена постучалась к сестре ещё раз, и, не дождавшись ответа, отворила дверь. Она всё ещё не пришла в себя после того, что происходило с ней сегодня днём. Будучи во власти своих мыслей, она переступила порог спальни Анет, но никого там не обнаружила. Удивлённая, Елена прошла в будуар.
Оказалось, вопреки наказу доктора Анна самостоятельно покинула постель. В кружевном капоте, с небрежно заколотыми волосами она стояла перед мольбертом, покусывая кончик кисти…
Елена не стала рассматривать рисунок сестры и испуганно бросилась к ней.
— Анет, ты что?! Немедленно ляг! Доктор же не велел тебе вставать самой, а только при мне или маменьке! У тебя может закружиться голова, и ты упадёшь…
Анна не шелохнулась, вглядываясь в свою картину. Затем она повернулась к сестре и улыбнулась какой-то странной, торжествующей улыбкой. Елена заметила стакан с каплями, стоявший рядом на столике.
— И лекарство не выпила! Анет! Маменька будет сердиться…
— Да и Бог с ним, с лекарством: я наконец увидела её! Настоящую… — пробормотала Анна, не поворачиваясь.
— Кого это? — удивилась Елена.
— А вот — взгляни.
Анна отступила, и Елена подошла к мольберту. Сначала ей ничего не удалось понять: казалось, на холсте присутствуют лишь хаотично разбросанные чёрно-серые штрихи. Затем изображения начали обретать чёткие контуры: на переднем плане Елена заметила молодую девушку — или девочку — в разорванной холщовой рубахе. Девочка стояла на коленях, склонив голову — её лицо скрывали чёрные кудри, а на спине зияла кровавая рана. Рядом был мужчина с деревянной чашей в руке. Он будто старался защитить девочку от разъярённой толпы, что потрясала кулаками, камнями, палками, дубинами…
На мгновение всё это показалось столь ужасающе ярким и правдоподобным, что Елена невольно вскрикнула. Вот сейчас эти люди забьют, затопчут несчастных — и тут вдруг девочка взмахнула руками — точно крыльями, бросилась на землю… Толпа отшатнулась, и на месте несчастной жертвы в воздух взвилась чёрная птица.