Пленница (ЛП)
— Капитан…
— Вызовите Рафаэля, — рявкнул он, проходя мимо, не обращая на них внимания.
Им не поздоровится, если он это сделает. В его нынешнем настроении это признание могло привести к столкновению с кулаками.
Девушка потеряла сознание. Её голова упала ему на плечо. Её волосы, спиральная масса густых чёрных локонов, щекотали его шею. Капли её крови запятнали его кожаный нагрудник. Малачи неуклюже распахнул дверь больничной палаты и, отнеся её на койку, бережно уложил.
— Кто ты? — прошептал он, глядя, как её тёмные волосы рассыпались по белой подушке. Он снова сел на колени, прислушиваясь к слабому, свистящему звуку её дыхания. Рафаэль скоро будет здесь, но Малачи сомневался, не был ли его вызов ошибкой. Возможно, он должен был позволить этой девушке ускользнуть. Скорее всего, она умрёт от этих ран. Судя по слегка синеватому оттенку её губ, это займёт немного времени. Если она умрёт, ему не придётся рисковать тем, что она ударит его ножом в спину при первой же возможности. Он уже знал, что она на это способна. И не только из-за того, что она сделала с Амидом. Она была крепко сложена для девушки; он чувствовал упругие, но твёрдые изгибы её тела, пока она лежала у него на руках. И было что-то в её горящих глазах, какая-то угроза. Он даже не был уверен, что она заметила его, так как была вне себя, но всё же в них пылало обещание: я буду бороться с тобой, пока моё тело не сломается, и даже после этого.
Она была опасна. Даже здесь, такая беспомощная, она обладала силой. Он почти чувствовал, как она истекает кровью, растекаясь по его коже, вызывая мурашки и заставляя его сердце биться быстрее.
Он должен позволить ей умереть.
Так будет безопаснее для них двоих.
Он посмотрел на дверь. Он должен позвать одного из Стражей и сказать, чтобы они отменили вызов Рафаэля. Да. Он должен сделать это, а затем вернуться в камеру для допроса Сила. Это был его долг. Именно этим он и должен был заниматься….
Но он не мог заставить себя встать и позвать их. Если она выживет, он сможет разгадать её тайну. Что, если она что-то знает о планах побега Мазикинов? Что, если она была частью этого? Он знал, что есть и другие миры, кроме этого. Может быть, она пришла из одного из них, может быть, она помогала Мазикинам?
Если бы это было правдой, неужели Сил был бы столь доволен её допросом Амидом? Если бы она была ключом к плану Мазикинов, вряд ли бы он был так рад услышать её крики. Однако Сил был дьявольски умён, так что это вполне могло быть игрой, уловкой, чтобы заставить Малачи спасти её. А может быть, Мазикин просто наслаждался чужой болью.
А ей было очень больно. Он слышал это в её голосе, видел в её глазах. Дело было серьёзнее, чем считал Амид. Малачи прочёл это в выражении её лица, почувствовал в напряжении её тела, когда он прикоснулся к ней. Эта девушка страдала. Она была ранена. Сильно. Она пыталась защитить себя, чтобы это не повторилось снова.
Он приподнял край простыни и вытер ею кровь с её лица, мягкими движениями касаясь кожи, которая теперь теряла свой здоровый цвет, становясь бледной по мере того, как раны внутри неё проливали кровь. Он провёл тканью у неё под носом, откуда медленно сочилась кровь. Она застонала и повернула голову. Она была без сознания, но всё равно пыталась бороться, пытаясь избежать нежелательного прикосновения. Она была похожа на испуганное животное, ожидающее беды.
И вопреки себе, своему долгу, своей решимости, он отчаянно надеялся, что не станет следующим, кто причинит ей боль.
ГЛАВА 3
Услышав стук, он быстро откинулся на спинку стула, его щёки запылали, как будто он был пойман за чем-то неправильным. Рафаэль вошёл в комнату.
— Билал сказал мне, что ты хочешь меня видеть, — сказал он, осматривая сцену перед собой.
— Я хочу, чтобы ты исцелил эту девушку, — ответил Малачи.
Взгляд Рафаэля скользнул по телу девушки, задержавшись на отметинах на её ключице и шее.
— Она фактически мертва.
Что-то сжалось внутри Малачи.
— Я знаю. Ты можешь спасти её?
Рафаэль издал тихий смешок.
— Ты уверен, что именно это я и буду делать?
Я никогда ни в чём не был так уверен.
— Я хочу допросить её.
— Очень хорошо.
Рафаэль опустился на колени рядом с ней. Он протянул свои бледные пальцы к пуговицам её рубашке и начал расстёгивать их, снимая окровавленную одежду и открывая ужасные синяки на рёбрах. Малачи чуть не задохнулся, когда Рафаэль осторожно снял с девушки рубашку, позволив ему увидеть покрытую пятнами, искалеченную кожу и бесформенное, впалое, но распухшее пятно на её боку, где Амид либо приложился коленом, либо ударил так сильно, что деформировал грудную клетку. Малачи закрыл глаза и склонил голову, заставляя себя оставаться абсолютно неподвижным. Сейчас от этого зависела жизнь Амида.
— Ты действительно хочешь остаться, Малачи?
Он не ответил. Он не хотел объяснять Рафаэлю, что если бы его здесь не было, то он был бы где-то ещё… убивая кого-то. Он знал, что Рафаэль был глазами и ушами Судьи, и полагал, это не приведёт ни к чему хорошему.
Стараясь не смотреть на девушку на койке, Малачи отступил назад и опустился на стул в углу комнаты. Он смотрел, как одежда девушки превратилась в грязную кучу тряпья на полу, слушая мелодичное пение Рафаэля, наполнявшее комнату. Он позволил пению поглотить его ярость, вытягивая её из него, как яд, которым она была. За последние несколько лет стало немного легче. Он уже давно не был поглощён своим гневом. В основном на смену гневу пришло смирение, принятие своей роли. Принятие этого приговора.
Принятие ошеломляющего одиночества, которое пришло вместе с этим.
Одиночество было самым тяжёлым. Долгие годы он лежал в своей койке по ночам, слушая Такеши и Анну через стену, которая отделяла его жилище от комнаты капитана. Он был счастлив за Такеши, потому что этот человек страстно желал Анну больше десяти лет, прежде чем она перестала колотить его достаточно долго, чтобы заметить это. А Анна… ей нужен был Такеши. Он каким-то способом достучался до неё, и Малачи не понимал как, но если честно, его это не очень интересовало. Он заботился об Анне, но не так. Он восхищался её остротой; она превратилась в невероятно жестокого воина за эти годы, но она была такой жёсткой, такой острой… за исключением тех моментов, когда она смотрела на Такеши. Только когда она смотрела на него, она становилась иной. Ему было легко находиться рядом с ними, потому что он дорожил ими и хотел, чтобы они испытывали радость, которую нашли друг в друге. И конечно это не означало, что было легко бодрствовать, слыша, сколько удовольствия они нашли друг в друге.
Но когда Такеши умер, стало ещё хуже. Потому что тогда он лежал без сна и слушал, как Анна рыдает в одиночестве в постели Такеши. От её криков у него так сильно болело в груди, что он, в конце концов, переехал на другую сторону участка, просто чтобы уйти от неё. Он не мог пережить её одиночества и горя, навалившихся поверх его чувств. Теперь они впали в обыденный профессионализм, никогда не откровенничая друг с другом, никогда не переходя черту дружбы. Он не мог потерять и её, и подозревал, что она чувствует то же самое, хотя и знал, что они никогда об этом не заговорят.
Он никогда не просил у неё большего, но иногда ему хотелось… Малачи провёл рукой по лицу. Он не имел права ничего желать.
— Я закончил, — тихо сказал Рафаэль. — Она поспит и будет как новенькая.
Малачи поднял голову, и у него перехватило дыхание. Здоровый цвет вернулся к коже девушки, не пепельный, а карамельный; не ушибленная, а гладкая и неповреждённая кожа. Её полные губы были слегка приоткрыты. Её грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом… её грудь… Малачи с трудом сглотнул и наклонился, натягивая простыню от талии до плеч.
Рафаэль усмехнулся.
— Как благородно с твоей стороны. Кстати, я кое-что принёс от Билала. Он хотел, чтобы ты это увидел.