Сквозь туман (ЛП)
Когда он притянул её и поцеловал, она не позволила себе сомневаться. Это — дар. Неважно, насколько это нереально, это — дар. Это прощание, которое не было ей дано, прощание, которое у неё отобрали телефонные звонки: из школы, в которой мальчики не знали, куда она подевалась, и от подруги Джуди, медсестры, сказавшей, что надо приехать в больницу.
Сэм поцеловал её, и она ответила. Поцелуем, в котором были пять дней ада, отчаяния, муки, тоски.
— О господи, — прошептал он и отстранился.
Однако он и не думал уходить. Взяв её за руку, он повёл её к лестнице домика на дереве, но она опередила его. Бегом — на платформу, в дверь, на диванчик, который стоял там с самого начала, с тех пор, как домик построили. Сэм не отставал. Они не разговаривали. Он будто знал, что он — видение, будто понимал, что всё исчезнет. В этот миг они были реальными, живыми, и, беспрестанно шепча «я люблю тебя», они разделись и набросились друг на друга — два изголодавшихся человека, которых усадили за пиршественный стол в последний раз перед тем, как отправить в вынужденное путешествие по пустыне на всю оставшуюся жизнь.
Секс был таким же, как всегда у них: диким, неожиданным приключением. Вот только отчаяние и мучительное осознание, что этот раз — последний, оказались так сильны, что Сара расплакалась. Когда они выдохлись и разомкнули объятия, она снова дотронулась до лица Сэма и обнаружила, что и оно мокро от слёз.
Она лежала рядом с ним, положив руку ему на грудь, чувствуя его дыхание.
— Без тебя — просто ад, — сказала она.
— Зря ты не дала мне за ними поехать, — прошептал он. — Тогда вместо тебя умер бы я.
— Я дала, — ответила она. — И поэтому мы с мальчиками теперь одни. Им было бы настолько лучше с тобой!
— Дети со мной. И им ужасно плохо без мамы.
Они лежали в темноте, теперь лицом друг к другу. Она едва могла различить его черты.
— Сэм, — осторожно начала она, — сегодня прошли твои похороны. Твой прах — в урне под деревом. Ты… ненастоящий.
— Урна там, — ответил он, — но прах в ней — твой. Я выполнил обещание. Принёс тебя сюда.
Они сели, в груди Сары затеплилась глупая, несмелая надежда:
— Что происходит, Сэм?
— Не знаю.
Он коснулся её плеча, груди, погладил большим пальцем подбородок:
— Не знаю. Но если благодаря этому ты останешься со мной, то мне неважно, что.
— Но как? Как такое может быть, если только я не схожу с ума?
— Я готов сойти с ума, лишь бы ты осталась со мной.
В первый раз после того звонка из больницы Сара улыбнулась. Потому что именно так говорил Сэм.
Она выглянула в окошко. Туман скрывал дом.
— Как ты думаешь, с ними всё будет в порядке?
Сэм обнял её:
— Двери заперты, ключи у меня. С детьми ничего не случится.
У Сары тоже были ключи. В кармане голубых джинс, сейчас валявшихся на полу рядом с его штанами. Сэм прав. С детьми ничего не случится. Поэтому они лежали, обнявшись, разговаривая, смеясь, счастливые, ночь напролёт.
Сару разбудили лучи восходящего солнца, проникшие в домик сквозь восточные окна. Сэм зевнул и потянулся:
— Я смотрел, как ты спишь. Просто потому, что у меня была такая возможность.
Сара потёрлась носом о его грудь и засмеялась:
— Я совсем не собиралась засыпать. Но я не спала толком с тех пор, как… — Она потрясла головой и прислонилась к нему. — Ты всё ещё здесь. Как?
Он прижал палец к её губам:
— Не спрашивай. Просто прими, как данное, что бы это ни было.
— Как мы объясним остальным?
— Что-нибудь придумаем. — Он притянул её ближе. — Не знаю что, но придумаем. Дети, твои родители и друзья будут счастливы, что ты вернулась. Они безутешны.
«Твои, а не мои», — подумала она, но ничего не сказала. Ей нужно было прогнать из головы события и образы, вызываемые этим словами.
— Я люблю тебя, — сказала она Сэму, снова посерьёзнев. Иногда она считала его присутствие само собой разумеющимся. Забывала, насколько он чудесный. Не осознавала, что в мире без него не будет хватать воздуха. Теперь она никогда так не ошибётся.
— Дети скоро встанут, — заметил Сэм. — Нужно вернуться, чтобы они не проснулись в пустом доме. Они же не знают, как всё изменилось.
— Ты прав, — вздохнула Сара.
Они поднялись и оделись, немного медленнее, чем обычно, потому что оба постоянно дотрагивались друг до друга, не в силах удержаться. Спустившись с лестницы, Сара краем глаза увидела урну на земле, полускрытую туманом.
— Не смотри туда, — сказал Сэм, — это не мы.
Они повернулись к мостику — и перед ними в облачных венках дымки предстали бесконечные ряды цветов на треугольных подставках, словно чудища, марширующие сквозь туман.
— Мы избавимся от них, — сказала Сара.
Сэм обнял её за плечи:
— Следующие несколько недель, наверное, будут непростыми, — предупредил он.
— Хуже, чем были бы следующие сорок лет? — выгнула бровь Сара.
— Настолько плохим ничего не может быть, — засмеялся он и поцеловал её.
Взявшись за руки и улыбаясь друг другу, они шагнули на мостик… и Сэм исчез. Он не растворился постепенно, не потускнел, не выскользнул — ничто не предупредило её. Только что в её руке была его рука, сильная, тёплая, мозолистая — и вот её нет. Сара замерла на полушаге, споткнулась, завопила:
— Сэм!
Она обернулась назад, к островку, но Сэма нигде не было. Венки на подставках стали чётко видны, опрокинутая урна лежала на боку на том самом месте, где она уронила её ночью.
— Сэм! — снова крикнула она.
Бегом вернувшись к домику, она взобралась наверх. Диванчик был сложен, всё в том виде, как они оставили, никаких следов, что кто-нибудь провёл здесь ночь. На тщательно отполированном дубовом полу не лежало никаких забытых вещей, ни его, ни её. Ничто не завалилось в угол, никаких признаков, что что-либо изменилось.
— Сэм? — прошептала она. — Вернись.
Но он не вернулся.
У Сары затряслись руки. Глубоко вздохнув, она заставила себя спуститься по лестнице, снова пройти по мосту, отпереть заднюю дверь и войти в дом. Она держала плечи расправленными, голову — гордо поднятой. И дышала медленно, размеренно.
Левой, правой. Вверх по ступенькам. Разбудить мальчиков. Я могу. Я должна.
Мне приснилось. Или привиделось. Цветы в гостиной — настоящие. Зола в урне — настоящая. Прошедшая ночь — не настоящая.
Следующие два месяца каждую ночь Сара переходила мостик, зная, что её последняя чудесная ночь с Сэмом была обманом ума, и вопреки всему надеясь, что это не обман. Надежда умирает последней.
И всё же она умерла.
Сара прекрасно помнила, когда это случилось.
— Вставай! — скомандовала она Джиму.
Тот свернулся под одеялом и засунул голову под подушку; наружу выглядывала лишь свесившаяся с одной стороны кровати голая ступня.
Майк вышел из ванной и заявил:
— Он не хочет идти сегодня в школу. И я не хочу.
— Нужно, — сказала Сара. — Вы знаете, что папа не хотел бы, чтобы вы заработали себе неприятности, прогуливая уроки.
И тут Майк посмотрел на неё, прищурившись:
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Я плохо сплю в последнее время, — призналась она.
— Мам, ты выглядишь… нездоровой. Тебе нужно побольше есть. И отдохнуть.
— Аппетита у меня тоже нет.
Однако дело было не только в этом. Проводив мальчиков на автобус, Сара снова встала на весы, надеясь увидеть цифры получше. Со дня смерти Сэма она потеряла восемнадцать фунтов, и не потому, что не ела. У неё постоянно кружилась голова, её мучила слабость, тошнило. Она не то что есть не могла, она и пила-то с трудом. Её постоянно клонило в сон. Низ живота болел и вздулся. Спина болела. Болело всё.
Сара пыталась убедить себя, что это она так горюет, но ей становилось всё хуже.
Поэтому она попросила назначить ей консультацию у доктора Грубера, и пришла на прием. Друг семьи, он наблюдал её с подросткового возраста. Видел, как они с Сэмом выросли. Приходил на похороны. У Сары были вполне определенные подозрения, что с ней не так, но он поможет ей решить, что же делать.