На границе двух миров (СИ)

Из ярко засиявшего кристалла ударил поток сиреневой пси-энергии, формируя цилиндрический клинок длиной около метра.
— То есть ты просто прикрутил излучатель обычного пси-клинка на жезл? — наконец спросила она, не понимая, что же в этом такого замечательного.
— Ничего ты не понимаешь! — погасив клинок, он обиженно надулся. — А как же фокусировка? Видела обычные катары** зилотов? Широкие у основания и сужающиеся к концу, а у меня цилиндрической формы — это, между прочим, не так-то просто сделать!
— И все же — в чем смысл?..
— Ну это же световой меч!
— Ты самый странный протосс из всех, кого я знаю, — сказала она через пару секунд, так и не осознав восторга друга. — Но поздравляю с первым созданным оружием… Кхалай.
Это слово вырвалось у нее прежде, чем она смогла его осознать… а потом было уже поздно. Эмоции обладают свойством легко перетекать одна в другую, и сейчас страх потери переродился в злость быстрее, чем Селендис смогла осознать, что происходит.
— Ты Тамплиер, Сашка. Твой отец — прославленный Вектор в составе Золотой Армады. Твоя судьба — сражаться за Аиур, а не ковыряться в железках в тылу, — и, смотря в расширенные от удивления глаза Алессадара, она продолжала говорить эти злые слова, сама внутренне съеживаясь от звучащей в них неподдельной злости, но не в силах остановиться. — Что ты будешь делать дальше, а, Кхалай? Отправишь меня на войну, а сам будешь сидеть в уютном сухом уголке, мастеря бесполезные игрушки?
«О, всемогущие Зел-Нага, да что же я такое говорю?»
Единственное, что она могла сделать, чтобы не наговорить еще больше слов, о которых потом пожалеет, — это развернуться и сбежать, что и не замедлила сделать.
Селендис нервно переступила с ноги на ногу, сверля взглядом дверь перед собой. Потянулась было к управляющему кристаллу, имитируя легкий стук, и… отступила назад.
«Ну давай же, просто постучи и извинись, — уговаривала она себя. — Подумаешь, сорвалась немного, с кем не бывает?»
Но вместо этого она сделала осторожный шаг назад.
А что, если он ее не простит?..
Один шаг уже почти превратился во второй, как вдруг дверь перед ней открылась сама.
— Ты здесь уже десять минут стоишь — всей общаге слышно, как тебе стыдно, — сказал владелец комнаты и, посторонившись, продолжил. — Заходи уже…
Избегая смотреть другу в глаза, Селендис проскользнула мимо него в комнату и привычно присела на краешек кровати. Сколько вечеров они провели вот так, вместе, обсуждая события дня и играя в подпольные карты, по-прежнему остававшиеся популярными, несмотря на усилия наставников?
Сердце юной Тамплиеры сжалось от мысли, что этот может стать последним.
Он присел рядом и некоторое время они молчали, оттягивая начало разговора.
Алессадар начал первым:
— Знаешь, а ты ведь во многом была права, Салли… — тихо произнес он. — Мне действительно больше нравится перспектива возиться с железками, чем сражаться на передовой.
— Мне все равно! — вырвалось у девушки. — Прости меня, я… я просто испугалась, что потеряю тебя. Ты всегда был рядом — ближе, чем брат, лучше, чем друг. Я научилась у тебя ходить и держать ложку, лазать по деревьям и играть в карты, я научилась… я научилась у тебя всему, что знаю. О, всемогущие Зел-Нага, да я ведь…
В тот момент ей показалось, что она наконец подобрала определение тому, кем для нее является друг детства, что она наконец поняла, почему вся ее жизнь вращается вокруг него, почему с его мнением сравнивается любая мысль и любой поступок.
Она протянула руку, чтобы коснуться его лица, стремясь передать ему обретенное знание — так, как умели только протоссы, в предельной искренности и полноте нюансов псионного контакта, в котором не было места недоговоренности и лжи.
Он отшатнулся, а инстинктивный импульс отбросил девушку назад, больно приложив головой о край стены.
— Вот черт! Салли, я…
Открыв глаза, она увидела перед собой его испуганный и полный раскаяния взгляд. Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться… и замер на середине движения.
— Даже сейчас?.. — тихо произнесла Селендис. Приподнявшись на локтях, она прислонилась спиной к стене и, осторожно проведя рукой по затылку, поднесла ладонь к глазам, разглядывая пару капелек искрящейся в полумраке комнаты голубоватой крови. — Почему, Саша? Неужели я хоть раз давала тебе повод усомниться в себе? Я не полезу в твою душу без разрешения.
— Прости… — он вернулся обратно на кровать. — За все эти годы это стало сильнее меня.
Некоторое время они молчали. Потом Алессадар заговорил вновь, тихим голосом и — вслух***, на том языке, на котором на Аиуре говорили только они двое:
— Я всегда был чужим, Салли… Ты знаешь, что я не родной сын Тассадару?.. Мои родители отказались от меня, потому что я — чужой протоссам. Даже сейчас, проведя среди вас семь долгих лет, я все равно не могу влиться в ваше общество… не могу стать одним из вас. Мне непонятно ваше фанатичное стремление к совершенству и не менее фанатичное нежелание меняться. Я не понимаю, почему мы, живя в этом общежитии, фактически предоставлены сами себе, и при этом — лишены свободы выбора. Не понимаю, почему, при полном отсутствии пропаганды, каждый обитатель этого здания мечтает стать Тамплиером.
Я — чужой, Салли. Поэтому меня презирает Виалсар, поэтому я сирота. И, если кто-то еще вдруг заглянет мне в душу… в этом мире станет еще на одного протосса меньше, который считает меня равным.
Селендис молчала, боясь спугнуть редкое мгновение откровенности. Алессадар никогда не рассказывал ей, почему не похож на своего родителя, никогда не рассказывал, как оказался в приюте.
И да, она понимала, о чем он говорит. Алессадар… не вписывался в образ протосса, не вписывался настолько, что это было очевидно всем, даже ей.
Вот только и она тоже… не вписывалась. Проведя бок о бок с ним семь лет, буквально с самого рождения, она впитала в себя его взгляды, его надежды и саму его суть и была сейчас весьма далека от идеального образа протосса.
Поднявшись на ноги, она осторожно, словно боясь спугнуть, подошла к кровати и присела рядом с ним. Поймав его взгляд, она протянула руку ладонью кверху.
— Ты можешь мне верить, — сказала она единственное, в чем была сейчас уверена. — Всегда.
Очень медленно, словно поднимая вместе с рукой целую гору, он медленно вложил свою руку в ее подставленную ладошку и Селендис ощутила робкое прикосновение к своему разуму. Прикрыв глаза, девушка пару мгновений наслаждалась этим чувством — даже такое простое действие приносило почти физическое удовольствие, а потом потянулась навстречу.
Она прошла вместе с ним через все — муки рождения, перипетии взросления и тягости неизлечимой болезни. Не она сканировала его память — он вел ее, крепко держа за руку, по знаковым событиям своей жизни. Она пережила вместе с ним осознание собственной смертности, сводящую с ума боль во всем теле, ласковые прикосновения Пустоты, погасившей сознание. Она чувствовала шок его нового рождения, отчаяние запертого в клетке ребенка, боль от использования искалеченного Дара…
А еще она увидела себя его глазами, отчего мгновенно разорвала контакт и закрылась самыми сильными щитами, какие только знала.
Крохотная, смешная чешуйчатая малышка Салли, которую он учил ходить, крепко держа за руки. Не девушка — протосс, представитель чужой для него расы, лишенная многих черт, присущих женщинам его мира. Он никогда не сможет посмотреть на нее так, как смотрит на него она. Знание, обретенное ею совсем недавно, никогда не коснется его, потому что он никогда не сможет его понять.
Ей хотелось смеяться от злой иронии ситуации. Не он чужой для нее, она — чужая для него.
— Салли? — сквозь грохот крови в ушах прорвался его обеспокоенный голос.
Она молчала, отчаянно пытаясь заглушить гремящий в голове голос, без конца повторяющий «НИКОГДА!»
— Салли…
Держать щиты становилось все труднее, еще чуть-чуть — и эмоции вырвутся на свободу и он узнает то, что никогда не должен узнать.