Трон Знания. Книга 4 (СИ)

От непривычной позы затекали ноги, от запахов благовоний тошнило. Непонятный текст давался с трудом. Малика неправильно произносила гортанные и шипящие звуки и никак не могла запомнить длинные фразы, требующие определённой интонации.
Каждый вечер, возвращаясь из храма, она боролась с желанием выпрыгнуть из паланкина, разыскать охранный двор и наконец-то увидеть Мебо, Драго и Лугу. Внутренний голос нашёптывал: «Не испытывай судьбу, думай о себе».
Во дворец Малика возвращалась на пределе душевных сил. Кенеш готовила ей ванну, приносила ужин, а Галисия даже не выходила из спальни. Знак шабиры на опухшей ладони дворянка восприняла как личное оскорбление, словно это была не татуировка, а корона, которую незаслуженно надели на плебейку.
Малика ложилась спать в гостиной. Ей казалось, что она погружалась в сон без сновидений, но на рассвете Кенеш гладила её по голове и говорила: «Это всего лишь кошмары».
К концу недели нервы сдали. С утра нещадно палило солнце, паланкин напоминал парную. В неподвижном воздухе стоял ядрёный запах пряностей, от которого перехватывало дыхание. Носильщики шли не в ногу, и Малику кидало из стороны в сторону. Шум города, сотканный из мужских голосов, сводил с ума. Служитель, который обычно встречал шабиру возле храма, заставил себя ждать.
Малика находилась на взводе, но всё ещё владела собой. Поведение Хёска стало последней каплей терпения: после каждой неверно произнесённой фразы он удалялся из комнаты, тем самым давая понять, что крайне недоволен шабирой.
Не сумев выговорить заковыристое слово, Малика стянула с головы чаруш и расхохоталась. Хёск налил ей воды — она выбила из его руки стакан.
— Чтоб тебя… Сумасшедшая, как дьявол на сковороде, — выплюнул жрец и принялся собирать осколки.
— Ты умеешь ругаться? — спросила Малика, давясь смехом.
— Бранное слово — это грех не против Бога, а против воспитанных людей. И между нами, в тебе воспитанности столько же, сколько ума.
Конец фразы отрезвил Малику. Она переместилась с пяток на пол, вытянула ноги, вытерла лицо накидкой:
— О чём говорится в заклинании?
— Думаю, это кодовые слова, при помощи которых хазир приобретает магическую силу.
— Думаешь?
— Разве обычный человек способен построить на голом месте сорок семь городов? Ташран — первый хазир — построил. Без магии не обошлось.
— Стало быть, ты не знаешь, как переводится заклинание.
Хёск положил осколки на уголок низенького стола, слизнул кровь с пальца:
— В те времена письменности не было, текст нарисовали на глиняных табличках. Каждый рисунок означал фразу. Когда изобрели письменность, этот язык уже исчез из обихода. Заклинание записали в виде транскрипции, его смысл передавался от верховного жреца к приемнику.
— Пока кто-то не умер раньше срока, — предположила Малика, обмахиваясь чаруш.
— Так и произошло. Верховный жрец скоропостижно скончался. Транскрипция есть, смысла нет. — Хёск устремил на Малику въедливый взгляд. — Иштар торопит нас с коронацией. Будь добра, напряги память.
— Если я ошибусь, никто не заметит.
— Прояви уважение к нашей истории.
Малика встала. Походила из угла в угол, разминая ноги:
— Таблички с рисунками сохранились?
— Сохранились.
— Можно их увидеть?
Хёск указал на фолиант, лежащий на столике:
— В нём есть эти рисунки.
— Я могу взять книгу во дворец?
Хёск покачал головой:
— Этой книге не место в Приюте Теней.
Малика хотела спросить: «А шабире — место?», но посмотрела на свою ладонь, покрытую бронзовой вязью с золотистым оттенком, и сжала кулак:
— Тебе известно, что со мной приехала будущая жена Иштара?
— Впервые слышу.
— Я тебя прощаю.
На губах Хёска появилось подобие улыбки.
— За что, Эльямин?
— За ложь. Это последний раз, когда ты обманул меня безнаказанно.
Будто опасаясь, что его кто-то услышит, Хёск прошептал:
— Я забыл сказать тебе главное: твоя сила в молчании и повиновении.
— Ты не знаешь, в чём моя сила.
— Ты не блещешь интеллектом, поэтому не понимаешь очевидных истин. Откуда столько гонора?
— И это последний раз, когда ты меня оскорбил.
Черты лица Хёска исказились, желваки вздулись под кожей буграми.
— Не моя вина, что Всевышний обделил женщин умом.
— Мне встречались разные мужчины: добрые и злые, сильные и слабые. — Малика смерила жреца взглядом. — Глупца вижу впервые.
Он отшатнулся, будто получил хлёсткую пощёчину:
— Память у меня не такая короткая, как хотелось бы.
— А я уж подумала, что ты забыл, кто я.
Дорога во дворец показалась неимоверно длинной. Царапая ногтями подлокотники кресла, Малика корила себя за несдержанность и понимала, что поступила бы так же, поверни время вспять. У неё появился ещё один враг — намного могущественнее низложенного хазира. Может, даже могущественнее Иштара. Альхара говорил, что в Ракшаде на защиту шабиры встанут миллионы воинов. Если непременными условиями для спасения её жизни являются молчание и покорность — такая защита ей не нужна.
Малика отослала Кенеш за ужином и впервые за неделю вошла в спальню. Галисия, застигнутая врасплох, начала торопливо собирать с кровати рисунки. Малика успела увидеть изображение Адэра на фоне замка: стены оплетены диким виноградом, над массивными дверями герб Тезара. Замок Грёз…
— Я попросила старуху принести мне альбом или тетрадь. Она не поняла, — пробормотала Галисия, пытаясь затолкнуть рисунки в папку. Уголки заворачивались, и стопка листов в подрагивающей руке рассыпáлась веером.
— Покажите мне письма Иштара.
— У меня их нет.
— Неужели оставили дома?
— Я сожгла их перед уходом в монастырь. — Галисия спрятала папку под перину и села на край кровати.
— О чём он вам писал?
— Это тебя не касается. — В голосе послышались надменные нотки: Галисии удалось совладать с растерянностью.
— Я ваш единственный друг. Единственный и настоящий. Я не хочу, чтобы вы провели всю жизнь в закрытой комнате, рисуя картинки.
— У меня будет свой дворец.
— Кто вам сказал?
— Иштар. Он написал, что дворец жены хазира пустовал десять лет, и сейчас там делают ремонт и обновляют обстановку. Я подумала: наверное, готовится к свадьбе. Иначе, зачем это писать? Выходит, ремонт затеяли из-за меня.
— Кубарат находится в этом дворце, Иштар живёт в этом дворце, а вас поселят неизвестно где. — Малика облокотилась на спинку кровати. — Вы понимаете, какая жизнь вас ожидает?
Галисия устремила взгляд на узорчатое окно:
— Я приготовилась всю жизнь провести в монастыре, среди монашек. Мне повезло. Любимый человек предложил мне нечто лучшее, чем то, что приготовил для меня собственный отец. Я люблю Иштара, и он меня любит. Иначе меня бы здесь не было. Ташран назвал страну именем любимой. Иштар из той же породы людей.
— Сомневаюсь.
— Ты его совсем не знаешь, милочка.
— Зато я знаю вас. Вы приехали к будущему супругу, а рисуете своего бывшего мужчину.
Галисия вытащила из-под перины папку, достала из неё листы. Порылась в стопке и положила перед Маликой рисунок:
— Мы сидели с тобой на скамейке в саду Адэра. Помнишь? Я решила, что Иштар не придёт, а он появился словно из воздуха. Это была наша последняя встреча. Посмотри на его лицо.
Вытащила из стопки ещё один лист:
— А таким я увидела его впервые, в твоей комнате. Злой, надменный.
Положила оба рисунка рядышком:
— Посмотри внимательно. Один и тот же человек, но это разные люди.
Малика не сводила взгляда от листов в руке Галисии. На них изображён явно не Иштар.
— Мне сложно судить. Вы художница: вам виднее.
— Три встречи со мной изменили Иштара. — Галисия порылась в стопке и показала портрет Адэра. — А он остался прежним. Как будто меня никогда не было. Шесть лет…
Протянула лист:
— Можешь забрать. Он твой.
Малика отшатнулась:
— Он мне не нужен.
Галисия усмехнулась и стала складывать рисунку в папку: