На краю миров (ЛП)

Она вышла вперед. Кантор без указаний запрокинул назад голову и открыл рот. Внутрь вошла не вся вода, но ощущение той, что стекала с его подбородка и груди, было также приятно, как и той, которая попала в рот.
Марта и Гимо вернулись и быстро выплеснули свою ношу на Кантора.
— Спасибо вам, — скзал он и даже смог улыбнуться.
Марта ответила хихиканьем и взмахом руки. Гимо нахмурился и потопал от него прочь, заняв позицию в углу комнаты.
Женщина вытащила нож из ножен, которые носила под фартуком.
— Я развяжу его.
— Слишком рано, — сказал Рутцен. — Он перебьет многих из нас.
— Если ты думаешь, что достаточно взрослый, чтобы говорить своей матери, что делать, то знаешь, куда тебе идти.
Марта запрыгала вверх и вниз, хлопая в ладоши.
— Мужской лагерь. Мужской лагерь. С Фафадой.
Рутцен занес ладонь так, будто намеревался ударить ее, но она увернулась от него, все еще танцуя и припевая.
Старший мальчик усмехнулся:
— Вы пожалеете, когда вам придеться таскать дрова и воду.
Марта подняла свое пустое ведро и запустила им в старшего брата. Он увернулся. Она высунула язык.
— Достаточно, — крикнула мать. — Рутцен, иди на вечерний хор.
Мальчик ушел, ворча и кидая на Марту злобные взгляды, которая снова высунула язык.
Мать наклонилась к Кантору. Нож лениво повернулся в ее руке.
— Ты чувствуешь какую-либо ярость? — спросила она.
— Ярость? — Почему он должен чувствовать ярость? — Может ты имеешь в виду гнев? Нет. Не на кого сердиться.
— Они окунули тебя в море, затем оставили на берегу, чтобы ты страдал и умер.
— Они?
Его голос прорвался сквозь сухое горло.
Она снова опрокинула кувшин, и он выпил.
— Мужчины в гостинице. Было не слишком умным идти туда в одиночку.
— Я уже это понял. Но ярость? Нет, я не чувствую ярости по отношению к ним.
Марта подбежала ближе.
— Море Джоден вызывает ярость. — Она приложила руки к своему лицу, словно это были когти, и они заставляли ее морщиться. — Ааааарррггггг.
— Уйди, Марта, — отругала ее мать. Она прищурила взгляд на Кантора, снова проверяя. — Что ж, если ты не чувствуешь желание мести, то я разрежу веревки.
— Я никогда не ощущал желания мести, госпожа.
— Да, и ты наверняка еще очень слаб. — Она начала разрезать веревки, связывающие его руки. — Потребуется еще день или два, чтобы яд полностью вышел из твоих внутренностей и тела.
— Еще? Сколько я уже здесь нахожусь?
Женщина поджала губы.
— Как долго, Марта?
— Три дня. Он воняет, Ма.
— Я знаю. Это из-за яда из озера. Он не может с этим ничего поделать.
— Ему нужно принять ванну? Нам нужно принести воду? Он большой мужчина. Он должен добыть себе воду.
— Да, ему нужно принять ванну, но он не может добыть себе воду.
Как только веревки упали с его запястий, Кантор согнул пальцы, затем положил ладони на локти, чтобы вернуть циркуляцию в норму.
— Нет, не надо, — сказала мать.
Он провел ладонью только один раз, но сразу понял, почему она пыталась его остановить. Кожа отреагировала так, будто он снял слой.
Он поморщился, а его глаза заслезились. Она вылила оставшуюся в кувшине охлаждающую воду на его руки.
Он попытался что-то сказать сквозь стиснутые зубы, чтобы доказать, что он не будет кричать, но не вышло ни звука. Он хотел спросить, что в озере вызвало столько вреда, но решил, что вдохи и выдохи были более важными, чем ответ на этот вопрос.
— Просто отдыхай, — сказала мать, чей голос казался теперь более материнским, чем он до сих пор слышал. — Мы поможем тебе добраться до кровати.
После того, как она ослабила остальные узлы, она встала перед ним.
— Будет лучше, если я не буду тебя трогать. Положи руки мне на плечи. Марта и Гимо помогут поднять твой вес, потянув за пояс твоих брюк. Прости, будет больно.
По подсчетам Кантора, фраза «будет больно» была серьезным преуменьшением. Когда он лежал на кровати, то думал, что, возможно, кресло было более комфортным. Слишком большая часть его тела прижималась к матрасу. Ноги свисали с края, так как кровать была предназначена для гораздо более короткого представителя бринсвиккеров.
Марта и Гимо достали табуретку для мамы. Она положила на нее подушку, затем переложила ноги Кантора на импровизированное расширение. Затем дети вытащили ведра с водой, чтобы облить его болящее тело. Кажется, их мать не возражала, что вода пропитала постель.
— Как думаешь, сможешь поспать? — спросила она.
Удивленный тем, как усталость снова давила на него, он кивнул.
— Я буду будить тебя, чтобы поить. В остальное время будешь отдыхать.
Последней мыслью Кантора перед забытьем была мысль об Ахме. Ахма порой была грубой, а порой — нежной. Он обдумал новый для него термин «женская кость». Возможно, у этой женщины-бринсвиккера и у Ахмы были одинаковые кости.
Храп разбудил его. Он не храпел, и теперь, когда он проснулся, храп продолжался.
Его мускулы все еще ощущались окаменевшими. Если бы он потянулся, то возможно, сломался бы. Он видел зерно в массивных деревянных брусьях по потолку. Свет скользил через открытую дверь и одно окно, но тени скрывали большую часть комнаты. Успокоенный тем, что его зрение вернулось к совершенному видению, он попытался выяснить, кто храпит.
С великой осторожностью, он повернул голову.
У противоположной стены лежал уютно свернувшись Бриджер и крепко храпел. Должно быть, он был там уже некоторое время, потому что отдыхал достаточно долго, чтобы расшириться до слишком большого размера, чтобы выйти за пределы дверного проема.
— Бриджер, проснись.
Храп прекратился, но дракон не открыл глаза.
— Бриджер, проснись!
Он пошевелился, открыл глаза и поднял чешуйчатый подбородок.
— Тебе что-то нужно? — Он поднялся на корточки, его голова задела бревна сверху. — Пить? Госпожа Данте сказала, что тебе нужно пить много воды.
Он потянулся к столу и налил воду из кувшина в чашку. При его нынешнем размере задача казалась невозможной, но дракон не пролил ни капли.
— Тебе не нужно было уходить без меня. Я мог бы помочь тебе при противостоянии с этими мужчинами-бринсвиккерами.
— Не было особого противостояния. Одной минуты хватило, чтобы понять, что я попал в беду. В следующую минуту я был привязан к… Как ты сказал зовут эту женщину?
— Госпожа Данте.
— Привязанный к стулу госпожи Данте.
Кантору удалось принять сидячее положение. Он чувствовал себя намного лучше, чем в последний раз, когда был в сознании. Он принял чашку от Бриджера и сделал большой глоток.
Поперхнувшись, он разлил жидкость по всему одеялу.
— Тьфу. Что это?
Бриджер почесал за ухом.
— Я не совсем уверен. Биксби и Тотоби-Родолов приготовили это из каких-то трав, которые Биксби взяла с собой из магазина Дакми.
— Тото… кто?
— Моя сестра.
— Откуда она взялась? Почему она здесь? Почему ты здесь?
— Она вернется с нами на Дайрин. Она пойдет в качестве константы Биксби.
— Я не могу вернуться. У меня еще нет константы.
Улыбка Бриджера обнажила зубы, отразившие свет от двери в тусклой комнате.
— Я пока побуду твоей константой.
— Кто это сказал? — Кантор произнес в гневе, и резкий жест, который он сделал руками, заставил его пролить остатки из целебного варева себе на грудь.
— О, отлично, — сказал Бриджер. — Биксби сказала нанести часть напитка на твою кожу.
Кантор стиснул зубы.
— Кто сказал, что ты будешь моей константой на время?
— Приказ. — Его улыбка увеличилась в размере, если это было возможно. — Биксби получила письмо из Совета. Как только ты сможешь ходить, мы сразу же отправимся.
Кантор рухнул на подушку, которая лежала позади него.
— Возможно, я больше никогда не смогу ходить.
21. Изумление
Непосредственно на теле Бикcби носила «термою», костюм для тела из тонкого материала. Сегодня он был на ней той стороной, благодаря которой тепло выходило сквозь покрытие и оставляло прохладну внутри. Если она вывернет одежду наизнанку, тепло ее тела будет держаться и использоваться для того, чтобы придавать ей комфорт. Она редко страдала из-за того, что ей было слишком жарко или слишком холодно. Лишь ее голова, ноги и руки нуждались в защите от погодных условий.