Цветок с тремя листьями (СИ)

Мицунари слегка дернулся и отстранился.
— Больно?.. Бедный мой Мицунари… Вам не стоит от меня убегать. Я не его светлость и не буду над вами смеяться.
— Нет, что вы… вовсе нет. Мне не больно. И его светлость правильно поднял меня на смех. И мне действительно нужно больше спать, чтобы не падать с лестниц от усталости.
— Глупости, Мицунари. Ну-ка, посмотрите мне в глаза. Думаете, я поверила в эту чушь насчет падения с лестницы? Вы? С вашей грацией? Это не смешно, право, совершенно не смешно.
— А вот господина Хидэёси это очень повеселило, — Мицунари улыбнулся и сразу же слегка поморщился. Челюсть болела настолько, что даже говорить было трудно. Но он старался этого не показывать. Хотя был благодарен господину, что тот принял доклад в письменном виде. Впрочем, Мицунари скорее склонялся к мысли, что его светлость не захотел обсуждать тему доклада при Тяте. А Мицунари не сомневался, что застанет госпожу вместе с ним. После того как господин провел ночь с женой, это было так же предсказуемо, как жаркий день после обильной ночной росы.
— Вот что, Мицунари, сейчас мы пойдем в мои покои, и я сделаю вам холодную примочку с мазью. Вам действительно не стоит ходить с таким лицом. Это вызовет много ненужных сплетен.
— Благодарю вас, госпожа, — Мицунари снова поклонился, — я как раз собирался посетить своего лекаря, сразу после доклада его светлости.
— Да что же вы такой упрямый? Чего вы боитесь?
— Того, что сплетен будет еще больше.
— Сплетни? — Тятя вспыхнула. — Кто это посмеет распускать обо мне сплетни? Идите за мной, должен же здесь быть хоть кто-то, кто позаботится о вас.
Тятя резко повернулась, взметнув подолом и поднимая легкий ветерок, и поскользила вперед по коридору, вздернув подбородок.
Мицунари сидел на полу, склонив голову набок и прикрыв глаза.
— Вот так, не шевелитесь, — Тятя осторожными движениями нанесла ему на щеку мазь и приложила сверху смоченную холодным душистым отваром тряпицу. — Так лучше?
Мицунари прижал квадратик ткани к щеке и ощутил прохладу и легкое покалывание. Боль не прошла, но ощущение, что к щеке приложили раскаленный уголь, стало меньше.
— Да, госпожа, благодарю вас. Мне, право, очень неловко…
— Глупости, — Тятя всплеснула руками. — Поверьте: мы, женщины, лучше, чем любой лекарь, знаем, как убрать отек с лица или свести синяк.
Она рассмеялась. Мицунари тоже улыбнулся — и теперь это получилось не настолько криво.
— А сейчас расскажите мне все. Не нужно мне лгать, Мицунари. Вам меня не провести. Кто напал на вас?
— Напал? Что вы… это не было… нападением. Да и кто бы осмелился напасть на меня в замке его светлости?
— Тот, из чьих покоев вы вернулись сегодня незадолго до полудня.
— О… Госпожа, от вас ничего не скрыть, — Мицунари с грустной улыбкой покачал головой, — но прошу вас оставить это между нами.
— Между нами?! Мицунари, мой благородный Мицунари! Почему вы не хотите, чтобы его светлость примерно наказал этого ужасного человека?
Мицунари опустил взгляд. Боль понемногу начала отступать, и говорить стало легче.
— Вас все еще пугает Киёмаса?
— Пугает? Конечно, пугает! Вам не понять, вы — не слабая женщина. Это ужасный, кошмарный человек. Да ведь вы и сами это прекрасно знаете. Зачем вы покрываете его? Или вы боитесь позора? Но это он избил вас! Разве можно назвать позором то, что вы не стали обнажать оружие в замке его светлости и что у вас достойные манеры, не позволяющие вести себя как грязное невоспитанное животное?
Мицунари вздохнул и пожал плечами. Улыбка на его лице стала виноватой:
— Что я могу сделать? Господин ценит и любит Киёмасу. И — вы видели — прощает ему абсолютно все. Даже если бы я пожаловался его светлости, он только посмеялся бы еще громче. Ну или приказал бы Киёмасе встать на колени, чтобы я ударил его в ответ. Киёмасу бы очень это повеселило, а я не хочу еще большего позора.
— Этому человеку не место во дворце, среди приличных людей! Вы спросили, боюсь ли я его? Меня передергивает каждый раз, когда я его вижу. Он ведет себя… как помойный кобель в период брачных игр. И смотрит на меня… так же. Я до сих пор не могу отмыться в тех местах, где он касался меня своими грязными руками. Фу.
— И что же делать? Я помню, вы однажды пытались уговорить его светлость убрать Киёмасу из замка. Разве он прислушался к вам?
— Вы правы, Мицунари, мой супруг питает странную нежность к отвратительным невоспитанным тварям, но… — Тятя вдруг победно улыбнулась. — Впрочем, предоставьте это мне. Не волнуйтесь, я женщина, а здесь нужна хитрость. Вы же не будете считать себя задетым, если вас защитит женщина?
— Моя госпожа… Ваша защита будет для меня огромной честью! И я буду перед вами в большом долгу.
— Глупости, Мицунари, — она коснулась пальчиками его губ, — какие между нами могут быть долги? Вы ведь следите, чтобы мой супруг пил по утрам отвар красного корня?
— Конечно, госпожа. Тем более что это идет на пользу не только его мужскому здоровью, но и в целом придает ему сил. А их ему сейчас так не хватает… Впрочем, если вы родите его светлости не только сына, но и дочь, его счастью не будет предела.
— Я делаю все, что возможно, Мицунари, но он все равно ходит к своей пустобрюхой жене. И только теряет с ней драгоценное время!
— Я понял вас, госпожа. Этим вопросом я займусь, можете не волноваться.
Тятя грациозно опустилась на колени и поставила перед Хидэёси блюдо со сливами и чашу с холодным фруктовым чаем. И слегка шлепнула его по руке, когда он потянулся к блюду:
— Ваша светлость! Я хочу сама прислуживать вам сегодня!
Она взяла сливу двумя пальцами и поднесла к его губам. Хидэёси их приоткрыл, прикрыв глаза. Тятя с прежней очаровательной улыбкой положила ему в рот сливу, а затем с легким поклоном двумя руками протянула чашу. Шелк ее рукавов окутал его красивыми складками.
— Хирои, сынок, давай покажем папочке, что мы умеем.
Мальчик послушно положил маленький детский лук на пол и степенно подошел к столику. Опустился на колени, поклонился Хидэёси и сел в ожидании.
— Что же ты не кушаешь, Хирои? — удивился Хидэёси.
— Он ждет вашего разрешения, ваша светлость, как хороший воспитанный сын.
— О… — весело произнес Хидэёси, — возьми сливы, Хирои, бери, я разрешаю.
Хирои снова поклонился и, осторожно взяв сливу, отправил ее в рот. Пожевал, проглотил и улыбнулся, сверкая глазенками то на мать, то на отца, явно ища одобрения.
— Молодец! Прямо столичные манеры! — Хидэёси протянул руку, стремясь достать до лука, и чуть не завалился на бок.
— Хах-ха-ха! Папочка такой старый и неуклюжий! А давай тоже покажем маме, что мы умеем! — он протянул малышу лук и стрелу.
От степенности не осталось и следа. Хирои схватил лук, вскочил, натянул его и выпустил стрелу. Она пролетела несколько метров и застряла в стене, пробив расписную бумагу насквозь. Малыш разразился веселым смехом.
Тятя улыбнулась и покачала головой:
— Вот они, мужчины! Хирои очень похож на вас, мой господин.
— Хм, еще бы! Это же мой сын! Хирои, иди сюда! — он прижал к себе подбежавшего мальчика. — Ну-ка, скажи мне, сынок, кого ты любишь больше, маму или папу?
Хирои посмотрел на него, задумался ненадолго и выпалил:
— Лошадку!
— Лошадку! — расхохотался Хидэёси и встал на четвереньки. — Залезай!
Малыш опять довольно рассмеялся и забрался к нему на спину:
— Поехали!
— О-ох, ох… ты стал таким тяжелым, сынок, из папы уже плохая лошадка… — лицо Хидэёси слегка покраснело, и Тятя, подхватив сына под мышки, сняла его со спины.
— Э-эх… — Хидэёси сел, потирая бок, — пора ему подарить собственного коня. Ты бы видела, как он держится в седле, Тятя! Как истинный воин! И с каким достоинством!
— А не слишком рано, мой господин?
— Глупости, сегодня же пойдем на конюшню и подберем ему лошадь. Я совсем об этом забыл, после всех этих событий. Всех наградил, только Хирои остался без подарка. А он вел себя мужественнее любого из нас!