Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)

   - Проси, - приказал Генрих Егорович, откладывая бумаги и гадая, какое дело могло привести Августу Германовну в его владения. Коли были бы дела служебные, так она с супругом бы пришла, а по родственной надобности они совсем недавно виделись. Впрочем, чего гадать, гостья уже на пороге, сейчас сама всё и расскажет.
   - Чаю прикажи подать. И халвы всенепременно!
   Августа Германовна пальчиком погрозила:
   - Ай-яй-яй, дядюшка, не Вы ли не позднее, как три дни назад на боли в боку правом жаловались и говорили, что халва есть лакомство для Вас жирное, потребление коего ограничить следует?
   Генрих Егорович лишь рукой махнул:
   - Как люди говорят: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Что привело тебя в мои владения, родственница?
   Августа изящно голову на плетённые пальчики положила и выдохнула, прямо в глаза дядюшке глядя:
   - По миру сударыню одну пустить хочу.
   - Да ты что?! - даже задохнулся господин директор банка.
   Госпожа Штольман серебристо рассмеялась:
   - Ой, вот только не говорите, что никогда подобного не совершали, не поверю, дражайший дядюшка!
   - Да тише ты, - прицыкнул на не в меру расшалившуюся родственницу Генрих Егорович, - кто в молодости не ошибался...
   - Тому в старости вспомнить нечего, - закончила Августа Германовна и властно пришлёпнула ладошкой по столу. - Так я могу рассчитывать на Вашу помощь?
   - Чем она тебе хоть не угодила-то так? - поморщился господин директор, меж тем уже прикидывая, что можно сделать, дабы и честь соблюсти и каприз родственный исполнить.
   - Якова Платоновича приворожить пыталась, - дама оскорблённо поджала губы, гневно полыхнула глазами.
   За долгую жизнь и годы службы в полном бесконечных соблазном море капиталов, стекающихся в банк, Генрих Егорович видел многое, узнал ещё больше, а уж количество тайн, коих он скрывал, и вовсе не поддавалось исчислению, но ТАКОГО ещё не было.
   - На кой он ей, прости господи, сдался-то? - выдохнул господин директор и пытливо взглянул на племянницу, уж не шутит ли?
   Августа Германовна чопорно выпрямилась, отчеканила звонко:
   - Штольман Яков Платонович мужчина во всех смыслах человек положительный и благопристойный...
   Генрих Егорович кашлянул, вспомнив гулявшую одно время по Петербургу историйку о том, как этот положительный и благопристойный карточному шулеру под честное слово крупную сумму проиграл. Сколько же тогда называли, десять тысяч? Двадцать? А потом, кажется, человека, коий деньги должен был забрать, убитым нашли... Или нет? Одно слово, историйка была пренеприятная, потом ещё дуэль эта с князем Разумовским, ссылка в богом забытый Затонск, в коем, если слухам верить, господин Штольман даже под арестом посидеть успел, бежал и от следствия скрывался... Да, что и говорить, Яков Платонович человек во всех смыслах благопристойный и положительный!
   - А дурным слухам, особенно в Вашем, дядюшка, деле, верить не следует, - сурово продолжила Августа. - Вы же знаете, в нашем семействе всё всегда чинно и пристойно, мы друг за друга горой стоим...
   Господин директор вскинул руки, понимая, что сейчас будет пространная речь на тему семьи и семейных ценностей, коя ему, убеждённому холостяку, ещё в отчем дому оскомину набила:
   - Хорошо, хорошо, что ты хочешь, я понял. Осталось узнать самое главное: имя огневавшей тебя сударыни.
   - Погодина Ольга Кирилловна, - буквально выплюнула Августа Германовна и тут же, поскольку в кабинет внесли истекающую сладостью халву, узорные пряники и пышущий жаром чайничек тонкого фарфора, сладко пропела. - Надеюсь, Генрих Егорович, Вы удовлетворите мою маленькую просьбу. Я же в свою очередь обещаю побеседовать с супругом по поводу акций господина Перова, с коими у Вас возникли некоторого рода затруднения. А от чая вынуждена отказаться, я ещё к портнихе должна зайти, платье буду шить к весне.
   Дама с очаровательной улыбкой вышла из кабинета, подарив на прощание дядюшке воздушный поцелуй. Генрих Егорович вздохнул, сжевал ломтик халвы и приказал составить рапорт о финансовых делах некой госпожи Погодиной, Ольги Кирилловны.
   - Сведения поступили, что неблагонадёжна весьма сия особа, - туманно бросил господин директор.
   Уже через час все в банке, включая десятилетнего парнишку рассыльного знали, что Ольга Кирилловна Погодина революсьионерка, мошенница, а её полюбовник векселя и акции фальшивые печатал, за что и был в Шлиссельбурге повешен.
   Когда же выше названная особа пришла в банк, ей не открыли, заявив, что происходит проверка и посетителей не пускают.
   - Как же не пускают, когда я сама видела, как господин в бобровой шубе зашёл, - возмутилась Ольга Кирилловна.
   - Приличным, - особенно выделяя это слово ответил швейцар, - господам и дамам мы завсегда рады. А Вы, сударыня, завтра приходите.
   Госпожа Погодина вспыхнула, потом побелела словно свежевыпавший снег, потом опять побагровела, но пререкаться со слугой сочла ниже своего достоинства, а потому лишь ножкой топнула и приказала:
   - Проводите меня к господину директору!
   Швейцар насмешливо усмехнулся, покачал головой:
   - А может, сразу к самому Государю Императору? Ступайте, сударыня, банк наш и завтра на этом же самом месте стоять будет, нынче вам тут делать нечего.
   - Я городовых позову, - пригрозила Ольга Кирилловна.
   Швейцар опять усмехнулся, наклонился, глянул даме в глаза:
   - А не испужаетесь, городовых-то звать? Нешто у Вас за душой никакого греха нет, а?