Ваша С.К. (СИ)
— Прошу меня простить…
— Да бросьте вы, граф… Я знаю, что вы хотите сказать по-русски, еще до того, как вы додумаете свою мысль на немецком… У вас мысли сейчас, как у только что выструганного Пиноккио, если вы читали историю деревянной куклы итальянца Карло Коллоди, которую непременно надо перевести на все языки мира. И главное, на наш, русский. Она очень и очень поучительная… Но я вас не прошу развлекаться чтением, я прошу вас сперва немного подлечиться…
Граф выпрямился и еще сильнее одернул тяжелый плащ.
— Я в Петербурге ненадолго и хотел бы осмотреть город, а не деревню. Деревни они и в моей Трансильвании деревни.
— Граф, вы меня прямо-таки удивляете! — еще сильнее закачал головой князь. — В вашем-то положении бояться чего-то не успеть? Полноте… Все успеете и все успеется… Вы же не смертный. А сейчас прошу вас следовать за Бабайкой, а я покуда отдам Федору Алексеевичу кой-какие распоряжения…
И князь откланялся. Граф тоже кивнул и взглянул на притихшего оборотня, а потом резко шагнул к нему и притянул за острое ухо к своему рту, чтобы прошептать по-немецки:
— Уходим. Тихо и быстро!
Оборотень стиснул зубы, чтобы не заскулить, когда граф, так и не отпустив уха, выволок его за дверь. К счастью для господина Грабана и к несчастью для графа фон Крока, в дверях людской стояла княжна. Граф разжал пальцы, и Раду, схватившись за несчастное ухо, подскочил к княжне и опустился перед ней на колени.
— У собачки болит, — Светлана приложила ладонь к его уху и нагнулась к самому лицу. — У кошки болит. А у волка ничего не болит…
Раду судорожно закивал и неожиданно для себя и для самой Светланы прижался губами к его ладони.
— Княжна, вы ведьма?
Светлана, так и не оторвав от губ оборотня ладони, вскинула голову на вампира, и тот на секунду зажмурился от яркого блеска зеленых глаз девушки.
— Я не имел намерения оскорбить вас, — зашептал граф, судорожно прикусывая нижнюю губу. — Просто мой волк безумно боится женщин после одного не очень приятного знакомства с их палками. От близости вашей матери вчера он чуть не лишился чувств…
— Это нормально, — улыбнулась Светлана и осторожно заправила за больное ухо волка белую прядь, выбившуюся из его тугой косы. — Подле нее даже у князя подкашиваются ноги… Простите, — она легонько оттолкнула от себя юного Грабана. — Я слышала, вы едете с папенькой в деревню, — Светлана продолжала смотреть на Раду и не было понятно, с кем она говорит. — Там живет мой бурый волк. Он стар и нелюдим, но вы скажите ему, что я велю ему позаботиться о вас…
Теперь оба трансильванца поняли, о ком из них так печется княжна.
— Он накормит вас целебной травой-муравой и вам сразу станет легче. Найдите в себе силы удержаться от мяса до поры до времени. Я сейчас велю дать вам пареной репы, чтобы в дороге вас не укачало. Ступайте за мной. А вас, граф, я попрошу обождать здесь. Для вашего и нашего спокойствия. В кухне люди.
И Светлана заботливо протянула оборотню руку, в которую бедный вцепился, словно утопающий в соломинку. Граф же вцепился в перила, чтобы те удержали его от неверного шага в сторону княжеской дочери. Когда за ней и оборотнем тихо затворилась дверь, граф фон Крок почти рухнул на подоконник и почти раздавил сидевшего на нем домового.
— Ничего, ничего, — отодвинулся тот в сторону. — Я невкусный и под чесночным соусом.
Он потряс головой и поймал свалившийся с волос прямо ему в руки венок из зеленых чесночных стрелок. Граф нашел в себе силы не отодвинуться, хотя и почувствовал легкое головокружение.
— Для Светланы плел, — мечтательно проворковал домовой. — С любовью! — Потом лукаво подмигнул окаменевшему вампиру и прошептал, вытягивая в его сторону шею: — Простите мое любопытство, но вам когда-нибудь доводилось любить смертную девушку?
— Я имел счастье на ней жениться, но имел несчастье подарить ей ребенка, которому она не сумела дать жизнь и который забрал у нее ее собственную. Но я не понимаю, зачем отвечаю на ваш вопрос…
Домовой подмигнул во второй раз, теперь еще лукавее:
— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… Все утешаются, и вы утешитесь, Ваше Басурманское Сиятельство. Но вы так и не ответили, как вам нравится мой венок?
Домовой протянул вампиру чеснок, и графу пришлось спрыгнуть с подоконника.
— Вы меня об этом не спрашивали! — прорычал он, пряча нос за плащом.
— А я и сейчас не спрашиваю. Я все и так вижу, не слепой…
И Бабайка тоже спрыгнул с окошка.
— Пойду к княжне, преподнесу ей в подарок. Она хотела с вами парой слов перемолвиться.
— Зачем? — граф фон Крок почувствовал спиной ледяной пот и опередил ответ домового. — Скажите, чтобы записку написала, как утром… Или с волком передала на словах, — потом прикрыл глаза и добавил шепотом: — Боюсь, мой голод сильнее молодого чеснока… Если вы действительно любите княжну…
— Люблю! — перебил домовой вампира. — А действительность такова, что вам нужна хорошая кружечка сбитня для поднятия жизненных сил. Я сию же минуту вернусь!
Но у дверей в людскую, Бабайка обернулся и снова подмигнул княжескому гостю, помахав венком:
— У нас недурные запасы чеснока с прошлого года имеются. Ядреный чеснок. До костей проберет!
Граф фон Крок вздрогнул всем телом и тяжело опустился на подоконник. «Лучше б в Париж поехал!» — заскрежетал он клыками и в ожидании уставился на дверь людской.
Глава 11 «Эй, залетные!»
Дверь отворилась довольно быстро. Только на пороге возникла не княжна Светлана, а дворник дядя Ваня с небезызвестной птичьей клеткой в руках, в которой лежал лапками вверх бездыханный голубь. Следом, крадучись, двигался Раду Грабан. На последней ступеньке оборотню наконец удалось опередить широкоплечего дворника и припасть к груди графа, чтобы своевременно дать тому надлежащие объяснения.
— Княжна просит вас отвести в деревню эту птичку, — протараторил Раду по-немецки. — Тайно.
— Что? — переспросил граф по-румынски, хотя прекрасно понял все с первого раза и по-немецки. — Тайно?
Раду кивнул и замер на плече графа, но тут же получил от него плечом в нос и отпрыгнул в сторону, освобождая дорогу дворнику.
— Барин, птичка! — пробасил тот.
И графу ничего не оставалось, как схватить клетку обеими руками. Клетка в его обессиленном состоянии чувствовалась малость тяжеловатой, и граф, едва поднявшись, вновь осел на подоконник.