Дом родной
На втором этаже – многочисленные загородки с промтоварами, что-то вроде местного «Черкизона». Дешевое барахло – въетнамское, китайское и турецкое – как и везде. Ну еще и белорусский трикотаж, который доставили сюда через провал во времени прямо из шестидесятых годов – только в те годы люди могли носить это страшное депрессивное убожество, другого-то ничего не было! Дефицит! Но зачем СЕЙЧАС производить ЭТО – для меня большая загадка.
Впрочем, раз продают – значит, кто-то покупает. Дешево ведь, да и срам кое-как прикроет. В деревне – сойдет. Молодежь не носит, плюется? Так и не для молодежи все это делалось.
Припарковался на центральной площади, возле древней, как пирамида Хуфу-Хефрена несчастной «двойки»-жигули. Это машину давно следовало пристрелить, чтобы больше несчастная не мучилась – вся ее структура держится только на краске, ржавчине и шпаклевке. От металла почти ничего не осталось, но она как старая шахтная лошадь, ослепшая от вечног мрака подземелья, все пылит и пылит по дорогам, гремя всеми сочлениями и будто жалуясь на свою долгую, несчастную жизнь. Такие машины обычно используют мелкие торговцы определенных национальностей – в этот фургончик можно набить полтонны ящиков с овощами, и машина как ни странно довезет их до торговой точки. А если развалится по дороге – так и не жалко это ржавое корыто. Купили ее за десятку, найдется и еще такое чудо где-нибудь в одном из дворов умирающих деревень.
Когда я вижу такие машины, невольно думаю о том, как быстротечно и безжалостно время. Ведь когда-то эта тачка была верхом совершенства – новейшая машина, мечта всех автомобилистов! И вот… несчастный механический инвалид, при виде которого хочется перекреститься и объехать его на как можно большем расстоянии – не дай бог колесо у этого уродца отвалится и автохлам въедет в бочину твоей новенькой «тойоты».
Мда… так и не выходит у меня из головы мысль о новой машине! Вот что деньги-то делают… пусть даже еще и не полученные. Ну что же… я всего лишь человек, и мне ничто человеческое не чуждо.
Забравшись по лестнице на второй этаж, огляделся по сторонам – не больно-то много народа желают прибарахлиться. Ходят несколько грустных, бедно одетых личностей, и очередей, состоящих из желающих срочно расстаться со своими деньгами в наличии точно не имеется. Провинциальный народ не очень-то спешит тратить свои так трудно заработанные деньги.
Интересно, как же эти торговцы выживают – с таким-то «активным» спросом на их жалкие товары? Как вообще можно жить на такие низкие доходы?
И мои тридцать тысяч зарплаты вдруг показались просто-таки невероятным капиталом.
Ага… вон и бижутерия, расчески и все такое прочее. Теперь надо объяснить продавщице, что именно мне нужно.
Вышел я из торгового центра став беднее на три с лишним тысячи рублей. Честно сказать – меня немного душила жаба жадности. Когда это я еще получу деньги за свою антинаучную деятельность, а вот наличных теперь в кармане стало гораздо меньше. Придется снимать деньги с банковской карты – не везде, совсем даже не везде к оплате принимают эту самую карту. А в Кучкино – так точно не принимают, там только наличные.
Зато теперь у меня в пакете лежит куча расчесок и гребней всякого вида – я старался покупать гребни как можно более кичевые, изукрашенные в стиле дикого китайского творчества. А еще – большая куча дешевенькой бижутерии, которая должна была изображать драгоценности.
Не знаю, смогла ли китайская бижутерия их изобразить, я никогда не держал в руках ничего золотого, за исключением маминого золотого колечка (дома храню, вместе со свидетельством о смерти), но блестели эти псевдодрагоценности не хуже настоящего золота, а может быть и лучше. Помню, помню пословицу про: «не все золото, что блестит», но какая разница, по большому-то счету? Я вообще не уверен, что русалкам эта бижутерия по вкусу, так что вообще можно было не покупать блестящие цацки. Но… я сам не знаю, почему их купил – показалось, что это будет правильно. Уж очень мне хотелось сделать для этих существ что-то хорошее, хоть как-то исправить зло, которое принесли им жители деревни.
Несчастные девчонки, которые ничего в этом мире не успели увидеть – за что их так? Ну да…«русский бунт, бессмысленный и беспощадный» – это все слова, высокий штиль, которым изъясняются высоколобые интеллигенты, сидящие в своих тихих кабинетах. А когда ты видишь, как невинную девушку прикалывают грязным навозными вилами… душа даже не кровью и слезами обливается, она жаждет мести! И я понимаю существ, основой для рождения которых явились эти самые убиенные девчонки.
Понимаю, но не одобряю. Не должно быть так, чтобы за грехи родителей отвечали невинные дети. Каждый человек отвечает только за себя, только за свои поступки, и это на самом деле правильно.
После вьетнамского рынка отправился в хозтовары. Ну – тут уже все просто, никаких тебе размышлений на тему: надо ли мне покупать, или нет. Короткая штыковая лопата, резиновые перчатки, пластиковый контейнер с закручивающейся крышкой – все, что нужно для достижения моей цели. Нет, не все – еще кое-что. Зашел в аптеку и купил одноразовых шприцов на три кубика объемом каждый – два десятка. Пусть будут.
Загрузившись, поехал восвояси – в городе хорошо, а дома лучше! Впрочем – можно ли назвать городом этот ПГТ? Тут и пятиэтажек-то раз, два и обчелся. Все больше «частный жилой фонд», из которого едва ли не половина – дома, построенные как минимум лет пятьдесят назад, а то и больше. Видел даже такие как у меня дома – двухэтажные, древние, как дерьмо мамонта.
Теперь мой путь лежит в Ольховку. Кстати, я в ней все равно еще не был, ее так и так следовало посетить – раздать визитки с номером телефона, себя показать, чтобы народ знал – у них есть участковый. Так положено по правилам моей работы, да и по совести – чтобы люди знали, к кому могут обратиться за помощью.
Мало чем могу помочь? Ну почему же… по крайней мере, смогу дать совет, куда, к кому обратиться. А может и моей власти хватит, чтобы утихомирить каких-нибудь отморозков. Не колдовской власти, нет – обычной власти участкового уполномоченного. Что ни говори, но я в этих деревнях на самом деле форпост закона и порядка. Шериф, ага!
Дорога до Ольховки заняла времени меньше, чем дорога до Кучкино. Ольховка, деревня по размеру чуть поменьше, чем Кучкино, была поближе к райцентру, и туда вел пусть и разбитый, но все-таки асфальт, только местами выбитый до щебенистой своей «подкладки». Поэтому уже через двадцать минут я въезжал в деревню мимо заброшенной деревянной церквушки, будто вышедшей из самого ужасного ужастика всех времен и народов под названием «Вий». Вот в такой церкви некогда запирали Хому Брута, чтобы он отчитывал злобную покойную ведьму. И я помню, как удивлялся в детстве, что нечистая сила лезла в эту самую церковь, хотя должна была ее бояться, как огня – церковь же! Святое место!
Уже став взрослым, я прочитал в книгах о том, что в церквях, которые заброшены людьми, в церквях, которые не почитаются и превращены в сараи и загоны для скота – обязательно заводится нечистая сила. Кстати, это укладывается в очень простую и незамысловатую теорию: свято место пусто не бывает. Если из церкви, или из человека ушло все светлое, ушел святой дух – его место обязательно займет бес.
И эта теория касается не только, и не столько церквей и отдельных людей: в государственном обществе обязательно должна иметься какая-нибудь идея – религиозная, либо социальная. До революции – это было христианство, или ислам, или иудаизм – неважно какая религия, но правильная. Гуманистичная.
Если это общество атеистов, такое, как большевистский строй – все равно, будет теория похожая на христианскую – только назовется она по-другому. Большевики прекрасно понимали важность заполнения «вакуума» в головах людей, и заполнили его идеей светлого будущего, идеей коммунизма. А что есть идея коммунизма, как не христианская идея построения общества всеобщей любви и равенства?