Ветер в сердце (СИ)
Антон вышел из общежитий, помог графским мужикам изловить его испуганную лошадь, стоявшую у забора, сел в седло и направился прямо за процессией. Олегу Денисовичу объяснился, что хочет сопроводить Ольгу Андреевну до поместья, да его семью повидать, а сам лелеял надежду объясниться с отцом княжны.
Глава 14
Во все времена тяжелые российские дороги легко претерпевались только в одном случае, если было на что посмотреть вокруг, да подивиться. И чтобы не только живописные овраги, да неровные деревеньки — к ним привык глаз русского человека — а еще и что-то одухотворяющее, обескураживающее, торжественное. И вот тогда пролетают минуты пути быстро и без лишних дум.
Процессия из нескольких человек, во главе с коляской, в которой сидела Оленька, ее отец и граф Р*** проезжали вдоль левого берега реки Клязьмы. Там на высоком холме высился Успенский собор и, построенная несколько десятков лет назад, колокольня. Золотые купола и шпиль тянулись высоко в небо и почти доставали до густых пушистых облаков парящих, как никогда, низко над землей. Белокаменные стены собора сияли на солнце так, что глазам было больно, но Оля, впервые оказавшись на этой дороге, не могла не смотреть на это великолепие. Восторженность ее и детская радость забавляли и, в то же время, умиляли князя Полянского. Не мог он долго сердиться на дочь и решил оставить серьезный разговор на потом.
— Стойте! Стойте! — приказала она извозчику и, как только тот притормозил лошадей, выпрыгнула из повозки.
— Куда же ты, Оленька? — спросил отец.
Ему неудобно было перед графом за ее безрассудство, но тот, имея трех дочерей, не расстроился и не обиделся.
— Пусть ее пройдется. Чай натерпелась, милая, и хочет богу дань отдать за спасение свое.
Ольга же, к своему греху, в этот момент и думать забыла о происшествии, случившемся с ней. И дань она отдавала людям. Тем, кто построил такое великолепное здание. Тем, кто выковал эти купола и колокола, тем, кто создал это величие на благость людям.
Полянская взобралась на холм, обошла храм и кинула взор на быструю реку внизу, на поля за ней, на зеленые рощи, на красоту сотворенную богом. И вдруг почувствовала тоску. Тоску по душам тех, кто в бесконечных работах не в силах видеть это, не в силах понять или прочувствовать очищение и покой. И захотелось ей, что бы все в мире, как она, вдруг остановились, огляделись и осознали, как прекрасна земля русская и как важны человеческие дела для ее процветания и стати.
Раздался звон колоколов, созывая к вечерней службе. Да так рядом и так громко, что Ольга вздрогнула, живо перекрестилась и теперь припомнила все свои благодарности за божьи благословения.
Все кто сидел в коляске и конные, в числе которых был Войковский, тоже перекрестились и прочли быструю молитву. Каждому было за что порадоваться в этот день и за что попросить прощения.
Оля спустилась к повозке, села на свое место и бросила быстрый взгляд на Войковского. Она и без слов поняла, что он решился и сегодня случится то, чего она так ждала от него. И с одной стороны ей было страшно, а с другой радостно. Виделось ей, что только в нем ее счастье и только те чувства, которые она испытывает к нему, можно назвать любовью. Той самой, которую друг ее Николя никак не хотел понять.
На веранде дома графа встречали охами и вздохами. И графиня, и Машенька и ее сестры бросились к Ольге, обнимали, целовали, плакали и рассказывали, как они переживали и как мучились. Полянская перед ними повинилась, пожалела их и прилюдно поругала себя за глупость. Ее простили и повели в дом. За ними пошли и мужчины.
Сели за накрытые столы. Аппетитные запахи вареной картошки, малосольных огурчиков, зелени, и жареного мяса ударили в ноздри. Не церемонясь, взялись за вилки. Когда с первым покончили, прислуга принесла чаю, баранок и сладких калачей. За чаем завели беседу. Долго радовались тому, как все благополучно разрешилось, и расходиться не торопились. Антон то и дело ловил беспокойные взгляды Оленьки, но поделать ничего не мог.
Наконец Машенька и ее сестры отпросились разойтись по комнатам, с ними же поднялись наверх зятья графа. Сам Олег Денисович откланялся перед Войковским и Полянским и пошел в конюшни, чтобы дать указания работникам. Графиня ушла к горничным. Ольга поняла, что час настал, поцеловала отца, пожала руку Войковскому, задержав свою ладонь в его чуть дольше, чем того требовали приличия и тоже поднялась к себе.
Андрей Александрович вынужден был проводить Антона, и не видел в этом для себя ничего хорошего. Он чувствовал, что тот только и ждет, чтобы остаться с ним наедине.
— Ну что же, милостивый государь. Благодарен я вам за вашу службу и прошу простить мне ту мою горячность. Не разобрался в ситуации, виноват.
— Что вы, Андрей Александрович, как можно. Мне пока не понять отцовских страхов в полной мере, но все же…
— Все хорошо, когда хорошо кончается. И благодарность моя не знает границ. Я перед вами в долгу. Если что обращайтесь.
Оба стояли посреди комнаты, и по всем законам приличия, Антон должен был распрощаться и уйти восвояси, но он не спешил. Посчитав это дурным знаком, Полянский слегка нахмурился. Войковский все никак не решался. Он, в отличие от Ольги не тешил себя надеждой на то, что его помощь так уж скажется на отношении ее отца к нему. Однако попытаться было нужно. Иначе кем он будет в глазах девушки, да и себе простить не сможет.
— Понимаю, что вопрос мой покажется вам неуместным, в этом чужом для вас доме, — начал Антон и задумался.
Как сказать? Как задобрить? Как перетянуть на свою сторону человека, который уверен, что счастье его дочери с другим? Андрей Александрович помогать не спешил. Он видел, как мнется молодой княжич и как тяжело ему даются слова. Он заранее понимал, о чем пойдет речь, и жуть как не хотел этого разговора.
— Если вы считаете, что-либо неуместным здесь, езжайте с богом. Поговорим в другой раз. Наверняка вы еще будете командировать у нас в Пскове, — решил Полянский увильнуть.
— Нет, — довольно резко ответил Антон, — вопрос мой требует безотлагательного обсуждения. Потому как от этого зависит мое счастье… и я надеюсь, счастье вашей дочери.
Полянский почувствовал себя усталым. Он тяжело вздохнул. Сел возле чайного столика и жестом указал Антону на стул напротив себя.
Войковский присел на краешек и продолжил.
— Полагаю, от вашего отцовского сердца не утаилось, что и я, и Ольга Андреевна сделались друг другу близкими.
Полянский приподнял бровь, и Антон заторопился объяснить:
— Я с первой минуты понял, что дороже ее не будет мне на земле человека, а потому прошу вас сделать меня счастливым и позволить нам пожениться, — его последние слова прозвучали, как скороговорка.
— Руки, стало быть, ее просите? — хриплым голосом задал вопрос Андрей Александрович и не дал ответить. — Что ж, вы правы, сей разговор, действительно, неуместен в этом доме. Неужто нельзя было приехать к нам и, так сказать, по всем правилам…
— Мочи нет ждать, — честно признался Антон. — Я люблю ее.
— А она что?
Войковскому на секунду показалось, что князь не так уж и против, и поспешил уверить:
— Она знает о моих чувствах и клянется в том, что они небезответны.
— Удивительно, что вы, зная, что она уже повенчана, решились на подобное.
— Я надеялся сыскать вашего благословения, несмотря на это обстоятельство.
— Антон, только не подумайте, что вы мне не нравитесь… но скажите какие планы у вас на будущее?
— Я офицер. Стою на защите отчизны. В этом мое будущее.
— А что Ольга? Будет с вами по казармам маяться?
— Почему же? У меня есть поместье под Владимиром, дом в Петергофе…
— То есть она будет ждать вас, пока вы навоюетесь?
Антону на это нечего было ответить. Он молчал. Эти упреки ему самому стали казаться не беспочвенными. Об этом он сам и думать забыл.
— Но другие жены ждут, — промямлил он неуверенно.