Ветер моих фантазий (СИ)

В это мгновение она очень напомнила мне маму.
Эх, она б еще знала, что есть эротика, слэш… и чего только нету в фэнтези. У нее бы язык не повернулся звать этот достойнейший из жанров сказками про принцев и единорогов!
Так, стоп.
Александра, не уходи мыслями в карьер! Тебе надо поторопиться с приготовлением обеда. Смилуйся над телом, которое сегодня почти не спало, дай ему хоть пожрать!
— Сядь, сама нарежу. Поешь пока, — велел генерал номер два. Хотя, если честно, бабушке об этом лучше было не заикаться: и она, и мама считали себя главным генералом всея Руси, то есть, нашей квартиры.
— Нет, я сама! Ты опять столько чеснока наложишь, что меня изжога сожрет!
— Капризная какая! Вечно цепляется!
— А фэнтези вполне может быть серьезным, — проворчала я, тихо, но дед меня расслышал.
— Ну, выходит, фэнтези — это сказки для взрослых?
— Возможно, — задумчиво отправила в рот ломоть помидора. И, покосившись на тарелку, добавила еще и пару ложек каши в пузо. То наслаждалось едой и неожиданным уютом в нем, пока опять меня не настигли цепкие лапы моих муз. А музы мои были крайне общительными…
— Ну, если так подумать… — дед задумчиво сел на свободный стул рядом со мной, — Есть же книги про приключения, детективы, ужасы вот в последние годы… Людям хочется читать о приключениях.
— Агась.
— Парня бы тебе, — сурово вклинилась бабушка, — Сразу бы вышла эта твоя дурь из головы. Эти твои вампиры.
— Я влюблена в творчество, — усмехаюсь, — И в искусство!
— Я в твои годы уже замужем была. С ребенком.
Тяжело вздохнула.
Ну, не везет мне в любви! Купидон, если и пролетает мимо меня, то только уже усталый и с поля боя, изведя весь свой боевой запас.
— Саш, скажи… — многозначительно начал дед, подаваясь вперед и подпирая лицо ладонями.
— Ась?
— Неужели, ты никогда не испытывала восхищение каким-нибудь парнем?
— Эм… — потерла бровь тыльной стороной ладони, — Было дело.
Дед прямо оживился. Да и бабушка как-то вдруг присела на стул, приостановилась, прислушиваясь.
— И что же? Он сильный? Тебя защитил? Или прикалывается на уроках, шутник?
— Он…
Тот день никогда не забуду. Тот дождь. Тот холодный пронизывающий ветер. Аничков мост. И мальчика-художника возле. В черной толстовке с черепушкой на спине. Укрывшего лицо промокшим капюшоном. Да и весь он вымок насквозь. Но он стоял у стены, смотря на мост, и рука его порхала над большим альбомом, вооруженная заточенным ножом карандашом с почти уже истершимся грифелем. Его тонкие руки то легко, почти неощутимо касались к поверхности вымокшей бумаги, то наводили толстые штрихи…
Мне надо было спешить. Мы с экскурсией ходили с классом в Эрмитаж. Я отпросилась заскочить в кафе по пути, по нужде, когда до музея оставалось еще сколько-то идти. И учительница, одноклассники и двое родительниц ушли вперед, чтоб успеть к назначенному времени. И мне наказали поторопиться. Меня пустили в первом же попавшемся кафе, едва только робко спросила у девушки у кассы. А потом, когда вышла, ноги мои поскользнулись в промокших сандалиях, я упала… А когда со стоном села, то увидела его… мальчика-подростка, рисовавшего под дождем то ли мост, то ли улицу… Я видела, как увлеченно он рисует, но не видела его лица, скрытого капюшоном…
Мне надо было торопиться, но любопытство пересилило. Я подкралась, заглянула ему через плечо. И слова, и восхищенный возглас застыли у меня в груди. Я смотрела и не могла насмотреться…
Это был город… мой город… и не мой город…
Лошади моста и укрощавшие их юноши были как живые, но… но за ними, по ту сторону реки взмывали в небо дома, напоминавшие кристаллы… На просторном льде замерзшей реки катались люди. Катались, будто танцуя. Коньков у них не было… казалось, будто кто-то из них летит, вот-вот обратятся в крылья полы плащей и рассеченных по бокам длинных юбок, широкие рукава…
Над людьми в небе летели странные приспособления, напоминавшие угловатых птиц или тарелки… да вообще было непонятно что это! Они по формам не походили на самолеты и, лишь отдаленно, походили на птиц, но они летели! Совсем низко или над шпилями домов-кристаллов…
И… и посреди его картины танцевала, кружась на льду, девушка, в развевающихся одеждах — под взмахами разрезанной на две полосы длинной юбки были видны черные штаны и странной формы сапоги… длинные волосы ее разметались… над одной ее рукой кружилась чайка… они летели… они то ли танцевали, то ли летели…
И это чувство полета… оно захлестнуло меня, оно забрало мою душу… Казалось, что там я… другая я… вот, я раскинула крылья и то ли парю над льдом и вот-вот оторвусь от него, то ли танцую, скользя… и развеваются мои странные одежды…
Чудный город поглотил меня… дождь исчез… исчез шум машин…
Все исчезло… остались только девушка, катающаяся по замерзшей реке вместе с чайкой, и дивный город, подобного которому я никогда не видала на фото… и в книгах… город, которого, кажется, никогда не существовало на земле… этот город был таким реальным! И то чувство танца-полета, охватившее меня, впившееся в мою душу…
Город мой и город чужой… город несказанно красивый… чарующе прекрасный… и девушка, танцующая с чайкой на льду… как сбывшаяся мечта…
Этот мост моего города перенес меня в город другой… этот толстый лист мокрой бумаги перенес меня в мир другой, в другую реальность…
Хрупкий мир грез был разрушен внезапным писком. Юный художник достал мобильник — тоньше моего и совсем не похожий на него, щелкнул по кнопке пальцем с грязными ногтями — под них забилось что-то зеленое и желтое, наверное, краска — поднес к уху:
— Нани?..
Я застыла, услышав это странное слово. А он шумно выдохнул и почти сразу же отключил связь, убрал телефон. Сложил альбом, сжал под мышкой и торопливо ушел. По мосту, в другую сторону. А мне казалось, будто этот мальчик уходит по знакомому мне мосту в другой мир. Он не был похож на человека нашего мира. И его картина… его рисунок… это было ожившее волшебство, настоящее волшебство!
Я никогда не забуду этого мальчишку, чье лицо я так и не увидела!
Потому что его мир поглотил меня… он преследовал меня…
Да, я тогда развернулась к нему спиной и побежала к музею, догонять своих. Мне надо было успеть. Потому что мама тогда денег дала, а у нас тогда был сложный период…
Да, я все-таки остановилась почти сразу, обернулась — он как раз уже взошел на середину моста — и медленно исчез по ту сторону, словно растворяясь в проходе-переходе иного мира…
Он ушел — и я никогда более не видела его. Но его мир поглотил меня. Его картина стояла у меня перед глазами. Даже в музее, уже догнав своих — успела таки просочиться к ним через толпу — я, кажется, оглохла. Так как учительница что-то ворчала — лицо у нее и взгляд были сердитыми — но я ее не слышала. У меня перед глазами стоял тот, иной город. И лед под ногами девушки раскрасился отблесками желтыми, розовыми, голубыми и тускло-сиреневыми… И то чувство полета, тот диковинный танец захватили ее… И экскурсовод что-то говорила, долго… и меня тормошили Лерка и Нина, но их всех я тоже не слышала…
Та девушка все еще танцевала на замерзшей реке неведомого города…
Я… я танцевала на льду неведомого города, а надо мной вилась моя подруга-птица…
Ее белое тело с черными росчерками было как моя одежда — светлая с черными росчерками деталей…
Мои руки раскинула в сторону…. Развевался подол юбки из двух кусков… развевались рукава и мои темно-каштановые волосы с рыжеватыми прядями…
Он ушел — и я никогда более не видела его, но его мир поглотил меня — и вечером того дня я впервые взяла в руки ручку не для того, чтоб делать домашнее задание, а для того, чтобы выпустить на свет мою первую историю…
Старейшины, оставшиеся в столице, пытались предотвратить извержение вулкана, спасти огромный город, будто сложенный из ледяных или хрустальных глыб, и людей, не сумевших покинуть его. Тысячи людей, собравшиеся вокруг, надеялись, что их защитникам и на этот раз все удастся. И одна из многих девчонок-подростков, Кареэйа, тоже верила в это.