Дариар. Начать сначала (СИ)
— А ну стоять! И куда ты направился, вонючка? — раздавшийся гогот заставил меня выйти из этого состояния столбняка, который сковывал меня, не давая пошевелить ни рукой, ни ногой. Под мост влетел мой знакомый бомж, которого туда втолкнул здоровяк в форменном кителе и дубинкой, прицепленной к поясу. Так же на поясе висела кобура, из которой торчала рукоять пистолета. Какой это был пистолет, я не понял, хотя в оружие, особенно старинном разбирался: отец собирал коллекцию, и я волей-неволей знал, чем кремневые пистолеты отличаются от капсюльных.
Вслед за первым под мост зашел еще один мужик. Он был гораздо меньше напарника и не такой высокий. Скорее всего, это и были те самые полисменты, о которых говорил единственный мой неопрятный знакомый.
— Арно, пацана хватай, — здоровяк выглядел жутко довольным. Ну да, если верить бомжу, они только что целых два пфеннинга заработали на двоих, сколько бы это не было.
Тот, который поменьше, шагнул ко мне и протянул руку. Воспоминание о том, как я получил этот шрам, все еще стояло перед глазами, и я не мог его прогнать, как не старался, поэтому я попытался увернуться от тянущихся ко мне рук. Арно поморщился.
— Не вертись, пацан, все равно же поймаем. Ты еще несовершеннолетний, так что тебя, скорее всего, не повесят, если следов преступлений наш штатный медиум не найдет. Всего лишь в работный дом попадешь, а это, поверь, куда лучше, чем под мостом. А вот если найдет, то тебе точно не отвертеться и будешь ты сопли разматывать перед местным судом, только сразу говорю — зря. Ложа и самое главное закон самовольства и самодурства не прощает.
— Не подходи ко мне, — я отпрыгнул в сторону, снова поскользнулся и, взмахнув руками, едва устояв, однако одна нога, все же соскользнула с берега, очутившись в воде.
— Да что ты ломаешься, пацан, лучше не сопротивляйся, а то хуже будет, — Арно усмехнулся, обнажая в ухмылке кривые зубы.
— Не подходи! — в моем голосе явно проскальзывали истеричные нотки.
— Да что ты с ним возишься, Арно? По хребту дубинкой и вяжи, — посоветовал здоровяк, наблюдая за возней напарника со мной. Арно послушал хороший, в общем-то, совет и потянул дубинку, вытаскивая ее из петли.
Вот тут паника накрыла меня с головой. Когда Арно, не спеша, приблизился ко мне, а из-под моста деваться было особо некуда, здоровяк перегородил единственный выход, я застыл, глядя на него, как кролик на удава. Но когда Арно замахнулся…
Это тело не знало, как обороняться, но я-то это знал. Вадим меня хорошо когда-то учил. Настолько хорошо, что мать, увидев однажды нашу тренировку, настояла на том, чтобы отец его уволил. Наверное, это стало одной из причин, почему я остался именно с отцом, а не уехал с ней.
Арно замахнулся дубинкой и ударил слева — направо и сверху — вниз. Скрестив предплечья я, развернувшись на правой стопе, принял удар на скрещенные руки. Лежащее сверху левое предплечье взорвалось болью. Все-таки это тело никогда не занималось, никогда. Но думать об этом, так же, как и о боли было некогда, правой рукой я перехватил запястье руки Арно, в которой он держал дубинку и рванул на себя, одновременно выворачивая запястье. Полисмент взвыл и начал наклоняться, выронив при этом дубинку из руки, и тогда, я что есть силы ударил его коленом по лицу.
Арно рухнул на землю, а я отскочил от него, настороженно глядя на его здоровенного напарника.
— Ну, парень, ты даже не представляешь, как сильно ты попал, — зарычал здоровяк и ринулся на меня, монументальный как скала.
Вот сейчас я абсолютно точно понял, что не в моем возрасте и не с моим цыплячьим весом я могу защититься от него.
Заорав, я вскинул руки в универсальном защитном жесте, выставив их перед собой, и зажмурился, но тут же ощутил ни с чем не сравнимую боль в груди, которая возникла так резко и неожиданно, что я упал. То, что происходило со мной сейчас я ощущал впервые. Жар начал распространяться медленными пульсирующими толчками по всему телу. Я стиснул зубы, не проронив ни слова. Я понимал, что этот жар просто сожжет меня изнутри, и я ничего не смогу с ним сделать. Ни я, ни эти вежливые блюстители местного правопорядка. Я больше не мог ему сопротивляться, и в тот же миг необузданная волна огня буквально отделилась от меня, устремившись вперед на приближающегося здоровяка. Я отстранено смотрел, как это пламя окутывает его полностью, не оставляя ни единого шанса. Боль прошла, и я как завороженный смотрел на словно живой огонь.
Здоровяк кричит. Он кричит так, что мне становится не просто страшно, мне становится жутко, но я продолжаю смотреть, как он пытается сбросить с себя это пламя, как он валится на землю и катается по ней, как кожа на его руках начинает покрываться кошмарными волдырями. Здоровяк вскакивает и несется к реке.
Этот был тот самый момент, во время которого я и должен был сбежать. Во всяком случае, бомжик был более эрудирован в таких вопросах и не стал ждать развязки этой трагедии. Он вскочил на ноги, с земли, где лежал все это время, закрывая голову руками, и понесся прочь от этого страшного места.
И что мне помешало в тот момент последовать за ним? Я не знаю, и, похоже, никогда не смогу себе ответить на этот вопрос. Я не побежал, я продолжал смотреть, как объятый пламенем человек бросается в воду. Но волшебное, оставляющее ощущение иллюзорности, пламя не гаснет, попав в агрессивную для него среду. Нет, оно продолжает гореть, и вместе с ним сгорает молодой в общем-то еще мужчина, который совсем недавно был полисментом — грозой всех бомжей и нарушителей правопорядка.
— Ах ты, гаденыш! — я совсем забыл про находящегося явно не в отключке, а просто слегка деморализованного Арно. — Ты за это точно попадешь на виселицу, твареныш! Если тебя маги на опыты не заберут. Они любят ставить опыты на одичалых, вроде тебя! — в голосе было столько яростной злости, столько ненависти.
Я даже не успел обернуться. Я чувствовал только опустошение и усталость. Хотелось закрыть глаза, упасть на землю, свернуться калачиком и начать рыдать, что было мне совершенно не свойственно, как было не свойственно, в принципе, парню, кем бы он ни был, таким образом, показывать свою слабость. Это чувство и желание было столь для меня ново, что единственным объяснением было, что Кеннет, настоящий Кеннет, все же мог позволить себе дать волю чувствам. Нарастающая с каждой секундой усталость клонила в сон, а я даже руку не мог поднять, она казалась мне просто чугунной. Внезапно я вспомнил свои ощущения непосредственно перед аварией и нашел в себе силы застонать сквозь зубы и сжать руки в кулаки, но обернуться к новой опасности я все равно не успел.
Затылок взорвался болью, и я, закатив глаза, упал на землю.
Вспышек больше не было. Не было вообще ничего, лишь темнота.
Глава 2
Я очнулся резко, будто от удара током, и в глаза ударил яркий свет искусственных ламп. Я вздохнул с облегчением. Этот свет был таким же, как в моем родном мире. Белый точечно-направленный свет, как в больницах, поэтому я был практически уверен в том, что я находился где-то в палате интенсивной терапии. Плечо горело огнем, а голова раскалывалась. Неудивительно. То, что я выжил после такой аварии, уже само по себе является чудом. Меня кольнуло чувство вины в отношении моей молодой спутницы. Надеюсь, что с Заей тоже все хорошо, и она находится в соседней палате.
Я проморгался и понял, что меня изначального напрягло, но я не обратил на этот факт внимание. Потолок, а вместе с ним и свет ламп, были слегка искажены, будто перед глазами находился полиэтиленовый пакет.
— Варис, я не имею ни малейшего понятия, — внезапно раздался вдалеке женский голос и звук приближающихся шагов. Я пытался повернуть голову на этот шум, но у меня не получилось: голова была чем-то зафиксирована, впрочем, ногами и руками я также пошевелить не мог. Единственные движения, которые мне были доступны — это сжать и разжать кулаки.
— Как же меня достали эти папенькины сынки, кто бы знал, — раздался по другую сторону от меня ворчливый голос. Этот голос слегка дребезжал, словно говоривший мужчина был уже в возрасте. Все звуки были немного искажены и доносились будто сквозь вату.