Карантин (СИ)

Я постарался отвлечься от мрачных дум, чтобы не разбудить в себе лишний гнев. Слишком многое выглядело странным, чтобы стоило хоть чему-то доверять. Я так и делал.
Велев этому подопечному тихо сидеть в норе, я отправился к другому. Разговор двух незнакомцев в кафе долетал до меня фрагментами, но сложенная из них мозаика настораживала, потому я решил вплотную заняться человеческими играми. Верне всё равно предстояло вскоре свалиться от быстрого изнеможения, так что дальнейшие расспросы следовало отложить. Молодые изменённые спали часто, помногу и временами погружались в сон непредсказуемо. Вот я и дал парню возможность отдохнуть. Выживет он или погибнет в ближайшие дни я предсказывать не пытался. Меня устраивали оба варианта, а раз свои не спрашивали, что он предпочитает на выбор, так и мне не стоило проявлять неоправданный гуманизм.
Никон бродил по квартире и появление моё встретил без особого восторга, но и без видимого страха. Поглядел насторожённо и даже слегка кивнул, демонстрируя зачатки вежливости. Я сказал:
— Не дёргайся, кусать не буду, пока новая порция кровушки не накопится в жилах. Овцу стригут, когда шерсть отрастает, раньше — смысла нет. Поговорить надо.
— О чём? — спросил он устало.
Переутомился, видите ли, есть мою еду и изнашивать мою одежду. Я-то полагал, что мы всё решили. После того, как я в первый раз забрал законную дозу пищи, Никон в обморок не хлопнулся, а напротив, начал соображать. Люди быстро понимают свою выгоду.
— Значит, ты даёшь мне какое-то время? Мне придётся жить с тобой в одном доме и кормить?
Я подтвердил. Он вновь заикнулся, что спальню лучше делить с девушкой, но попытка увильнуть от обязанностей не прокатила. Я снизошёл до более подробных пояснений.
— Ты сам-то имел дело с дамами? Домогаешься их — ты извращенец, не домогаешься — импотент. Женщины — сосредоточие вопросов, обид и претензий. Им постоянно что-то нужно: от модных тряпок до признаний в любви. Они хотят заполучить мужчину целиком, и я их не осуждаю, видя в том полезный закон природы, но сам для присвоения просто не гожусь. Ты дёрнулся раз-другой в самом начале, а потом дрых спокойно до тех пор, пока не возникла объективная потребность встать и выйти. Как я после этого могу променять тебя на девушку, сам подумай? Мне ведь требуется только покой.
Он, наверное, осознал, как облажался, проявляя покладистость, но поражение принял мужественно. Впрочем, начни брыкаться и слишком усердно болтать языком, я бы просто не стал растягивать удовольствие, а употребил всего человека в два-три приёма. Он предложил себя целиком.
Не теряя более времени, я усадил Никона напротив и приступил к допросу.
Разумеется, в предмете я отчасти разбирался и до этого разговора, как интересовался понемногу всем происходящим в мире людей, но в свете новых обстоятельств, следовало углубиться в детали, и я терпеливо спрашивал, не заметил ли Никон несообразностей в происходящем на игровом поле? Не слишком ли часто появлялись перед ним одни и те же персонажи, не чрезмерно ли жестоким оказывался очередной этап для обеих сторон?
Человек поначалу заявил, что вообще не вглядывался в лица тех, кто играл роль убиваемых понарошку и всерьёз, истязаемых с той или иной степенью жестокости живых кукол, но я не отступал, варьировал формулировки, где-то нажимал, где-то смягчал, давая передышку и дожал всё же собеседника до смутных, но подлинных воспоминаний.
— Не знаю, — говорил Никон. — Может быть, мне мерещилось. Наверное, как и все почти до меня, я воображал, что справлюсь с естественным страхом, призрак грядущего куша подогреет кровь и проявит таящуюся в каждом из нас жестокость, но я ошибался. Это очень страшно, когда приходится стрелять в людей, пусть тебе и объяснили, что насовсем они не умрут, лишь ощутят боль, да и то преходящую. Ещё страшнее камеры пыток, но прохождение целиком зависит от тех ответов, которые могут дать подопытные и приходится их мучить. Наверное, боль вполне переносима для этих несчастных и им приказано терпеть её лишь до определённого момента, а потом поощрять игрока информацией, но так ведь ещё ужаснее. Ты понимаешь, что добровольно и не ради спасения жизни, (а это многое могло оправдать) ввязался в очень грязное дело и назад уже не шагнёшь, поскольку слишком хорошо понял, что ждёт по ту сторону.
Я терпеливо выслушал весь этот эмоциональный выброс, недоумевая про себя, отчего люди не поймут главного: пройти такую дистанцию не облажавшись, способен лишь природный психопат с отключенными здоровыми рефлексами. Неужели деньги до такой степени застят зрение?
Выплеснув наболевшее, Никон стал чуть вменяемее прежнего и принялся размышлять о деле:
— Я действительно старался не видеть индивидуальностей, даже зрение иногда расфокусировал, но невозможно оказаться с человеком лицом к лицу и совсем не запомнить черт. Ты прав, иногда мне казалось, что одни и те же куклы появляются слишком часто, хотя, вполне вероятно, я просто хотел думать, что реально не наношу им тяжких увечий и всё происходящее действительно игра, а не жестокое безумие.
— Попробуй выловить из сумбура, царящего в твоей голове, конкретные детали. Характерный цвет волос или глаз, шрам, веснушки, бородавки, узнаваемый голос. Им же разрешают говорить, а запомнить интонации иногда проще, чем лицо.
— Это вам, вампирам всё даётся без затруднений, а я человек, побывавший в стрессовых обстоятельствах.
— Не я тебя туда загнал! — отрезал, решив немного поднажать.
Он съёжился, виновато отвёл взгляд, открыл рот, словно собираясь озвучить несомненно припасённые уже для собственного употребления оправдания, но к чести его сдержался.
— Ты прав. Можно понять людей необразованных или просто тупых, когда они покупаются на кровавые богатства, но не таких как я. Правда я на эти деньги хотел закончить разработку своего изобретения и начать производство полезных новинок, а не жарить пузо на курортном пляже…
Он не договорил, словно раскаиваясь в внезапной откровенности, но я сделал вид, что ничего не заметил, хотя зарубочку в памяти немедленно сделал, а потом вновь вывел на передний план занимавшее меня сейчас стадо баранов. Никон немного успокоился и заговорил о деле:
— Вот когда ты упомянул эти вещи, я действительно кое-что вспомнил, — протянул он неуверенно. — Был там белёсый крепкий мужик, такой грибок в подлеске, и шишки на его лбу всё время наводили меня на странную мысль, что человек с такой головой должен быть умным. Почему он угодил в мясо? А потом я как-то случайно заглянул в его глаза, ну…
Он вновь смешался, как видно, перебирая рефлексии, решая окончательно, на которой следует задержаться. Дал бы ему в лоб, надейся, что от этого произойдёт польза. Трудно с интеллигентами, это я знал по опыту, потому сам подсказал, чтобы парень не мялся от смущения как лицемерный грешник перед входом в ад:
— Когда ты его пытал, добывая ключи к прохождению уровня.
Он кивнул и продолжал как по писанному:
— Мне показалось, что страдает он меньше, чем должен был, даже с учётом моего скудного палаческого опыта. Словно насмешка появлялась иногда во взгляде. Понимаешь Северен, мне, да и любому игроку, наверное, временами мерещилось, что происходящее вовсе невинно, такой грамотно организованный розыгрыш, очень тщательно проработанный, и всерьёз всё выглядит только для нас, игроков, а жертвы волшебным образом защищены от тисков и раскалённых углей.
— Понимаю, — сказал я мягко.
Он воодушевился и продолжал:
— Да, ты скажешь, что это глупость, желание очистить себя от скверны и будешь прав, но я почти уверен, что мне не почудилось. Был ещё один человек, смуглый как по контрасту, с выразительным лицом и глазами, словно нарисованными нарочно. Девчонки, наверное, много бы отдали, чтобы иметь такие глаза, их бы и красить не пришлось, я так подумал, когда впервые его увидел. Этот не смотрел на меня, нет, наоборот, всё время старался отводить взгляд, а ведь это тоже неестественно, ведь пытка — это страшно. Я бы, наверное…