Королева воздуха и тьмы

В чае оказалось примерно три тысячи ложек сахара – очень мило, но горькую пилюлю новостей об Инквизиторе это подсластить не могло.
Эмма снова стояла у окна, когда Кристина опять вошла – на сей раз с кипой одежды. Она была в белом, цвете траура и похорон у Охотников. Белая куртка, белая рубашка, белые цветы в распущенных волосах.
– Убирайся, – нахмурившись, сказала Эмма.
– Это еще почему?
Из окна открывался величественный вид на весь Нижний город до самых стен, за которыми раскинулись зеленые поля. Вдалеке виднелась вереница фигур в белом, вытекающая из городских ворот. Посреди поля высились две огромные пирамиды из дров.
– Костры уже сложили, – прошептала Эмма, чувствуя подступающую дурноту.
Рука Кристины коснулась подоконника рядом, а еще через секунду они уже сидели вместе на кровати, и Кристина говорила ей: «Дыши, дыши…»
– Прости, – повторяла Эмма. – Мне так жаль… Я не собиралась расклеиваться…
Несколько прядей выбились из узла на затылке. Умелые руки Кристины тут же вернули их на место.
– Когда умер мой дядя, – сказала она, – его похоронили в Идрисе. Я на похороны не попала: мама думала, что в Идрисе все еще небезопасно. Когда она вернулась оттуда, от ее одежды пахло дымом. Я подумала: вот и все, что теперь осталось от дяди – этот дым на маминой куртке.
– Мне нужно быть сильной, – пробормотала Эмма. – Я должна быть там, ради Блэкторнов. Джулиан…
«…сломлен, раздавлен, разбит. Ушел. Нет, не ушел. Просто не со мной».
– Ты тоже имеешь право оплакивать Ливви. Она и тебе была сестрой. Семья – это не только узы крови.
– Но…
– Горе не делает нас слабыми, – резко сказала Кристина. – Оно делает нас людьми. Как бы ты могла утешить Дрю или Тая, или Джулиана, если бы не знала, что они чувствуют? Сочувствие – это нормально. А вот знание о том, какой формы дыра осталась у тебя в сердце после потери, – это редкость.
– Вряд ли кто-то из нас в состоянии представить дыру в сердце Тая, – покачала головой Эмма. Страх за него острой горечью жег ей горло, смешался с ее собственным горем по Ливви… Еще немного, и она совсем задохнется.
Кристина похлопала ее по руке.
– Давай-ка одевайся. Я буду на кухне.
Эмма не помнила, как оделась, потом посмотрела на себя в зеркало. Белая форма была покрыта красными рунами траура, сплошь, внахлест, и надпись почти сразу становилась неразличима для глаза, как слишком часто повторяемое слово – для слуха. Ее кожа и волосы казались еще светлее, и даже глазам было холодно. Я похожа на ледышку, подумала Эмма. Или на лезвие клинка.
Если бы только Кортана была с ней… Можно было бы отправиться в Броселианд и кричать, кричать, и рубить воздух, а потом упасть в изнеможении на землю, сочась болью утраты, словно кровью, из каждой поры.
Чувствуя себя неполной, ненастоящей без меча, она зашагала по лестнице вниз.
Когда Тай спустился вниз, Диана была на кухне. Тай был один. Ее рука так сжала стакан, что пальцам стало больно.
Диана не знала, чего ждать. Большую часть ночи, пока Тай спал – мертвым сном, без единого движения, – она сидела рядом. Пыталась вспомнить, как молиться Разиэлю, но слишком много времени прошло… Когда умерла сестра, там, в Таиланде, она делала приношения – цветы и благовония. Но это не помогло и дыра в сердце там, где полагалось быть Арии, тоже никуда не делась.
А Ливви и Тай были близнецами. Ни один из них не знал мира, в котором не было бы другого. Последние слова Ливии были: «Тай, я…». И никто никогда не узнает, что она хотела сказать. Как он теперь с этим справится? Как с этим вообще можно справиться?
Консул обеспечила всех траурной одеждой. Очень мило с ее стороны. Диана надела свое белое платье и форменную куртку, а Тай был полностью в трауре – в элегантно скроенном белом пиджаке, белых брюках и ботинках. От этого его волосы казались еще чернее. Диана вдруг подумала: когда он вырастет, то будет неотразим. Она так долго относилась к нему, как к прелестному ребенку, ей даже в голову не приходило, что однажды на эту красоту будут смотреть… более взрослыми глазами.
Тай хмурился. Он был очень бледен, как бумага, но причесан аккуратно и выглядел собранным, почти как всегда.
– Двадцать три минуты, – сказал он.
– Что? – не поняла она.
– Нужно двадцать три минуты, чтобы добраться до полей, а через двадцать пять минут уже начнется ритуал. Где все?
Диана потянулась за телефоном, чтобы отправить Джулиану сообщение, но вспомнила, что в Идрисе нет сигнала. Сосредоточься, велела она себе.
– Думаю, все уже идут туда…
– Я хотел поговорить с Джулианом.
Это прозвучало не как требование, скорее так, будто Тай пытался вспомнить длинный список важных дел, которые нужно выполнить по порядку, и не перепутать.
– Он был с Ливви в Безмолвном городе. Мне нужно знать, что он видел, и что они с ней сделали.
Не хотела бы я знать такого про Арию, подумала Диана и тут же одернула себя. Она не Тай. Таю становилось спокойнее от фактов, он терпеть не мог неизвестность. Тело Ливви забрали и заперли за каменными дверями. Естественно, ему нужно было знать… уважительно ли монахи обращались с ним, сохранили ли ее вещи, вытерли ли кровь с лица? Только узнав все, он мог наконец понять.
На лестнице зазвучали шаги. Кухню неожиданно заполнили Блэкторны. Тай освободил проход. Вошла Дрю – с красными глазами и в куртке на размер меньше, чем нужно. За ней Хелен с Тавви на руках – оба в белом. Алина и Марк; Алина – с высоко зачесанными волосами и крохотными сережками в виде траурных рун. Диана вздрогнула, сообразив, что машинально ищет Кьерана рядом с Марком. Она совсем забыла, что его там быть не может.
Спустилась Кристина, за ней Эмма – обе тихие и подавленные. Диана накрыла на стол – чай, тосты, масло. Хелен опустила Тавви на пол и начала готовить ему завтрак. Больше никто есть не собирался.
Тай недовольно поглядел на часы. Секунду спустя вниз сбежал Кит. В белой куртке ему явно было не по себе. Тай ничего не сказал, даже не посмотрел в его сторону, но его плечи стали менее напряженными.
Последним вниз сошел Джулиан. Диана чуть не бросилась к нему – убедиться, что с ним все в порядке, но он давно уже не позволял ей подобных вольностей. Если вообще когда-нибудь позволял. Он всегда был самодостаточным, и терпеть не мог демонстрировать негативные эмоции перед родственниками.
Эмма посмотрела на него, но он на нее даже не взглянул. Джулиан оглядел комнату, оценил настроение каждого из присутствующих, но все оценки и расчеты остались при нем, за стеной его бесстрастного сине-зеленого взгляда.
– Нам пора, – сказал он. – Они нас, конечно, подождут, но не слишком долго, и мы должны присутствовать на ритуале Роберта.
В его голосе звучало что-то новое… но что, Диана понять не могла. Скорее всего, горе просто лишило его обычных интонаций.
Все лица обратились к нему. Он был центром, подумала Диана, осью, на которой вращается семейное колесо. Эмма и Кристина отступили на шаг – они не Блэкторны… При звуках его голоса Хелен явно стало легче. Она уже боялась, что ей придется работать овчаркой и сгонять стадо вместе.
Тавви подошел к Джулиану, схватил его за руку. Белая река молча потекла из комнаты, по серым каменным ступням.
Диана думала о сестре… – ее сожгли в Таиланде, а прах отослали в Идрис, чтобы похоронить в Безмолвном городе. Дианы на похоронах не было, она вообще не думала, что еще когда-нибудь ступит на землю Охотников.
Когда они шли по улице к мосту, где-то наверху распахнулось окно. Длинное белое знамя с траурной руной выплеснулось оттуда и забилось на ветру. Тай удивленно поднял голову, и Диана только тут увидела, что и улицы, и мост, и весь путь к городским воротам заполнен колышущимися белыми стягами. Они шли между снежными полотнищами, и даже Тавви удивленно вертел головой.
Возможно, все это было главным образом в честь Роберта, Инквизитора, но и в честь Ливви тоже. Хотя бы это у Блэкторнов останется, подумала она, – память о почестях, которые Идрис воздавал их покойной сестре.