Вестник

он ведь нам свой паёк отдавал, а сам врал, что на заводе столуется. Достал он одну бронь на эвакуацию матери как нетрудоспособной по медицинским показателям – лишние рты старались вывезти, чтоб другим легче было, – а на меня не дали: заключение медицинское, что у меня только порезы и контузия, на эвакуацию не годилось. Вот меня по документам матери и отправили через Ладогу, а метрики мои в бельё зашили.
Сколько ехали – не помню. Когда в Подборовье въехали, уж проверка документов началась, а я–сознание–то потеряла, как поняла, что доехали; раньше благодаря силе воли держалась, вот и перегорела, не выдержала. Очнулась через три дня, вытащили с того света врачи в лазарете. Сразу сержантик молоденький пришёл из НКВД: говори, мол, откуда бронь чужая на выезд. Покаялась, всё рассказала, отдала свои бумаги и мамину карту иждивенческую. А он: как же мамка–то без карточки выживет, кто же ей карточки хлебные даст? Ну и заревела я как белуга, а что – дитя ещё и дитя.
Хирург осмотрел меня да выдал заключение, что дальше ехать мне нельзя, что–то воспалилось, а без рентгена резать не может. Рану от осколка почистил да от грязи забинтовал. А им двигаться надо, дорогу охраняли от злодеев. Вот дядя Олег, это он сержантиком был, положил меня в сани и отвёз на хутор глухой посреди болот. Жил там старый финн, уж за восемьдесят ему было. Олег–то из местных карелов был, попросил старика меня выходить, а сам, сказал, мои документы у себя оставит и после приедет заберёт меня. Вот так посреди болот всю войну и прожила. Старик Юхани, Иван по–нашему, травником знатным был, отвоевал он меня у смерти, только «радость» девичью вернуть не смог, Вестника так и не дождалась: видать, та стекляшка повредила что–то.
– Тётя Эля, а какого вестника?
– А того, что прилетит нежданно, махнёт крылом красным да известит, что детство кончилось и готовиться надо к свадьбе с судьбой наречённым. Берёт тогда девица куклу самую любимую и идёт на опушку леса детство хоронить. А место выбирает приметное, чтоб поплакаться было куда прийти.
– Так зачем же она её хоронит?
– «Хоронит» не от слова «погребает», а «прячет», «ухоронка» значит «место тайное». А кукле той сколько слёз детских пролито, сколько тайн сокровенных поведано – нельзя в чужие руки отдавать, беда будет. А если на сердце тяжело, то есть куда прийти поплакать да помощи у «подружки» детской попросить.
– А как же девица избранника сыщет?
– А он метки оставит. А как сердце ёкнет да дышать будет трудно, нужно оглянуться вокруг, чтобы не пропустить судьбой наречённого, по зарубкам из души и сыскать…
Дождалась я Олега только в сорок шестом. Израненный был весь, три раза врачи из–за кромки его вытаскивали, а бумаги все сохранил, документы выправил и в Ленинграде прописку восстановил, родители–то по весне умерли.
Заботился обо мне Олег, в школу вечернюю определил – доучиться, значит, а потом и с работой помог. Так и жили вдвоём, родни–то ни у меня, ни у него не осталось, всех война погубила. А потом и свадьбу сыграли. И любим друг друга, два подранка, беззаветно, уж который десяток лет, я бы за Олеженьку моего и на танк с кулаками пошла. Вот так…
И тут Эльвира Корнеевна напряглась и приняла стойку, как гончая, почуявшая добычу. Алиса, проследив за её взглядом, увидела дядю Олега, пробиравшегося с бревном между клумбами. Почувствовав, что на него смотрят, он пригнулся и попытался укрыться за вишней, но лучше бы он этого не делал.
– Стоять! Ты куда с палкой лезешь? Ах, изверг, я на карачках весь сад исползала, чтобы красотой любовался, а он прёт, как лось по бурелому… Дорожки для кого я насыпала и трамбовала, гальку вёдрами таскала?
Алиса с улыбкой смотрела на необласканных жизнью, но таких сильных духом близких ей людей и думала о несправедливости судьбы, наделившей их большой любовью, но не давшей родительского счастья. Эльвира Корнеевна, сокрушённо разведя руками, встала и направилась к мужу. Видно, дядя Олег закончил с забором и собирался домой, нужно было дать ему указания, что привезти в следующий раз. Алиса прибралась на столе и пошла обживаться. Комнатка, в которую её поселили, была маленькая, но очень уютная. Открыв окно, она огляделась. В углу стоял двухстворчатый полированный шкаф, небольшой стол с пластиковой столешницей, на углу которого лежала свёрнутая скатерть с бахромой, видно, приготовленная, чтобы застелить. Больше всего порадовала тахта с матрасом из поролона – ну не нравились ей скрипучие пружины; раскинув руки и прикрыв глаза, она упала спиной на нее. Полежав с минуту и оценив по достоинству все удобства спального места без спинок, поочерёдно принимая положения по диагонали и поперёк, девочка повернула голову к заинтересовавшему ее во время этих кульбитов предмету. В углу, между тахтой и стенкой, стояло что–то большое с накинутым белым чехлом, видно, от пыли. Дотянувшись, она сдёрнула накидку и замерла в изумлении. Там стоял пуфик в форме облака из голубого плюша, три закруглённости были чуть выше остальных, имитируя спинку и подлокотники. Перебравшись, она попыталась устроиться в нём, но стенка и тахта мешали. Соскочив на пол и озадаченно взглянув на, казалось, неподъёмное сооружение, Алиса мысленно прочертила путь перемещения с угла до окна и ринулась в бой. На удивление, пуфик двинулся легко; не веря в удачу, девочка налегла сильней, и он заскользил вслед за ней, шурша по полу колёсиками, скрытыми материалом. Подтащив к окну и развернув пуф поудобней, с ногами взобралась на него, чуть поёрзав, устраиваясь, положила голову на подлокотник и блаженно вздохнула: «Вот я и дома». На рябине возле окна щебетали, перепархивая с ветки на ветку, пичуги, в траве стрекотали кузнечики, громко зажужжала влетевшая в комнату муха. Проводив её ленивым взглядом и решив сезон охоты устроить попозже, девочка прикрыла глаза. Провалившись в сон, она с упоением парила над Зеленогорском на облаке: внизу проплывали высокие сосны, дома в зелени садов, а впереди голубела полоса Финского залива. Алиса повелительно махнула рукой в сторону моря, поудобней устроилась на краю тучки – и «воздушный корабль» лениво поплыл в сторону выбранной цели. Внизу, махая вслед платочком, стояла Эльвира Корнеевна и сокрушалась, что обед горячий, а Алиса не дождалась…
–Я говорю, обед стынет, пойдём перекусим, да отдохнёшь, – девочка открыла глаза и удивлённо осмотрелась вокруг: моря не было, а была тётя Эля, которая, подперев щёку рукой, стояла за окошком со стороны двора и с улыбкой глядела на неё. Алиса