Яддушка Для Злодея, Или Нельзя (Влю)Убить Кощея (СИ)

«Никак бегут?»
Мой взгляд упал на чугунок, закрытый сверху просмоленным лопухом. Готова была поклясться – там содержится такая горючая смесь, что – мама, не балуйся! Любому напалму даст сто очков вперед.
Леший гнал спирт из всего, что попадалась под руку. И судя по нетрадиционному содержимому стеклянных бутылей, часто экспериментировал.
– Вы что тут делаете? – грозно спросила я боевую белочку, привязывающую к чугунку ручки из веревки.
Белочка вскочила, встала как вкопанная, вытянулась по струнке и отдала честь.
– Было велено спасать стратегические запасы живой воды и мертвой еды! А если не удастся спасти, то приказано уничтожить! – отрапортовало пушистое чудо. Мой взгляд упал на штабеля коробок с логотипом известного изготовителя бомж-лапши. Часть из них была вскрыта, и пара десятков белочек усиленно давились сухой лапшой, уничтожая стратегические запасы. Видать, чтобы врагу не достались.
– Та-а-а-ак… – протянула я. У этих сказочных все не как у людей. Там ее собратья сражаются, а она здесь выпивку пополам с закуской спасает.
Отняв чугунок с ручками, я коротко бросила:
– Каждая взяла по бутылке и за мной!
* * *
«За Бабой-ягой – хоть в огонь, хоть в воду!» – похоже, это был неписаный девиз всех зверей в изнанке.
Боевые белочки дружно встали в ряд. А хорошо леший их выдрессировал.
Стройными шеренгами мы начали красться к парадным покоям терема. Скрытно добраться не получилось. Белочки слишком усиленно уничтожали стратегические запасы, коих у лешего было – как грибов и ягод в лесу, то есть видимо-невидимо. В начинающих качаться из стороны в сторону шеренгах уже слышалась пьяная икота и хруст далеко не французской булки.
Предприимчивые боевые белочки решили совместить приятное с полезным: одновременно сделать набег на агрессоров и уничтожить стратегические запасы. То есть угодить двум богам сразу – Бабе-яге и лешему.
Я осознала, что этот набег будет незабываемым, так как двум богам служить нельзя.
Следует торопиться, малейшее промедление – и содержимое склянок, чугунков и прочего уничтожится рачительными белочкам, которые жевали и прихлебывали на ходу.
Поэтому этот марш-ползок нам следовало провернуть как можно быстрее, пока леший не поймал меня на горячем.
Увиденное нами в главных залах заставило на какое-то время забыть, зачем мы пришли.
Бой шел полным ходом. Моим зверятам и бельчатам очень сильно не нравились пилопечи, а самоходным машинам, как видно, вообще ничего не нравилось, кроме дров, и в особенности все живое, что нельзя было быстро превратить в дрова.
Посреди поляны Михайлыч заламывал печку, рядом самоходное страшилище скользило на подозрительной луже. Лисы нигде не было видно. Я уж испугалась: не раздавили ли ее случайно.
Храбрый петух – единственный, кто нашел управу на жуть на полозьях. Кочет яростно заклевывал языки потустороннего пламени, пылавшего в печи, но и он не побеждал. Печей была пара десятков, а он один.
Домик отважно пытался покусать перилами гусеницы вездепилов, но только терял щепки.
По всем параметрам получалось, что ситуация складывается не в нашу пользу. Драпая, леший, возможно, был прав. Драпая? О чем это я? Меняя место дислокации, вот что имелось в виду, ни о каком побеге и речи не шло!
Только в силу моего вредного, поперечного характера это был совершенно не мой вариант. Отступать я не умела, равно как и держать язык за зубами. А от того, чтобы я не начала давать советы, меня и вовсе нельзя было удержать.
После того как я увидела картину неравного сражения, алкогольные пары, которые я опрометчиво вдохнула на делянке лешего, окончательно ударили в мою голову. И сформировались в одну-единственную фразу: «Наших бьют!» Причем под «нашими» я имела в виду даже Кощея (хоть и злодей, зато свой), по которому топталась гусеницами чудо-печка.
– Банданы, ик! Снять! – скомандовала я белочкам. – Погрузить в чугунки! Петя, ик! Подь сюды! – Огненный петух, бросив свое занятие, опасливо приблизился.
– П'джигай! – Сообразительный кочет побежал вдоль рядов, касаясь спиной запалов.
– Пуш-ИК-стики мои, по чудо-юдо печкам – пли! – Белочки рады были стараться. Тем более швырять зажигательные снаряды гораздо веселее, чем шишки. Вспыхивают ярко, и опять же шуму больше.
Град бутылей с «коктейлем лешего» (все, что горит, плюс бомжатина) полетел в цель.
Не все чугунки и бутыли попали куда надо. Один шальной снаряд звезданул по касательной высунувшуюся было из кустов лисицу, и несчастная прилегла отдохнуть обратно в заросли.
Некоторые емкости оказались совершенно пусты и не сдетонировали. Но те самодельные бомбы, что угодили в цель, произвели фурор.
Мир вздрогнул, закачался, но устоял.
Качались и ряды беличьей армии вместе со своим командиром. Правда, мне, веселой и пьяной, все казалось норм. Лишенная бандан и чугунков армия в моем представлении стояла ровнехонько, не шелохнувшись.
Большинство подбитых самоходных печек перевернуло набок, они лежали и беспомощно шевелили гусеницами.
Но вот проблема – у опрокинутых печей отвалились заслонки и из горнил вырвалось пламя.
Все вокруг радостно запылало, только это оказался не обычный домашний огонь, а потустороннее адово пламя, с которым мой жаренный петух не в силах был справиться.
На поляну выскочил леший и схватился за голову: его лес гиб на глазах. Такого исхода битвы никто не ожидал.
Резко протрезвев, я, спотыкаясь и падая, побежала на поиски того, кто мог управлять неживым огнем. А то вместо спасения леса мы полную зачистку здесь устроим.
Сонного Кощея я вытащила из-под еще шевелящей гусеницами печки.
Что я с ним только не делала – и поднять пыталась, и трясла, и била, и пинала – все без толку.
– Мертвый он, что ли?! – испугалась я.
Неужели самоходные машины вусмерть укатали Кощея? Он и на вид какой-то плоский.
Я нагнулась послушать, дышат ли злодей, и уловила слабый выдох:
– П`целуй… – пробормотал обморочный шантажист.
Нет, я догадывалась, что все не может быть так просто, но и не думала, что настолько сложно.
– Что, пристрастился, гад?! – зашипела я, краем глаза замечая, как несчастные белочки лезут по дереву вверх, а огонь за ними. Жадно так, плотоядно, словно понимая, что там, впереди, убегает самое вкусное.
Медведь косолапо рыл, а волк с лисицей «по-собачьи» закидывали огонь землей. Даже рыжая лентяйка принимала участие в тушении, спасая свою шкуру.
– Да подавись ты! – сдалась я, осознавая, что времени в обрез, еще чуть-чуть – и все мои друзья будут хорошо прожарены.
Видно, не все алкогольные пары выветрились из моей головы, ибо на трезвую голову я бы такого не учудила. Но будучи во хмелю – легко.
Настал момент истины: тварь я дрожащая или право имею?!
Я набрала в грудь побольше воздуха и как присосусь к Кощею, что твоя пиявка. Пусть злодеи знают, что и мы не лыком шиты!
Этот поцелуй остановил время.
Сначала я почувствовала, как ожил сам Кощей, потом – как поползли его руки и обвились вокруг моей талии, а после… А после я забыла обо всем.
Осталось только крохотное понимание на границе сознания: если я хочу, чтобы первый злодей изнанки спас моих зверей, придется заплатить. Этакая маленькая нерушимая договоренность между Бабой-ягой и Кощеем. Он делает добро, а я никому об этом не рассказываю. Правда, за подобную уступку со стороны зла придется расплачиваться, но что такое один крохотный, ну ладно, вполне себе приличный по размерам поцелуй взамен на жизнь моих друзей? Сущая мелочь.
А вот чувство эйфории, которые прочь уносило землю у меня из-под ног, уже являлось достаточно большой проблемой, по размерам сопоставимой с самим поцелуем и значимостью ситуации в целом. Я, Баба-яга, целуюсь со злодеем! Мрак!
Стоило разорвать поцелуй, как я услышала отрезвляющее:
– М`ало!
– АХ ТЫ! – Я схватила с земли бревно и что есть силы замахнулась. На будущее в планах у меня было еще надавать злодею пощечин, потом вытереть и помыть губы, затем найти что-нибудь тяжелое – бревна недостаточно, – а в конце и вовсе свернуть шею злодею. Чтобы никто и никогда не узнал о том, что я целовалась с Кощеем.