232 (СИ)

  
Пролог
   
Зигфрид Сассун, "Everyman"
 
Вообразим себе картину: теплым летним вечером к двухэтажному особняку Наездницы Туамот подъезжает старинное ландо с откидным верхом, влекомое парой гнедых лошадей. В эпоху автомобилей и аэрокаров, когда такой способ передвижения безнадежно устарел, это означает сразу две вещи.
Первая: пассажир ландо богат — ровно настолько, чтобы содержать конюшню и личного кучера.
Вторая: ему совершенно безразлично время, ибо если заботиться о часах и минутах, то из центра Гураб-сити до пригорода, где расположился особняк, быстрее дойти пешком, чем доехать в коляске.
Резиденция Наездницы Туамот выстроена в новогурабском стиле: остроконечная крыша, круглые окна, массивный флигель и балкон, выдающийся вперед, словно утиный клюв. Парадный подъезд украшают колонны из желтоватого мрамора, широкую дорогу к ступеням обрамляют статуи государственных деятелей Гураба, почти все — с отбитыми головами. Чему служат эти изваяния — издевке над хозяевами старого мира или напоминанию о том, что любое величие преходяще — не знает и сама Наездница Туамот. Деятельный ее мозг занят не прошлым, а настоящим — вместе со своим мужем Джамедом, предводителем Освободительной армии, Наездница мудро и справедливо правит Гурабом, избавленным от гнета жестокой династии.
Но кто же приехал к ней — и с какой целью?
Дверь ландо открывается, и мы видим леди Томлейю: острый нос, худые скулы, волосы стянуты в пучок на макушке. Одета она в глухое синее платье, которое сшила своими руками. То же относится и к ее туфлям — их не касался ни один башмачник. Все личные вещи эта женщина хранит от чужих рук.
Леди Томлейя — мнемопат. Стоит ей дотронуться до предмета, принадлежащего другому человеку, как она мгновенно узнает его мысли и чувства, желания и страхи, самую яркую радость и самую жгучую боль.
Своим даром леди Томлейя пользуется в интересах литературы. Ее перу принадлежат такие труды, как «Альковные тайны Гураба Третьего», «Зумм, рыцарь Терновой Дамы» и «Разбойник Бжумбар». Отмечая неэтичность метода, критики, тем не менее, сходятся в том, что три этих романа отличаются деликатностью, изяществом слога и глубиной проникновения в человеческую душу.
Ныне писательница собирает материал для четвертой книги. В отличие от предыдущих этот роман будет вовсе не о любви. Война за освобождение Гураба закончилась недавно, и хотя леди Томлейя никуда не спешит, ей хочется написать о ней по свежим следам, пока сюжет еще сочится кровью, и из-под груды крикливых мнений, неясных правд и глубокомысленных выводов звучит голос ушедшего времени.
Скоро он умолкнет совсем: на момент, когда Томлейя выходит из ландо, о войне написали уже четыреста восемьдесят семь писателей, каждый по книге.
Все эти романы, пьесы и повести, все эти тома, оправленные в кожу и бархат, отпечатанные in folio и in quarto — посвящены победителям, и сказано в них о том, отчего эти люди — герои, и в силу каких причин им суждено было выиграть войну.
Как явствует из содержания, все эти книги — великие, и совокупность их образует Великую Современную Литературу. Напиши леди Томлейя еще одну подобную книгу — и эта Литература станет еще более Великой.
Однако величие интересует леди Томлейю в наименьшей степени. В той книге, что она замыслила написать, речь пойдет не о героях, а о том, кого героем назвать нельзя. Отчасти это вызов и провокация, отчасти – творческий эксперимент, шаг в неизведанную землю, куда по доброй воле не отправлялся еще никто.
Человека, которого нельзя назвать героем, зовут Аарван Глефод. Ныне он мертв, но когда был жив – сражался в войне, которая закончилась совсем недавно. Героем его нельзя назвать, поскольку он сражался на стороне, отличной от той, на которой сражались герои, выигравшие войну. Назвать его так нельзя еще и потому, что он сражался против идей, которые воплощали собой эти герои.
Будучи их врагом, он шел против справедливости, красоты, истины, будущего, здравого смысла. Равным образом не прельщали его добродетель, польза, прогресс и честный труд.
Достойные люди, за счастье которых велась война, понимали это, и они сделали все, чтобы Аарван Глефод оказался забыт. Его изъяли отовсюду, быстро и безболезненно, он исчез, как исчезает после стирки пятнышко, оскверняющее белоснежную простыню.
Но Малую Гурабскую энциклопедию писали историки, чья память независима от всякого счастья.
И об Аарване Глефоде в этой энциклопедии сказано вот что.
Сказано, что он был сыном маршала гурабской династии Аргоста Глефода, который в числе прочих предал династию и перешел на сторону Освободительной армии. Что по воле отца он семнадцать лет прослужил капитаном Двенадцатого пехотного полка его величества Гураба Двенадцатого и за все время службы не добился ничего, кроме медали "За отсутствие происшествий".
Сказано, что, когда Освободительная армия вплотную подошла к столице, капитан собрал отряд из двухсот тридцати двух своих друзей, нарек его Когортой Энтузиастов, вооружил экспонатами из Музея воинской истории и допотопной техники и с этими силами двинулся защищать династию и старый мир. Что первое его столкновение с врагом окончилось победой, хотя противниками были профессионалы, а сам Глефод толком не умел даже стрелять. Что едва Когорта встретилась в бою с основными силами Освободительной армии, как всю ее, до последнего человека, уничтожил единственный выстрел из бортовых орудий линейного крейсера "Меч Возмедия".
Сказано, что единственный уцелевший фрагмент капитана – его рука, в момент залпа одетая в кибернетический увеличитель силы, выполненный из тугоплавкого материала. И, наконец, говорится там, что кусок вулканического стекла с заключенной внутри рукой Глефода хранится в частной коллекции Наездницы Туамот – и тут энциклопедия замолкает, ибо факты исчерпаны, и продолжать дальше бессмысленно.
Такова вкратце эта история, из которой ясно все, кроме того, что за человек был Аарван Глефод, и почему он совершил то, что совершил. Сказать по правде, леди Томлейю это несколько раздражает. Она прекрасно понимает героев вроде Джамеда Освободителя и Наездницы Туамот, однако Аарван Глефод, которого героем назвать никак нельзя, отчего-то ей непонятен.
Все, что сделали победители, имеет свой смысл. Все, что они сделали — разумно и целесообразно. Они свергли династию, которая причиняла достойным людям зло. Они установили новые законы, при которых достойным людям – хорошо, а недостойным – плохо. Мир, созданный Освободительной армией Джамеда и Наездниками Туамот, подчиняется законам логики и здравого смысла. Это справедливый и цивилизованный мир, приятный во всех отношениях.
Но Глефод явно принадлежит к другому миру, не имеющему ничего общего со светлым миром Джамеда и Туамот. Как человек современный, Томлейя отлично знает, что все поступки капитана, даже собственная его гибель и смерть товарищей, абсолютно лишены смысла -- и все же не может отделаться от мысли, что упускает в своих рассуждениях нечто важное.
В сущности, она пока еще не знает, что хочет написать о человеке, которого нельзя назвать героем, в своей великой книге. Она не знает даже, напишет ли вообще книгу, ибо Наездница Туамот, к особняку которой Томлейю доставило ландо, не славится гостеприимством.
Все, однако, оборачивается наилучшим образом. Суровой Наезднице не чужды высокие чувства – она читала романы Томлейи и пребывает от них в восторге. Идея новой книги восторгает ее меньше, однако ей не жаль, если современный писатель взглянет на ее кристалл и извлечет из него что-нибудь на потребу новому времени. Леди Туамот – мускулистая, крепкая и однако же неуловимо женственная – твердо уверена: история Глефода осталась в прошлом, сегодня она не тронет сердца. Жизнь принадлежит победителям, и даже если кто-нибудь вспомнит неудачников, они не перестанут быть таковыми.
Томлейя кивает, и они спускаются в подвал, к частной коллекции. Леди Туамот имеет полное право называть Глефода неудачником. Она видела, как погиб незадачливый капитан, она была на борту линейного крейсера «Меч Возмездия», который одним выстрелом покончил со всей Когортой Энтузиастов.